Эротическая амбулатория

– Ну что, Грегори, наш советский оргазм – самый передовой оргазм в мире?…

Мы с Людой прожили в каком-то безоглядном вихре почти полтора месяца. Если почему-то нельзя было заниматься любовью в общежитии (тогда как раз появились итальянские фильмы с Софи Лорен и этими ее замечательно гордыми словами: «Эй, не мешайте нам! Мы с Антонио занимаемся любовью!»)… Так вот, если у Люды были сложности с соседками по комнате, она клала в свою сумку коврик, а я нес в авоське запас воды, покупал свежий батон, конфет-карамелек и бутылку ситра – и мы шли к нашему трамваю. И он вез нас на конечную остановку – за город, в Лесопарк…

Там у нас уже был свой укромный уголок на пригорке, в самой гуще – его мы однажды отыскали в кромешной темноте лучиком моего китайского фонарика. Бывало, какой-то ежик шуршал с нами рядом, где-то пробегал зверек покрупнее. А мы занимались любовью, затаив дыхание!..

Помню, как в свой первый уже второй (на одном дыхании!) интимный акт я вдруг понял, что не могу его закончить – «мальчишка» все стоял и стоял на своем, не желая покидать глубокое, горячее лоно Люды… Вот тогда я, кажется, и сообразил, что оргазм у человека рождается именно в голове. Я прошептал Люде:

– Прошу, поверни свое лоно к моему упрямцу вместе с попкой! Поиграем: я твой бог Зевс в образе Белого быка, а ты моя желанная Евро-попочка!..

И это был наш мифический оргазм!..

Как я сдавал ту сессию, честно, не помню. Как Люда чертила свой архитектурный дипломный, не представляю. Удивительно, но нас тогда это вообще не волновало. Может быть, потому, что счастливым и красивым людям просто нельзя ставить плохих оценок. Кстати, о внешности. На нас, прежде скромных, незаметных, «не приглашаемых», сейчас все оглядывались – даже на улице. Ребята в моем общежитии, впуская меня за-полночь или под утро, не без зависти говорили:

– Ну, ты даешь, девственник! Только поел бы чего, а то уже круги под глазами. Тебе пятерку до стипендии дать?…

На эту пятерку (тогда это были бо-о-ольшие деньги!) я угощал Люду в кафешке на Сумской пельмешками и подсоленным томатным соком. Потом покупал ей тюльпаны. Весна счастливо становилась влажной, и тюльпаны были покрыты изумрудными брызгами дождя. Вот тогда во мне звучала любимая музыкальная классика. Я даже повел Люду на рахманиновский вечер в филармонию. Она слушала такую музыку впервые в жизни, но Второй концерт ее тоже поразил. Правда, слов об этом у нее не нашлось. Но по дороге к нашим общежитиям она не выпускала мою руку из своей и наконец прошептала:

– От одной твоей руки, Гри, с ума сойти можно!..

В последнюю нашу неделю Люде удалось свое чудо – она обзавелась ключом от одной свободной комнаты на этом же этаже.

Вот там и были последние счастливые качели нашей любви. И это при том, что никаких особых ухищрений, экзотических поз, никакой «Камасутры» мы тогда не знали, но дарили друг другу столько наслаждения, что Люда не стеснялась даже чуткой ночной тишины общаговского коридора. И когда оттуда однажды раздался чей-то хамский стук, со смехом ответила:

– Да здравствует любовь! А все, кто против нее, прочь отсюда!!

На дворе еще стояли оттепельные 60-е годы того века. В институтских аудиториях выступал поэт Евгений Евтушенко. Спросив у нас разрешения. снимал пиджак и читал:

Постель была расстелена.
А ты была растеряна…
И ты спросила шепотом:
«А что потом? А что потом?…»

А потом была наша жизнь. Уезжая по назначению куда-то в свою северную глубинку, Люда попросила только:

– Напиши мне письмо!

Я написал ей много писем и в ответ получил тоже много. В последнем Люда честно сообщала, что, наконец, вынуждена как-то устраивать свою жизнь, но меня «своего первого девственника она целует и будет помнить всегда».

Под прыгающими строчками был ее поцелуй. Знакомая розовая губная помада на белой бумаге чуть расплылась…

Она хотела от меня только ребенка, или 24 часа из жизни мужчины

Два вечера

Был первый зимний вечер. Молодая женщина с золотистыми, еще влажными волосами вышла из санаторного отделения лечебных ванн.

Поискав глазами, где бы присесть, обсохнуть и отдохнуть, она выбрала место рядом со мной.

– Простите, не помешаю? – спросила тихим грудным голосом.

Креслица были тесно сколочены в ряд. Большая и теплая коленка под мягким халатиком коснулась моего бедра – и я почувствовал, как это тепло сразу стало перетекать в меня. Одежда на мне стала будто исчезать. И на молодой женщине тоже.

Я врач и с удивлением стал понимать, что мои собственные «опорно-двигательные и нервно-периферические» санаторные проблемы, как мелочи жизни, отодвинулись далеко. Просто удивительно, что рядом с этой крупной и светлоглазой красавицей лет 26–27 мы сразу стали говорить, как очень близкие люди. Ольга сказала, что приехала с далекого горного края. Там она родилась и выросла. Но не стала хозяйкой Медной горы – «просто художницей стала». Правда, тут ей свое творчество показывать недосуг – в отпущенный путевкой срок надо пролечиться. Так, кое-что по женским делам…

Проводил Ольгу до ее спального корпуса. Она подала такую теплую руку – и не стала ее сразу забирать. С этим теплом в своей руке долго ехал поздним автобусом домой. Я вообще очень редко вижу сны, но этой ночью она мне снилась. И ее руку чувствовал на себе…

Мы встретились вечером следующего дня. Недолго гуляли по заснеженному берегу лимана. Это верно, что на юге холод всегда резче, пронзительнее, чем на севере, и Ольга сказала, что наш – такой интересный и желанный разговор можно продолжить в ее палате спальника – там, к счастью, не ветреная сторона, тепло и соседка умница, тем более, что у нее здесь хороший друг в полулюксовой одиночке соседнего, такого же спального корпуса.

Да, все так и было. Уже в конце этого, увы, короткого вечера в нашем с Ольгой взаимно-желанном общении обо всем на свете художница в ней не выдержала и, увидев у меня записную книжку, попросила ее на минутку. И стала там что-то быстро рисовать простым карандашом. А мне почему-то сразу вспомнился любимый Жан Эффель с его рисованным замечательно эротическим «Сотворением мира».

А Ольга, закончив, и после взгляда на меня еще чуть поправив карандашом свой рисунок, стала, не таясь, рассказывать обо всех своих санаторных делах. Ну, почти обо всех. Как и многие женщины, которые хотят, но почему-то не могут иметь ребенка, она выбрала это давно известное лечебное учреждение с целебными водами, грязями и процедурами, после которых… И Ольга, немного смущаясь, рассказала, что после некоторых особых процедур (они называются «вагинальными тампонами») женшины становятся какие-то сами не свои. Ну, просто с ума сходят! Хорошо, если у кого милый друг рядом – тогда можно «покохаться» (ей очень-очень понравилось наше украинское слово «покохаться»!) Но она от такой процедуры вынуждена была отказаться…

– Хотя есть и счастливицы, – с доброй улыбкой продолжала Ольга, – которых доктора прямо здесь поздравляют с положительным результатом – и сразу выпроваживают домой… Но бывают и опасные случаи: вот одну даму на последней неделе лечения, вечером в здешнем танцзале санаторного клуба чересчур близко прижал к себе кавалер из молодых, – а у той вдруг истерика, кровотечение, «скорая помощь»!..

Словом, оказывается, с этими женскими делами бывает совсем не до шуток. Чего тут только не наслушаешься, помилуй Боже!.. Хорошо, что с нею, Ольгой, здесь никаких происшествий за весь срок пребывания не было. Вот только уже с окончанием санаторного курса, перед самым отъездом встретила вчера после ванны такого интересного человека, а ночью его лицо даже снилось…

– Вот, узнаете?… – говорит Ольга, глядя на меня широкими в наступающих сумерках зрачками. И показывает мой удивительно точный портретик в записной книжке. Потом поднимается, подходит близко-близко и тихо говорит: – Дорогой мой человек, простите меня, ради Бога… Я хочу, чтобы таким был и мой ребенок… Я хочу от вас ребенка!..

И вот она уже без халатика касается меня своей грудью. У нее солоноватые губы, а упругие соски оказываются горько-солеными…

– Ой-ой, простите!.. – шепчет она, мягко отстраняясь. – Нам же после процедур в этой жутко соленой лиманской водице не рекомендуют сразу обмывать тело. Говорят, так лечение действеннее проходит. Но сейчас мне с вами хочется быть чистой-чистой! Как раз горячую воду в это время подают. Чур, я первая под душ! А можно и вместе, если хотите – раздевайтесь и идите ко мне!..

Хочу ли я?!.. Когда большая и гармонично сложенная молодая красавица стала плескаться в незапертой душевой, старательно отмывая себя (и для меня!), что я – тогда 37-летний мужчина с горьким опытом первого неудачного до жути брака, – что я тогда чувствовал?! Чего только не хотел!.. Но кто я для Ольги – увиденный и уже желанный эротический партнер… Не обидно ли? Но почему – ведь люди, мужчины и женщины приходят и в самом неотложном для себя состоянии в амбулаторию, к доктору – и он не только может, он должен оказать помощь! Что же здесь обидного в этой моей так неожиданно рождающейся эротической амбулатории!..

Хорошо помню, здесь самая первая помощь нужна была самому избранному доктору. Оттого и горячий душ рядом с обнаженной Ольгой показался мне в первые секунды обжигающе холодным! Но она, горячая и ласковая, встретила меня в этом малом душевом раю так, что холод пропал и… стало рождаться желание. С желанием взаимно трогать, гладить, ласкать её… А она с большим розовым «сердечком» своего лавандового мыла и мягкой губкой уже мыла и ласково отмывала меня всего… И только головка моего сладко ноющего вместе с яичками и самовольно растущего детородного органа (к ним Ольга прикасается с особой нежностью) снова и снова наполняется под крайней плотью скользкими капельками. И они висят, не падая…

Счастливые мужчины да и любящие их женщины знают: это еще не семя, не сперма – она будет потом. А возбуждение, сильное желание открывают и у нас, мужчин источник своего обильного секрета, природного любрикатора – любовную смазку для плавного входа в желанное женское лоно и взаимного наслаждения там. Как предусмотрительна и мудра Природа. Вот и Ольга, ласково огладив меня всего, целует в губы и шепчет: