Повесть о похищении невесты

Уничтожая заказанный обед, невольно я наблюдал и за тем, что происходило за стеклом. Небольшая компания молодых людей из какого-то ведомства, за столиком которых стояли четыре чайника. Дальше них – группа торговцев, частью в поддевках, оперировала по крайней мере пятью чайниками. Я готов был поклясться, что в их стаканах было что-то более горячительное, чем просто чай. Пожалуй, мое подозрение можно было отнести и к некоторым другим столикам, за которыми ели и пили разношерстные личности. За широкой буфетной стойкой сидел упитанный, краснолицый, с большой бородищей субъект, по-видимому, хозяин всего заведения. Лицо его причудливо отражалось в стоящем рядом огромном белом самоваре.

Я взглянул в окно: на площади было пустынно, солнце не торопилось расставаться с нами. Скучновато, до ночи надо убивать еще несколько часов.

Позевывая, я вновь вернулся к лицезрению субъекта с самоваром, пытаясь угадать, что же за напиток скрывается в нем. В это время в дверь вошел новый посетитель. Чуть задержался у входа, взглядом окидывая зал, и, пройдя через арку, мельком взглянув на меня, занял столик рядом. Это был молодой человек чуть старше меня, темноволосый, симпатичный, выше среднего роста, в ладно сшитой одежде. Его движения были быстры, но не нервны – во всем сквозила уверенность.

Он сидел сбоку, и мне неудобно было наблюдать за ним. Хотя я сразу же приметил в нем нечто, отличавшее его от остальных посетителей ресторана. Но затруднился бы определить, что именно.

Доевши свой обед, он подозвал официанта и спросил, есть ли у них папиросы. Тот назвал марку, сосед мой поморщился. Тогда как-то невольно я протянул ему свой портсигар. Открыв его и увидев золотую турецкую литеру, он удивился:

– О, это «Осман»! Несомненно, вы приезжий, в этом городишке нет таких папирос.

Улыбнулся простой, почти детской улыбкой и поблагодарил. Так началось знакомство.

Я рассказал о своем путешествии, смеясь над неудачным сюрпризом, о скучно проведенном дне и намерении уехать утром вверх по Волге на пароходе. Какое совпадение! Он предполагает ехать тем же пароходом. Значит, мы еще и попутчики!

Похоже, и он никуда не торопился, так что разговорились мы оба. Он коммивояжер крупной чайной фирмы «Губкин и Кузнецов», работает в приволжских губерниях, в этом городе бывает нередко. Городишко довольно приличный и приятный – тишина и покой. А торговые дела немалые, ряд крупных купцов ворочает миллионами. Обратил ли я внимание на некоторые здешние особняки? Они шикарные! Сначала один Пуд Пудыч построил, значит, и другому Титу Титычу надо воздвигнуть подобное. Этого требует купеческое чванство. Живут же эти люди довольно свински. Днем – торговые дела, вечером – вот этот «Царьград» или что-нибудь еще хуже. Три-четыре раза обжорно-пьяные именины. На Масленице – гулянье на тройках, на Рождество – ряженые. Пасха – сплошное всеобщее пьянство. При этом чай остается нужной всем вещью, потому он им и торгует. Он смеялся, и лицо его вновь принимало детски простодушное выражение.

Я высказал свои подозрения о содержании чайников в заведении, где мы сидели. Конечно, да! Он утвердительно кивнул головой. Та бородатая рожа, что сидит за стойкой с самоваром, – хозяин почтенного ресторана, платит всем чинам, а потому торгует запретной влагой почти совершенно открыто. И если я не прочь… Через пару минут перед нами стоял фаянсовый чайник с показавшимся мне довольно приятным белым вином.

– За наше знакомство!

Он отпил полстакана, я медленно выпил весь. Вино легко ударило в голову.

Косые предвечерние тени уже ложились на улицу, половина моего портсигара была выкурена, чайник выпит, голова моя туманилась. Все же пора идти, надо подышать воздухом. Видя, что я колеблюсь между уйти и остаться, он придвинулся ближе ко мне и поведал историю, заставившую меня забыть о времени и пространстве.

IV

Сумею ли я передать волнение от так тронувшего меня рассказа?

Он родился в соседнем губернском городе, окончил там гимназию, хотел учиться и дальше, но… должен был приняться за заработок, чтобы и не обременять родню, людей небогатых, но вырастивших и содержавших его. Ему повезло, в Самаре он пробился в хорошую фирму и вскоре занял в ней приличное положение. Друзей у него было немного.

Хотя он не чуждался и новых людей, компаний. Были у него и знакомые женщины, мимолетные увлечения, которые возникали так же легко, как и забывались. Но однажды на благотворительном вечере в Коммерческом клубе он увидел девушку. Темные синие глаза, тяжелая русая коса, звонкий смех, плавная легкая походка… Она выделялась из окружающих подруг: была в ней какая-то неуловимая особенность, которая отличала ее от других. Он наблюдал за ней издали – она танцевала с известными ему молодыми людьми из лучших домов города. Кто она? Можно было, конечно, разузнать, но смятение овладело им, и он не стал никого расспрашивать.

Неделю спустя он увидел ее снова – шла по улице. Шаль окутывала ее лицо, но он сразу узнал те глаза, забыть которые ему было невозможно. Он стал мечтать. Смотрел на себя в зеркало: на него глядел молодой человек внешности не худшей, чем все те маменькины сынки, что окружали ее тогда на балу… Шли дни. Синие глаза мерещились повсюду. И вдруг он встретил ее снова. Наяву. Окруженная молодыми людьми, впорхнула она в вестибюль того же клуба. Прошла совсем близко, почти рядом, и взгляд ее равнодушно скользнул по нему…

В зал, где уже сдвигались стулья, освобождая место для танцев, он вошел вместе со знакомым коммерсантом и едва не столкнулся с ней. Извинился. А коммерсант весело поприветствовал ее и тут же познакомил с «молодым рыцарем чайных дел».

Это случилось неожиданно, и вначале ему было трудно преодолевать непонятное смущение, ему не присущее; непривычная сдавленность и даже робость сковывали его. Ничего подобного не испытывал он перед другими, так «приколдовала» его эта девушка, без любопытства вскидывающая на него глаза и задававшая ничего не значащие вопросы. Не узнавая самого себя, он с трудом преодолевал эти новые ощущения.

А дальше все пошло как в романах. В тот вечер ему даже удалось потанцевать с ней. Позже они случайно встретились на улице и он прошел с ней несколько кварталов. А после встречи становились уже и неслучайными, он знал, где она может появиться, и ждал ее там. Теперь он разговаривал с ней о тысяче разных мелочей, совсем непринужденно, но при этом каждый раз внутренняя робость все же не оставляла его.

В зимние дни, если не намечались редкие вечера танцев в клубе, развлечение оставалось одно – каток. Коньки он освоил с детства и стоял на них, пожалуй, не хуже, чем на ногах. Невозможно было этого не заметить. Заметила и она. С тех пор они катались вместе, все чаще и чаще отдавая предпочтение ему, и он страдал, когда ему казалось, что она слишком уж благосклонна к кому-то другому. И после катания желающих нести ее коньки до дома была уйма, хотя вскоре он стал едва ли не единственным из ее провожатых.

Поначалу он удивлялся, почему столько молодых людей уделяют свое внимание именно ей, ведь рядом было немало столь же красивых девушек из числа ее подруг. Но вскоре понял, узнав, что она дочь крупного дельца, ворочающего миллионными делами. По матери – сирота, воспитывалась под наблюдением тетки, отец был занят своими торговыми делами. Это был старого закала русский купец, крутой нравом, но не чуждый духу времени. Дал дочке возможность учиться, в прошлом году она окончила женскую гимназию. Однако он мыслил будущее дочери лишь в одном плане: «деньги идут к деньгам». Только знатный человек с капиталом мог бы рассчитывать с ним породниться.

Тетка смертельно боялась брата, но как простая русская женщина, добрая и любящая племянницу, не стесняла ее свободы. Свою задачу она видела в том, чтобы в доме было чисто, сытно и чтобы, упаси бог, в нем не появлялись «несемейные» мужчины. Впрочем, как и во всех губернских городах, молодые люди могли встречаться компаниями, не оставаясь наедине. Она тоже была не против.

Тетка оставалась спокойной, ибо привыкла смотреть на племянницу как на маленькую еще девочку. Давно ли она нянчила ее на руках? Вот закончит «ученье», а тогда пусть отец позаботится подыскать девушке хорошего человека. Пусть вьются вокруг нее кавалеры – теперь ведь все не так, как в старину. Возникали иногда небольшие страхи. Ими она делилась с любимицей. Но та смеялась детски невинно. Нет, она не помышляет еще о женихах.