Двадцать копеек. Сборник рассказов

– Знаешь, хорошо, что мы попали под дождь. Иначе я так бы и не увидела твоё истинное лицо.

– А что у меня помаду смыло или ресницы отклеились?

– Дождь смыл всю фальшивую позолоту. Теперь я вижу, что ты обычная медная погремушка.

– Хорошо, что не железобетонная.

– Прав был Петя: ты любишь только себя.

– Ах, Петя! Петя всегда прав! В постели меня обсуждали? Ну, и как он? Очки хоть перед этим делом снимает?

Светка отвернулась от него. Необыкновенно красивая. Насквозь промокшая. И пошла прочь. Сергей, идя за ней, недовольно бурчал:

– Петя знает, что говорит. Это же не кто-нибудь, а сам Петя. Светило юриспруденции и тайный мастурбатор, гений маркетинга и герой любовник.

Но она не слушала, упрямо шла вперед, не замечая ни острых веток, ни дождя, шла пока лес не закончился. Удивительно, но они вышли прямо к дороге, к тому самому месту, где на обочине черным блестящим жуком застыла Тiana. После дождя машина Сергея казалась новенькой. Солнце уже растаскивало тучи. Весна продолжалась в своем непостижимом обаянии красоты и молодости. Весь мир вокруг стал ещё прекрасней. Но эта история уже закончилась, как, собственно говоря, заканчиваются все дурацкие истории. До города они доехали молча, не проронив ни слова. Ни музыки, ни последних известий. На работу возвращаться не было никакого смысла, они расстались возле ее дома. Попрощались, легко соприкоснувшись улыбками. Светка не оглянулась. А спустя минуту Тiana Сергея вылетела со двора с присущим ей пренебреженьем ко всему остальному миру, и растолкав едущих в попутном направлении, вписалась в поток и исчезла среди огней, спешащих неведомо куда, зачем и откуда.

    Май 2013

Любовь

Туман. Скользкий холодный и бесчувственный. Вязкий и голодный, пожирающий пространство и время. Распластавшийся на кладбищенской ограде и ощупывающий клубящимся языком фигуры неподвижно застывших людей. Мертвая тишина, нарушаемая лишь шуршанием мелкого, как пыль, дождя, едкого и соленого. Соленого? Почему такой странный привкус? Или это его слезы? Слезы человека, которого зовут Ивар Бедрис.

Уже больше часа он стоял на коленях перед открытым гробом. Стоял в коричневой грязевой луже и задавал себе только один вопрос: почему?

Почему его счастье было таким коротким?

Люди за его спиной молчали. Их было немного. Только родственники жены. Сам Бедрис не успел завести друзей. В Риге были, а здесь нет. Зачем? Для него всем была Наташа. Жена. Любовница. Подруга. Луч света в этом неуютном мире. Мире лжи и предательства. В мире, где свечи гаснут, не успев разгореться. В мире, где счастье измеряется мгновениями.

Тесть – пожилой толстяк с обвисшими мокрыми усами, негромко кашлянул и указал сыну подбородком на коленопреклонённого Ивара. Тот вздохнул, неуверенно подошел к Бедрису, положил руку на его плечо:

– Пожалуйста, Ивар… Надо закрывать крышку…

– Что? – глаза Бедриса горели безумным огнем.

– Надо закрыть крышку гроба. Уже пора…

– Пожалуйста! Еще немного! – взмолился Ивар. – Пять минут!

Юноша пожал плечами и отошел.

Ивар сжал виски дрожащими руками. Надо вспомнить. Вспомнить что-то возвышенное напоследок. Ведь Наташа была ангелом. Добрым, мягким, тонким и легкоранимым. Но отчего-то в голову лезли только воспоминания о первой брачной ночи.

Разобранная кровать, а она в белом подвенечном платье.

«Пожалуйста, милый, отвернись… Я разденусь…»

На щечках пунцовый румянец, тонкие пальчики смущенно теребят кружевной воротничок.

Он не совладал с собой. Накинулся, как голодный зверь, рвал белое платье, впивался губами в молодую грудь, оставляя на нежной коже кровавые засосы. Наташа кричала от боли.

От воспоминаний закружилась голова. Ивар застонал и вцепился ногтями в собственное лицо. «Ничтожество! Грубый мужлан!»

На щеках появились кровавые царапины.

Брат жены тихо сказал гробовщикам:

– Закрывайте крышку.

– Нет! – закричал Бедрис. – Подождите! – умоляюще посмотрел на молодого человека, торопливо и бессвязно заговорил:

– Это нельзя! Паша, пойми, она сейчас с нами! Её душа здесь! Она здесь! Она смотрит!

– Ивар, ты бредишь! Ребята, закрывайте!

– Нет! – истерично закричал Бедрис. Вскочил на ноги, оттолкнул работников кладбища, подбежал к гробу и прижался к телу умершей женщины.

«Боже! Как ты прекрасна!»

Он целовал ее мокрое бледное личико. Лоб, губы, нос. Потом стал слизывать языком капли дождя с лица.

– Да уберите вы его! – закричал тесть. – Уберите!

Несколько человек оттащили его от гроба. Застучали молотки. При каждом ударе Ивар вздрагивал.

Он сидел под чахлой березой, раскачивался в безумном трансе и тихо подвывал. Он не смотрел, как гроб на тросах медленно опускают в глубокую яму, как засыпают землей.

На могильном кургане установили железный крест. На нем повесили фотографию миловидной белокурой женщины с большими грустными глазами. Такой он запомнит ее навсегда.

На территорию кладбища въехал полицейский микроавтобус. Остановился. Дверь плавно отъехала в сторону. Два сержанта в серых форменных комбинезонах сноровисто спрыгнули на землю, подняв фонтаны бурой грязи. На груди висели короткоствольные автоматы. Последним микроавтобус покинул высокий плотный человек в черном плаще. Он аккуратно перешагнул лужу, оглядел толпу и уверенно направился к Бедрису.

Остановился в двух шагах, негромко кашлянул.

– Какая отвратительная погода. Дождь, слякоть…

Ивар медленно поднял голову. Скользнул по незнакомцу затуманенным взглядом.

– Кто вы?

Тот сунул ему под нос удостоверение:

– Капитан Никоненко. Уголовный розыск.

На бледных губах Ивара промелькнула улыбка.

– Чем могу помочь, Виктор Павлович?

– О! как! – удивленно хмыкнул полицейский. – В глазах слезы, на лице подавленность от внезапно свалившегося несчастья, а мое имя-отчество моментом срисовали! Удивительный вы человек, господин Бедрис.