Когда ангелы слепы

Здануся снилась ему по ночам, а порой и вовсе лишала сна, не давая есть, напрочь лишая аппетита, и даже мешала работать, кощунственно заслоняя собой лики Христа, апостолов и святых. Однажды, работая над эскизом с ликом святого епископа Геро, он оставил работу и, изо всех сил напрягая память, стал рисовать портрет Зденки, за что чуть было не получил нагоняй. С той поры рисование её портретов стало его излюбленным занятием, которому он посвящал чуть ли не каждую свободную минуту.

До того судьбоносного вечера самым прекрасным творением, существовавшим на этой земле, он считал Кёльнский собор. Заострённые арки, высоченные полутёмные своды, могучие колонны с пилястрами были его единственной настоящей любовью, которую, казалось, ничто никогда не затмит. Конечно, он и раньше заглядывался на девушек, но очень быстро о них забывал, ни одна из них не увлекала его сколько-нибудь серьёзно. Но сейчас всё было иначе. Могучие колонны были вытеснены ладно сложенным и соблазнительным телом, высокие мрачные своды – длинными белокурыми локонами, а острые, как спицы, арки – глубокими небесно-голубыми глазами.

Но всё же он пока и не думал искать встречи с предметом своего обожания, полагая, что влюблённость сия временная и скоро от неё, как от лёгкой простуды, не останется и следа. Да и после того, что с его обликом сделала оспа, он был твёрдо уверен, что не сможет составить достойную партию такой красавице.

Возможно, так бы оно и произошло, если бы не очередной случай, столкнувший его с Гансом Вебером. На этот раз самый богатый человек города заглянул в гости к его отцу, а заодно с ним мастер Фриц и ещё двое мастеров суконного цеха. Рядом с отцом за столом сидел Кристиан, после смерти старшего брата ставший главным его помощником. Поскольку день выдался постным, к столу почтенной компании было подано белое рейнское вино и великолепные тушёные карпы с капустой грюнколь.

Вернувшись вечером домой, Ларс присел к почтенной публике, чтобы просто поесть, и воистину по воле провидения, ему досталось место рядом с мастером Вебером. Пока он ел, суконщик не обращал на него внимания, весело смеясь и беседуя с остальными, но едва Ларс встал и, вежливо попрощавшись, решил отправиться к себе, вслед за ним встал и Ганс Вебер, попросив отойти с ним в сторону.

Не придав этому особого значения, Ларс согласился побеседовать наедине, тем более, что беседа с таким человеком стоила весьма дорого. Он сразу догадался, что мастер закажет у него очередной портрет. Так оно и вышло. Но всё дело оказалось в том, чей это был портрет. Оказалось, что любящий дядюшка хочет заказать портрет своей любимой племянницы.

Услышав пожелание заказчика, молодой художник сильно побледнел и на миг даже потерял дар речи. Сердце его бешено заколотилось. Тут же заметив волнение своего юного собеседника, мастер понимающе улыбнулся. На его вопрос, когда он сможет приступить к работе, чтобы прислать к нему свою племянницу для позирования, тот, не медля и секунды, ответил, что завтра же. Немного удивлённый таким ответом, мастер Вебер согласился, сказав, что племянница прибудет в его мастерскую завтра же, после утренней трапезы. На том и было решено.

Всю ночь Ларс не мог сомкнуть глаз, уснув лишь под утро, да и то лишь на час. Едва открыв глаза, он вскочил с постели и, наспех одевшись, помчался в собор, чтобы испросить у брата Иоганна свободную неделю. Монах отнёсся к его просьбе отрицательно, сказав, что если за эту неделю он найдёт, кем его заменить, то Ларс потеряет своё место в соборе. Секунда колебаний, и der Kolner Dom пал под натиском глубоких голубых глаз и длинных белокурых волос. Покинув собор, он направился в художественную лавку, чтобы купить новый холст и пару новых кистей.

Купив все необходимое, он направился в свою мастерскую, которую по-прежнему продолжал арендовать, несмотря на то, что почти забросил её с тех пор, как начал работать в соборе. В спешке снуя по запылённому полу, он на скорую руку навёл порядок, после чего стал готовить холст и краски к работе.

Настало время завтрака, но Ларс и думать не хотел о еде, заканчивая грунтовать холст и время от времени поглядывая в окно на городские часы.

Чем ближе подходил назначенный час, тем беспокойнее ему становилось. Дошло до того, что он всё бросил и стал просто ходить взад-вперёд по мастерской, то и дело подходя к окну, из которого было видно, что происходит у входа. После завтрака прошёл час, но внизу по-прежнему никого не было. Муки, в которых он прожил последний месяц, казалось, в этот час достигли своего апогея.

Наконец, словно из потустороннего мира, с улицы донёсся звук подъезжающего экипажа. Ларс бросился к окну. Это был личный экипаж Ганса Вебера. На счёт того, кто в нём сидит, можно было уже не задумываться.

Едва кучер приказал лошадям остановиться, маленькая резная дверца кареты открылась, и из неё вышла четырнадцатилетняя Кайза – служанка и подруга Здануси, а следом за ней и сама виновница всех бед. Двое вооружённых солдат-телохранителей в кирасах и шлемах, с устрашающими алебардами в руках, сошли с запяток кареты и направились вслед за девицами.

На верхний этаж, где находилась художественная мастерская, поднялись только Зденка и Кайза, охранники остались ждать в вестибюле. Взяв себя в руки и внешне приняв истинно немецкое спокойствие, Ларс пошёл встречать свою заказчицу.

Первой в открытую дверь вошла Кайза, одетая чуть скромнее своей госпожи, а затем и сама Здануся, в чёрном бархатном платье, расшитом золотом, с плотно облегающим лифом, длинным роскошным подолом, почти метущим по полу, и плотно облегающими рукавами с чуть меньшими буфами на плечах и более пышными буфами на локтях. На обнажённой шее висело драгоценное ожерелье из червонного золота и крупного жемчуга, на голове был проволочный чепец, похожий на корзину, также отделанный жемчугом. Каждый знающий человек сразу определил бы, что скроенное и украшенное таким образом платье годится аристократке, и по закону Здануся не имеет права его носить. Но любимая племянница богатейшего суконного магната, более состоятельного, чем многие фюрсты, могла позволить себе одеться как дочь императора, и никто в этом ей не мог помешать.

Проводив эту «мещанку во дворянстве» в свою мастерскую, Ларс усадил её на высокий табурет, на котором обычно сидели портретируемые, и велел смотреть на зажжённую в стороне свечу так, чтобы она не вертела головой и не сбивала себя с нужного ракурса. Как всегда, начав с карандашного эскиза, он быстро сделал нужный набросок, в глубине души всё ещё не веря, что на этот раз делает его уже с натуры.

Перенеся карандашный набросок на холст, он уже хотел было начинать работу красками, но тут задумался об образе, в котором можно было бы запечатлеть свою заказчицу. Он не испытывал особой любви к античной поэзии и мифологии, от которой сходила с ума Италия, и, будучи в Риме, сполна ими наелся. Куда ближе ему были библейские сюжеты и первым, что пришло на ум, стал образ Мадонны. Именно его он и предложил позирующей Зденке. Но та ответила, что ей больше по душе образ Марии Магдалины. Услышав сие пожелание, Ларс замешкался ещё больше. Полуангельское личико Зденки никак не подходило к образу раскаявшейся грешницы, да и дядюшка Ганс вряд ли бы это одобрил. На пару минут Ларс задумался, нервно покусывая рукоять кисточки.

Вдруг он заметил в углу мастерской выкрашенный серебряной краской деревянный меч, оставшийся после того, как один господин пожелал быть изображённым в образе Зигфрида. Взяв этот деревянный меч, он немного повертел его в руках, после чего дал его в руки Зданусе. И едва он это сделал, как его тут же осенило. Зденка будет Валькирией! Воинственной девой, посланницей Вотана, после битвы уносящей павших героев в Вальхаллу, где дни проводятся в битвах, а ночи в пирах. Когда он сказал об этом Зданусе, та от радости захлопала в ладоши, сказав, что лучшего и желать нельзя. Но для полноты образа одного деревянного меча было мало, не мешало бы раздобыть ещё что-нибудь из доспехов.

Подходило время обеда, и вошедшая в мастерскую Кайза сказала, что им пора уезжать. На сегодня работа была окончена, следующую встречу назначили на завтра на это же время.

Едва Зденка ушла, Ларс уселся на стул и взялся за голову. Только сейчас, испытывая слабость и головную боль, он понял, насколько сильно перенервничал. Ещё минуту назад он собирался мчаться в латную мастерскую за доспехами для «Валькирии», но уже понял, что сейчас лучше всего будет успокоиться и передохнуть.

На улице царила весна, сияло солнце, и щебетали птицы. С трудом приходя в себя, он медленно побрёл домой, ловя себя на мысли, что абсолютно счастлив, счастлив от простого прикосновения к предмету своего обожания.

На следующее утро Ларс отправился в одну из мастерских своего отца, чтобы подобрать необходимый инвентарь для своей работы. И хотя мастер Ульрих никогда не занимался производством защитной амуниции, таковая всегда у него имелась, в основном для того, чтобы проверять на ней действенность огнестрельного оружия.

Зайдя в мастерскую, он поздоровался с руководящим ею мастером, после чего вкратце объяснил, в чём нуждается. Отперев кладовую, мастер завёл в неё сына цехового старшины и разрешил взять всё, что ему нужно.

В неясном свете крохотного окошка, затянутого бычьим пузырём, среди пыли и паутины, ему удалось найти вполне пригодный шлем-бургиньот с высоким гребнем и вытянутым вперёд козырьком, лёгкую кирасу с искусной гравировальной отделкой и рукавицы-краги, покрытые той же искусной и замысловатой гравюрой. Этого ему показалось вполне достаточно. Из оружия он взял великолепную испанскую эспаду, с которой хоть сейчас можно было идти на врага, и старый пистолет с поломанным колесцовым замком. Чтобы донести всё это из мастерской оружейной в мастерскую художественную, ему в помощники были выделены двое подмастерьев.

К приезду Здануси всё уже было готово. Примерно с час до её приезда Ларс провозился с привезённым добром, в деталях обдумывая образ своей Валькирии. Когда же ровно в назначенный час появилась сама «Валькирия», он уже наверняка знал, что именно собирается делать.

Усадив её на тот же высокий табурет, он первым делом велел ей снять с головы сетку и распустить по плечам волосы, и здесь не обошлось без помощи Кайзы. Едва светло-соломенные локоны были выпущены на свободу и аккуратно расчёсаны заботливой рукой служанки, Ларс стал одевать ей на голову шлем, беспокоясь о том, долго ли сможет её шея держать груз этой железки. К его удивлению, Зденка оказалась не такой уж неженкой, какой могла показаться со стороны. Надетая на голову стальная громадина сидела на ней также легко, как и невесомая проволочная сетка. Не без удивления поняв это, Ларс стал куда смелее. Следом за шлемом он облачил её в кирасу, которая наделась также легко, и грубые краги, несоизмеримые с её ладонями.

В целом замысел Ларса оказался удачным. Отойдя немного в сторону, он взглянул на своё будущее произведение. Особенно прекрасными казались её волосы, выбивающиеся из-под шлема и рассыпающиеся по плечам и груди, облачённым в кирасу.

Наконец, он стал думать о том, как её вооружить. Прикинув несколько вариантов, он решил дать ей в правую руку эспаду, обращённую лезвием вниз, а в левую руку пистолет, приподнятый вверх. Смотреть ей велено было на ту же свечу, но уже так, будто это цель, в которую она собирается стрелять. Образ древнегерманской девы-воительницы был готов.

Снова взявшись за листы с эскизами, Ларс начал дополнять их новыми деталями. Когда ближе к обеду настала пора расходиться, он с Кайзой помог Валькирии разоружиться, после чего дал ей один готовый эскиз, чтобы на него взглянул дядюшка Ганс.

На следующий день он получил свои эскизы обратно, с полным одобрением и драгоценной витиеватой подписью Ганса Вебера. Снова облачив Зденку в доспехи и вооружив её рапирой и пистолетом, он наконец-то приступил к работе с красками. Комната мастерской, прежде наполненная ароматом её духов, заполнилась едким запахом масляных красок.

К его огромному удивлению, Зденка не была капризной неженкой и избалованной кокеткой, какой он представлял её в самом начале знакомства. За всё время, что он проводил в поисках её наилучшего образа, она ни разу не выказала своего недовольства, не стала ему указывать, как лучше сделать, и в целом вела себя послушно и терпеливо. Даже её видимая хрупкость оказалась обманчива, если обратить внимание на то, как легко она сносила тяжесть доспехов и уверенно держала в руках рапиру и пистолет. Ларсу даже вспомнилась другая дева-воительница – Жанна Д’Арк, чей образ стал бы достойной альтернативой образу Валькирии. Но Жанне к моменту её подвигов было уже девятнадцать и, главное, Жанна была крестьянкой, а пятнадцатилетняя Здануся жила и воспитывалась в доме богатейшего бюргера Кёльна, что уже само по себе могло её изнежить, избаловать и даже развратить.

Дело спорилось, и по прошествии ещё нескольких дней работа стала подходить к концу, тем более, что многие мелкие второстепенные детали портрета Ларс писал в отсутствие Зденки. Он понимал, что ещё два-три дня – и портрет будет написан и после того, как он отдаст его заказчику, их свидания со Зданусей прекратятся. День ото дня сие обстоятельство печалило его всё больше, и он судорожно искал какой-нибудь новый повод для их встреч. Затягивать же окончание работы над портретом он не видел смысла.

Однажды, буквально за день до окончания работы над портретом, он заметил, как в небольших паузах, какие часто случались во время позирования, Зденка с интересом рассматривала данный ей пистолет, пытаясь разобраться, как он работает. Сначала не придав этому значения, он то и дело её обрывал, требуя, чтобы она держала пистолет так, как было положено для портрета, но в один из таких моментов ему в голову пришла совершенно иная мысль.

Когда настала пора уходить, он как всегда подошёл к ней, чтобы помочь снять доспехи. Но первым делом взял из её руки пистолет. Будучи сыном оружейного мастера, он прекрасно разбирался в оружии. Он знал, что этот пистолет, изготовленный ещё в начале века и бывший в то время весьма дорогой диковинкой, безнадёжно поломан. В его замке не было ни кремня, ни зажигательного колеса, его спусковой крючок свободно гулял, а заржавевший курок навсегда застыл прижатым к пороховой полке. Хотя для элемента портрета он вполне подходил.

– Хочешь научиться стрелять? – заманчиво спросил Ларс, держа в руках пистолет.

Зденка посмотрела ему в глаза, а потом снова на пистолет, который он держал в руках, и утвердительно кивнула.

– К сожалению, из этого пистолета пострелять уже не получится. Придётся поискать новый. Но как по мне, то лучше всего стрелять из ружья, – видя, что данная тема может её заинтересовать, ещё уверенней и заманчивей сказал Ларс.

– Из ружья, – повторила Здануся его последние слова.

– Значит, договорились? – также заманчиво спросил Ларс.

– Договорились, – тихо ответила она.

Стоящая рядом Кайза всем своим видом давала понять, что им уже пора расставаться. Отдав Зденку в руки её служанки, чтобы та помогла ей снять амуницию, он взял перо с листом бумаги и в спешке написал письмо Гансу Веберу, спрашивая, не будет ли он против их занятий стрельбой, и, если нет, пусть назначит время, когда он сможет отпускать для оных свою племянницу. Перед самым их уходом он вручил сие письмо Зденке, попросив передать его своему дяде.

Уверенный в положительном ответе Ганса Вебера, Ларс был на седьмом небе от счастья. Разговаривая со Зденкой, он даже забыл о стеснении своей внешности, которое плотно укрепилось в нём после перенесённой оспы. Жуткая болезнь будто пропустила его лицо сквозь мясорубку, едва оставив в живых, и, воистину, по благой воле божией, не тронув зрение. Но за минувшие с тех пор годы уродливые последствия болезни заметно смягчились. Шрамы, похожие на трещины, и дыры, оставшиеся на месте крупных оспин, почти исчезли, оставив лишь незначительные следы, которые были заметны только вблизи. Оспу переносили девять человек из десяти и половина из тех, кто выжил на всю жизнь оставалась с куда более серьёзными последствиями, главным из которых была слепота, полная или частичная, не говоря уже об испорченном внешнем облике. Но после общения с Зданусей, не нашедшей его облик отталкивающим, он и вовсе перестал переживать по этому поводу.

На следующий день, как он и ожидал, Здануся принесла ему ответное письмо от своего дядюшки. Поскольку это был последний день работы над картиной, Ганс Вебер приглашал его к обеду и уверял, что не имеет ничего против их дальнейшего общения, особенно если во время него Зденка будет обучаться стрельбе.

Не предполагая и лучшего ответа, Ларс полный вдохновения приступил к окончанию портрета, доделывая последние детали и нанося последние штрихи.

Когда работа была окончена, он вместе с Кайзой помог Зденке разоружиться, после чего стал аккуратно заворачивать в тряпицу ещё не просохший портрет. Бережно и аккуратно держа в руках своё произведение, он пронёс его аж до самого дома Ганса Вебера.

Сам мастер Вебер встретил его так, будто он уже был его любимейшим зятем. Указав место в большой и светлой гостиной, он попросил установить на нём портрет своей любимой племянницы. Когда Ларс снял с полотна лёгкую тряпицу, которой он прикрыл его на время дороги, все ахнули. Все, кто в это время был в доме мастера, тут же сбежались смотреть на него. С портрета, мастерство исполнения которого было под стать Тициану и Тинторетто, смотрела гордая и прекрасная валькирия Гёндуль, по приказу богини Фрейи поссорившая двух конунгов Хёгни и Хедина, обречённых с тех пор сходиться в яростной и непрерывной битве, которая завершиться лишь с гибелью богов и концом света. Явившаяся из тёмной глубины древних германских поверий она дико и завораживающе взирала на любовавшихся ею зрителей.

Около часа проведя перед прекрасным портретом, мастер Вебер попросил их к обеденному столу, тем более, что маленький пузатый гном на диковинных механических часах уже давно известил о времени полуденной трапезы.

День выдался постным и к столу были поданы запечённые рейнские карпы, варёные раки и ячменное пиво. Специально для того, чтобы обмыть столь чудесное событие, хозяин дома приказал подать бутылку кабинетного полусухого рислинга и к ней – не менее превосходные венецианские стеклянные фужеры. Всем, кто был рядом, включая Кайзу, старика-лакея и тётку-повариху, также было велено выпить по фужеру вина.

Когда пришла пора расплачиваться, Ганс Вебер заплатил ему ровно сто золотых рейнских гульденов, столько, сколько получил сам Дюрер за своих знаменитых «Четырёх апостолов».

У Ларса оставался ещё один свободный день из той недели, что ему выделил брат Иоганн, и именно на него он и предложил назначить первое занятие по стрельбе. После он объяснил мастеру Веберу, куда завтра следует направить свой экипаж. На том и распрощались.