Разрушитель. Чужая империя
– Напоите его квасом. Затем ведите его в баню, – приказал начальник. – А после – в основной корпус. Дайте усиленный двойной паёк. И хлеб.
– Так точно! – отчеканил Звон. – Выполняем.
– И осторожно с ним! – напутствовал Кренов. – В синичке его водить…
Это ещё что такое? Что за синичка? Что за квас? Когда мы вышли в основную часть «главного корпуса», мне действительно дали огромную кружку какого-то напитка. На вкус он напоминал забродивший берёзовый сок. Я выпил до дна – и почувствовал прилив сил. И это хорошо.
Ведь от пережитого стресса, холода и других приключений я думал, что упаду в обморок. Но тело Грини Безымянного оказалось невероятно тренированным. Я спокойно прошёл ещё триста метров до бани. Ощущал невероятную лёгкость – оков больше не было! С наслаждением сбросил с себя вещи. Получил от надзирателя кусок хозяйственного мыла и вошёл в душевые.
– Гриня! – вскрикнул кто-то из арестантов, словно увидел покойника. В помещении было пять раздетых мужиков.
– Гриня! – воскликнул другой. – Живой Гриня!
Все они произносили букву «Г» твёрдо, как украинцы или белорусы. Это меня почему-то бесило. Если у острожного начальника я решил не прикидываться рецидивистом, то тут допустить этого было нельзя. Мне и без напутствий Кренова было понятно, что заключённые – народ опасный.
– Дайте помыться, братва, – буркнул я. – Не до вас. Полторы тыщи вёрст катился. Как перекати-поле.
– Спинку помыть, Гриня? – тут же предложил один из них. – Щепу дать?
«Что такое щепа?» – мысленно спросил я у настоящего Грини. Оказывается, в этом мире так называли самодельный нож. Или заточку – кому как больше нравится. Словоохотливый заключённый, как и его товарищи, производил впечатление лихого человека. Его лицо, лишённое волос из-за тюремной гигиены, было похоже на слепок из шрамов и угрюмых складок. Нос смотрел влево: неправильно сросся после перелома.
– Не нужна мне щепа, – сказал я, а дальше решил импровизировать. – Если чё – голыми руками порву. Кишки из жопы выну, на руку намотаю.
– Гриня! – обрадованно произнёс арестант. – Наш Гриня! Вещай, Гриня!
– Дайте помыться, мужики, – буркнул им.
И сразу понял, что сказал что-то не то. Все вдруг замерли. В тишине было слышно, как вода стекает на кафельный пол. Я принялся намыливать кожу. В принципе, щёлочь – лучше, чем ничего при дезинфекции. Заодно осмотрел свои раны. Выглядели они неважно, но при должном внимании должны были быстро зажить.
– Гриня, повтори, – сказал тот самый словоохотливый. – Мы что, по-твоему, мужики?
– А что, до этого не были? – удивился я.
– Не, – ответил он. – Мы – тати. А ты над нами король.
– Ну, я то имел в виду, – сказал ему. – Дайте в себя прийти.
– А тебя поили чем? – подозрительно сказал преступник.
– Не, – я покачал головой. – Вопросов до задницы задаёшь, тать.
И, не слушая больше этих заключённых, принялся скрести себя. Вернее, Гриню. В его понимании, должно быть, это было делом неправильным. Вода подо мною некоторое время была чёрной.
– В парилку – по двое! – рявкнул надзиратель.
Я пошёл туда первым. Не знаю, как вы, а я обожаю русскую баню. Парилка в остроге оставляла желать лучшего. Микроскопическая комнатёнка, при этом раскалённые камни – за решёткой. Наверное, чтобы мы друга не поубивали. За мной пошёл тот самый болтливый заключённый. Охранник предупредил, что у нас есть все две минуты на парные процедуры. И как их засечь? Вошли внутрь.
– Ты что, меня не узнал? – прошептал товарищ по несчастью, едва дверь закрылась. – Это ж я, Кривой!
– Узнал, – буркнул я. – Дай отдохнуть, Кривой.
– Король, ты чё? – удивился он. – А как же бунт? Мы ж всё обкумекали.
– Обожди с бунтом, – сказал я. – Надо осмотреться. В себя прийти.
– Осмотреться?! Идти надо. Ты смотри, Гриня. Сегодня – король, а завтра – туз. Порвёшь.
С этими словами Кривой вышел из парилки. А я остался. В голове зрел план, и хотелось бы знать заранее, насколько успешный план.
Глава 7. В позе воробушка
Надзиратели подгоняли нас так, словно мы должны были успеть в улетающий космический корабль. Часть заключённых действительно принялась суетиться, а я не захотел спешить. Тем более, настоящий Гриня бы этого не делал никогда. Степенно и неспешно я облачился в новую робу, примерил сапоги. Потом – шапочку.
Итак, мне досталась нелепая рубашка, куртка и штанишки. Всё – впритык, и это несмотря на худобу Грини. Я не видел себя со стороны – и слава богу. Удастся ли мне в этой чужой империи когда-нибудь надеть нормальные вещи? Где мои джинсы? Где удобные кроссовки? Майки, в конце концов?
Первое впечатление: роба была слишком тонкой для погоды, которую я видел в первой половине дня. Даже те вещи, в которых Гриня собирался плавать, и то были плотнее. Второе впечатление: одежда арестанта оказалась крайне неудобной и некомфортной. Руки не поднять, ноги широко не расставить.
Нет ширинки, только пуговицы. А нижнее бельё! По сути, это были короткие штаны (или длинные шорты) – заканчивались у колена. Пока поправишь – с ума сойдёшь. Всё тонкое, грубо сшитое… Надзиратели всё подгоняли заключённых, расслабленных паром и водой.
– Быстро! Стройсь! – дурным голосом заорал тюремщик.
Количество надзирателей было запредельным. Я досчитал до восьми – а остальных не видел, так как они были в другом помещении. И зачем столько полицейских?
– Быстро, я сказал! – надрывался надзиратель.
– Быстро только вертикальные деревни строятся, – буркнул кто-то из арестантов. Я не совсем понял, что он имел в виду.
– Разговорчики! – рявкнул тюремщик. – Воробушком – раз-два!
Никто не шелохнулся. Что ещё за воробушек? Какой-то местный сленг? Или песня? Я как раз рассматривал кожаные сапоги, когда ко мне подошли двое надзирателей. Обувь никуда не годилась. Сидели ботинки слишком плотно. На улице в них будет холодно, а в помещении – жарко. Впрочем, я уже принял решение и не собирался задерживаться в этом злачном месте.
– Гриня! – рявкнул тюремщик. – Воробушком!
– Может ещё синичкой? – спросил я, но люди в форме мой юмор не оценили.
С разных сторон они принялись выкручивать мне руки. Я – яростно сопротивлялся, но силы были неравными. Истощённое тело рецидивиста против двух дюжих, откормленных парней. В итоге они скрутили меня в букву Г: ноги стояли вертикально, а туловище было направлено параллельно земле. Руки с оттопыренными пальцами торчали сзади. Не исключено, что сбоку я напоминал птицу. На запястьях щёлкнули наручники – их затянули очень сильно.
– Гриня! – крикнул кто-то из арестантов. – Молодцом! Наш Гриня!
– Разговорчики! – рявкнул конвоир. – Маску!
На лицо мне действительно надели маску! И в такой нелепой, скрученной позе куда-то повели. Разогнуться было невозможно – в позвоночник упиралась дубинка. Я не видел и не понимал, куда мы идём. Сначала в лицо ударил холодный воздух: улица. Потом я слышал лязг дверей, ощутил сырость. Помещение.
От выпяченной задницы тонкая курточка задралась. На улице ветер сильно дул в спину, пробирая до костей. Ну и порядки! Увы, даже в помещении мне никто не снял маску и не позволил выпрямиться. Охранники впивались пальцами в мои плечевые суставы, выворачивая их наизнанку адской болью. Единственный способ хоть немного ослабить их хватку – ещё ниже пригнуться к полу.
– А говорят, король, – хохотал один надзиратель. – Глянь, как спыжился, голубь!
– Ты не болтай, – предостерёг его второй. – А то он тебя запомнит…
– Да кого ты боишься? – храбрился первый, но голос его стал не таким уверенным. – Да мы его сейчас, прямо тут… Дубинкой…
– Батя сказал, чтобы строго по уставу! – рявкнул второй. – Ты как хочешь, а мне надо в Петербург вернуться!
– Скучный ты, Зема, – сказал первый конвоир. – Думаешь, Гриня сладит с Перчёным? Через неделю-другую упакуют твоего Гриню…
– Не болтай! – закричал Зема. – Я на тебя рапорт напишу, Сыть. Век России не видать, напишу!
Итак, о непростом характере моего будущего сокамерника тут знали все. Даже Зема и Сыть. Интересно, почему расправиться с Перчёным они не могли сами? Наверное, господин Кренов только на словах был таким решительным… Даже не видя будущую жертву, я испытывал подсознательное сочувствие к ней. Убить человека, да ещё и с моими магическими способностями, труда не составляло. Кстати, что со способностями?
– Пришли, – буркнул Сыть. Тот самый самонадеянный тюремщик. – Ну что, Гриня, запомнил дорогу?
Я решил молчать. Скорее всего, именно так должен поступать настоящий рецидивист. Хватка ослабла, но когда я попытался разогнуться, получил неприятный тычок в спину. Ну и порядки! Раздался лязг многочисленных засовов, скрип – с меня одновременно сорвали маску и втолкнули внутрь. Наконец, я смог разогнуться.
Я оказался в маленькой, тесной комнатке. Сразу даже не понял, это камера или чулан. На полу – каменные плиты с широкими щелями. Две койки и два табурета. И больше – ничего. Аскетизм 80-го уровня. А в углу стоял… Некто. Некто такой страшный, что мне захотелось тут же бежать. От этого узника исходила такая волна силы и опасности, что я ощутил её кожей. Как прикосновение.
– Наручники! – крикнул я и ударил ногой в дверь. – Наручники забыли снять!
– Гриша, ты совсем ку-ку? – услышал я голос из-за двери. – Становись воробушком и руки суй.
Действительно, на уровне пояса располагалось окно. Но как туда можно засунуть руки, да ещё и задом? Невероятное издевательство! Я начал спорить с охранниками и потребовал, чтобы они открыли дверь и сняли наручники. Тот самый Сыть принялся хохотать.
– Что, гордый? – спросил он. – Ну ежели гордый – так и ходи…
Пришлось принимать неудобную позу и тянуться руками к смотровому окну. Тюремщик ещё и схватил за браслеты, больно потянув их на себя. Сталь впилась в кожу. В таком положении меня удерживали секунд тридцать. Наконец, наручники были сняты. Окошко закрылось – надзиратели ушли.
Всё это время страшный человек так и продолжал стоять, буравя меня взглядом. Высокий, с тёмными волосами, но при этом – истощённый. Его лицо не выражало никаких эмоций. Взгляд был сосредоточенным и колючим. Узник носил ту же форму, что и я.
– Вечер в избу, – произнёс я.
Новый сокамерник молчал. Вся моя подсознательная симпатия улетучилась. Передо мной стоял зверь, настоящий зверь. То, что он оказался в столь строгой тюрьме, явно выдавало былые заслуги…
«Ну ты и татарин, – ругал меня Гриня. – Это ж чёрт. С таким и здороваться нельзя».
Поскольку я не был рецидивистом, а собирался продержаться некоторое время в этом остроге, я не согласился с Гриней. С этим страшным человеком нужно было установить контакт. Но как? Он смотрел на меня пристально и не мигая.
– Здорово, мужик, – сказал я. – Как звать тебя?
Опять молчание. Я почувствовал себя неуютно. Больше всего меня удивило, почему он стоит. Тут ведь две койки и два табурета! Вполне можно присесть. Но нет, незнакомец продолжал стоять, буравя меня взглядом. Вдруг раздался лязг. Открылось окошко, в которое я совал руки.
– Гриня, – позвал Зема. – Принимай. Давай, руки сюда вытаскивай.
– Ещё чего, – возмутился я. – Мы пока шли, ты меня избить собирался, – подумав, я добавил: – пёс.
– Сам ты паскуда! – отозвался надзиратель. – Жрать будешь? Если да – тяни руки.
Я призадумался. С одной стороны, голод буквально валил меня с ног. Силы, которые пришли после стакана кваса, уже были растрачены. С другой – риск попасть в какую-то ещё передрягу был велик. Тем более, что этот охранник не стеснялся говорить при мне всё, что думал.
– Давай, Гриня! – рявкнул Зема. – Мы тут что, весь день будем торчать.
Плюнув, я вытянул руки в окошко. И ощутил тяжесть: тарелка. Затащив её внутрь, я поставил на табурет. Протянул руки снова. Ещё одна тарелка. Опять протянул. Тут уже раздался недовольны голос Земы:
– Ты не наглей, дрянь! – произнёс он. – И так двойное довольствие получил. Ещё Батя велел тебе передать порошок. Ты просил раны присыпать. Давай, тяни руку.
Я повторил движение и почувствовал, как в руку мне вложили бумажный свёрток. Руку нужно было тянуть далеко, аж до плечевого сустава. И после последней передачи коварство охранника проявилось во всей красе. В область двуглавой мышцы плеча прилетел сильный удар. По всей вероятности, дубинкой.
– Я не мужик, – произнёс незнакомец. – Я – чёрт.
Вид еды тут же подавил мой страх и любопытство. В обеих тарелках было картофельное пюре, котлета и кусок хлеба. Но при этом – ни вилки, ни ложки. Чем же есть? Хлеб был довольно плотным, и я принялся набирать им пюре. Эх, руки бы помыть… Только начав есть, я ощутил, насколько голодным был. Первая порция исчезла в один миг. Я съел хлеб и спросил своего товарища по несчастью:
– Есть хочешь?
– Угу, – кивнул он.
– Ну так бери, – предложил я.
– Ты что, не слышал? – сказал незнакомец. – Я чёрт. По-вашему если. По-татски.
– Бери, пока добрый, – предложил я. – И сытый.
Незнакомец пожал плечами, взял с табуретки тарелку и мгновенно расправился с её содержимым. Причём он ел, как собака, разве что миску подносил ко рту. Закончив трапезу, сокамерник вылизал металлическую тарелку.
– Меня не кормили два дня, – сообщил он.
– Сочувствую, – ответил ему я.
– Думаешь, раз дал мне еды, то будешь чувствовать себя в безопасности?
Собеседник говорил очень странно. Он тараторил, проглатывал слова. Только учёба на медицинском факультете позволила мне понять, что он имеет в виду. Обычно в такой манере говорили очень занятые и очень уважаемые преподаватели.
– Ты мне тут не угрожай, – сказал я, имитируя Гриню. – И не такие угрожали. Царствие им небесное.
– Я не угрожаю, – продолжил сокамерник. – Предупреждаю. Это другое.
– Ну так не предупреждай, значит. За что сидишь?
Этот вопрос, как мне кажется, был весьма безобидным. Ну а что ещё спросить у сидельца? Но лицо мужчины перекосило от злобы. Глаза его превратились в узкие щёлочки, а рот стал тонкой линией. Как нарисованный.
– Сокамерников убивал, – загадочно произнёс он.
Мне стало страшно. А ещё – жалко, что отдал ему такую замечательную котлетку с пюрешкой.
Глава 8. Звонок… в прошлое
Глаза постепенно привыкли к тусклому свету камеры, и я внимательно рассмотрел незнакомца. Болезненно худое лицо. Кожа бледная, как любят говорить романтики – прозрачная. Короткие волосы, острижен почти наголо. Синяя роба на пуговицах. И наряду с этим – волевой взгляд. От этого агрессора словно исходила внутренняя энергия.
Я вспомнил про электричество, энергию, благодаря которой некоторое время назад лечил и не только. А ещё – о повреждениях кожи тела, которое мне досталось. Сосредоточился. И красный, и синий столбик на краю периферического зрения были внизу. Значит, Гриня истощён.
– Мне проблемы не нужны, – сказал я сокамернику первое, что пришло в голову. – Срок свой досижу – и баста.
Он вдруг рассмеялся. Несмотря на измождённый внешний вид, белые зубы находились в прекрасном состоянии. Этот контраст немного сбивал с толку. Из своей медицинской практики (пусть и небольшой) я знал, что при недоедании и авитаминозе первыми страдают именно зубы и волосы.
– Досидишь? – прохрипел он. – Все знают, что Гриня Безымянный – нежилец.
– Это всё злые языки, – ответил я ему. – Гриня ещё всех вас переживёт. Тебя – точно, если будешь меня пугать.
Незнакомец посмотрел на меня с интересом. Даже и не знаю, что ему понравилось в моих словах или нет. Я взял свёрток с порошком, развернул и понюхал. Стрептоцид. Лучше, чем ничего. В камере не было воды – вообще никакой, поэтому обработать раны было нечем. Но, так как я совсем недавно посетил душевую и баню, я посчитал это небольшой проблемой.
Аккуратно присыпал все кровоподтеки на коже, разровнял порошок. Не так всё плохо, заживёт. Сокамерник следил за манипуляциями так пристально, что мне стало неловко. Пассивная агрессия, не иначе. Знал бы он, что меня сюда посадили ради его убийства… А может и знал. После кваса, бани и еды настроение было неоправданно оптимистичным.
А по-хорошему – радоваться было нечему. Это ведь не игра, а чья-то жизнь, пусть и чужая. Почему я оказался не просто в тюрьме, а в самом суровом остроге? Почему должен был спасать тело Грини, которого приговорили к смертной казни? Вопросов много, ответов – не было. Ещё мне не хватало часов. Я привык следить за временем…
– Зачем раны лечишь? – спросил Чёрт.
– Дурацкий вопрос, – ответил я. – Зачем вообще люди что-то лечат?
– Тебе же не выжить, – сказал он. – Все знают, что Гриня – труп. Покойник.
Я решил с ним не спорить. Было совершенно очевидно, что этот человек – не в себе. Сколько времени он провёл в этой камере? Выводили ли его хоть куда-нибудь? Должно быть, в ближайшем будущем мне всё это предстояло узнать. Как ни странно, в каменном помещении не было холодно. Скорее, свежо: градусов двадцать тепла. Сокамерник, наконец, присел на табурет. И всё так же продолжал смотреть на меня.
– Куда тарелки поставить? – спросил его я.
– Никуда, – ответил он. – Скоро придут и заберут.
– Ты чего такой недружелюбный?
Я решил воспользоваться его внезапной разговорчивостью. Глаза сокамерника блеснули нездоровым огнём. Мне даже показалось, что он хочет броситься в драку.
– А чего мне дружить с ворьём? – сказал он. – Можно подумать, в России проблем других мало! Воры и дворяне – две главные беды. Как по мне, всех вас нужно на столбах вешать. Без разбора.
– Спасибо, – ответил я. – Столбов в России много – всем хватит. Не только дворянам и ворам. Болтливым узникам тоже хватит.
– Ты ж не просто вор, – продолжал своё наступление сокамерник. – Ты – король-вор. Главный вор России.
– Ну, тут ты мне льстишь, – сказал я уклончиво. Я понятия не имел, насколько значим Гриня. – Главный вор всегда на троне сидит. А у меня одна задача – выжить. У тебя не так?
– Ты моих задач не поймёшь, ворюга, – грозно ответил сокамерник. – Даже не пытайся.
– А спасибо говорить не учили? – спросил я. – За еду, например. От сердца оторвал, между прочим.
– Ты ж меня купить решил, – произнёс узник. – А я не продаюсь. Даже если ты свой воровской клич кинешь. За что благодарить? Вы меня, ироды, чертом назвали. Но ничего. Я вас всех передушу. По одиночке. Ты глубоко не спи ночью, вдруг мои пальцы тебя душить будут?
Признаюсь, в этот момент предложение начальника острога убить этого человека уже не показалось мне столь неприемлемым. Мы сидели вместе всего лишь несколько часов, а он уже успел вывести меня из себя. Особенно обижало, что вторую порцию еды я ему предложил от чистого сердца! Да и стоило ли мне покупать такого мерзкого типа?
– Давай определимся, – сказал я ему. – Ты прежде чем что-то сказать – думаешь. А то скоро доболтаешься. Ты не в курсах, кто такой Гриня?
– В курсах, – ответил он. – И я тебе сразу сказал: служить не буду. Продаваться не буду. Вы, ворюги, все для меня на одно лицо. Надеюсь, твой приговор скоро исполнят.
Оставалось непонятным, зачем он тогда кушал, подобно собаке, пюрешку и котлетку. Раз такой правильный! Ну а поскольку съел и не подавился, то вряд ли он был настолько гордым. Чутьё мне подсказывало, что этот странный человек, который даже не произносил своего имени, мне ещё пригодится.
– Я тебе последний раз говорю, – произнёс я. – Выбирай слова. Фильтруй, понимаешь? Или договоришься.
– Я же чёрт, – сказал он. – А нам, чертям, всё можно. Хочешь силами помериться?
Итак, мне достался человек, максимально несговорчивый и неуживчивый. Было жутко интересно, действительно ли он убил сокамерников. Я присмотрелся к узнику и увидел на его левой ноге что-то вроде колодки. На железном браслете был установлен зелёный камень. Что это такое? Система слежения? Сидеть в камере, да ещё и с таким неприятным товарищем, было тяжело. Прошло немало времени, прежде чем смотровое окно в двери снова открылось.
– Тарелки, – рявкнул надзиратель.
– Зайди и возьми, – ответил чёрт. – Тут прислуги нет.
Я молча встал, взял посуду и протянул её в окошко. Сокамерник посмотрел на меня с неподдельным интересом. Лица тюремщика я не видел, но не исключено, что и тому моё поведение показалось странным. Они тут все с ума сошли? Из-за тарелок разводят какой-то цирк. Впрочем, смотровое окно не спешило закрываться.
– Гриня, – донеслось из-за двери. – Руки суй.
– А что такое? – спросил я.
– Это приказ! – ответил надзиратель. – Или зайти и тебе клешни переломать?
Я вздохнул и протянул руки вперёд. Но недалеко: запястья лишь чуть-чуть вышли за пределы откинутой крышки на двери.
– Не так, – ругнулся тюремщик. – Спиной к двери. Воробушком!
Голоса у Земы и Сытя были похожи, и я сразу даже не понял, кто из них отдаёт мне такой приказ. От моего внимания не ускользнуло, что выражение лица сокамерника изменилось. Он смотрел на меня с интересом. С нездоровым интересом. Должно быть, я что-то сделал не так…
«Ну ты и псина, – ругался в голове Гриня. – Тебе должны служить! Тебе!»
К счастью, я уже научился пропускать все его реплики мимо ушей. Достаточно было не концентрироваться на них, и голос бывшего владельца тела становился белым шумом. Изловчившись, я занял позу воробушка. Отвратительная гимнастика!
Возник вопрос: куда же меня поведут теперь? Засунув руки в смотровое окно, я почувствовал, как на них защёлкнулись браслеты. Тюремщик опять втолкнул меня в камеру, и сделал он это довольно грубо. Затем дверь открылась. Перед моим взором предстали всё те же Сыть и Зёма. Резкие движения выдавали в них страх.
– Выходим! – рявкнул Зёма, стоя на почтительном расстоянии.
Стоило мне переступить порог камеры, как тюремщики тут же захлопнули дверь. Я увидел, как много на ней замков: четыре штуки! И ещё – огромная металлическая защёлка. Да уж, если вдруг пожар или наводнение – едва ли узники успеют выбраться. И кто только придумал такую систему? Надзиратели смотрели на меня недовольно.
– Воробушком становись, Гриня! – сказал Зёма. – Тебе мало было, а?
– Куда вы меня вести собрались? – спросил я.
– Всё тебе знать надо, – буркнул он. – Воробушком, стал! А то обе руки сломаем.
Я вздохнул и занял унизительную позу. И опять что-то сделал не так.
– Пальцы! – рявкнул Зёма. – Пальцы расставил!
Пришлось выполнить их требования – проверять их решимость я не собирался. На глаза мне вновь надели маску. Плотная ткань полностью отсекала свет. Ну у них тут и порядки! И вновь – выкручивание суставов до предела, быстрая ходьба. Что за преступников тут держали, если их нужно было перемещать в таких позах, да ещё и с масками на лицах?
– Звонок! – возмущался Сыть, пока мы шли. Я различал их скорее по манере разговора, а не по голосу. – Звонок ему разрешили сделать! Вот этой скотине воровской!
– Бате виднее, – осадил Зёма. – Дан приказ – исполняем. Чего всё время споришь?
Итак, начальник острога разрешил мне позвонить. У меня словно камень с души упал. Скоро мои злоключения должны были закончиться! Нужно привыкать жить по-другому. Не принимать импульсивных решений. Раз уж я оказался в этом мире, надо действовать по его законам. Быть может, я проявил малодушие, но уже твёрдо решил вернуться к Григорию Бесстужеву. И больше никогда не соглашаться на авантюры Тимофея.
– Стоять! – рявкнул Сыть.
Можно подумать, я мог взлететь или, как червяк, зарыться под землю… Я ощутил, как меня отпускают. На некоторое время руки конвоиров действительно перестали выкручивать мои суставы. Вновь лязг замков. Вновь грохот дверей. Опять – стальная хватка надзирателей. Скрученный в бараний рог, я двинулся дальше. И вновь меня поразила тренированность тела Грини. Поясница не болела, никакой ломоты в мышцах я не ощущал.
– Гриня, – подумал я. – Чего молчишь?
– А чего с тобой болтать, пёс, – буркнул он. – Ты ж в отказе от меня. Всё предприятие прахом пустишь, псина.
– Что это за пассажир в камере сидит? – спросил его.
– Чёрт, – ответил Гриня. – Редкостный. Прав волчара позорный. Давить его надо. Но ежели он дал заказ – то вроде как и нельзя. Не по масти. Хотя тебе всё по масти. Тьфу!
– Ты знаешь, кто я? – спросил бывшего владельца тела. – Откуда в твоей голове?
– Почём знать-то? – удивился Гриня. – Чёрт и трус.
– Я – колдун, – ответил ему. – Мы отсюда выберемся. Если ты мне будешь помогать.
– Так тебе ж пел Николаша, бунт, – сказал тать. – Все сбежим. Его держись, в дамки выйдешь.
– Нет, так не пойдёт. Есть способ попроще.
– Ну ты и чертила…
Вновь – лязг дверей, стук металла. Но вместе с ним бесконечное перемещение в позе воробушка закончилось. Двое дюжих конвоиров разогнули меня и сняли с лица повязку. Я осмотрелся. Они привели меня в клетку! Только очень маленькую, примерно метр на метр. Мы находились в небольшом помещении, где кроме клетки был только стол и стул. Один из конвоиров снял браслеты, а второй – поставил на металлическую полочку на клетке телефон.