Закатные гарики (сборник)

и в ком давно души не чаем,

нас неожиданно ебут.

488

Люблю вечернее томление,

сижу, застыв, как истукан,

а вялых мыслей шевеление

родит бутылку и стакан.

489

Всегда сулит улов и фарт

надежда – врунья и беглянка,

а дальше губит нас азарт

или случайная подлянка.

490

Что стал я ветхий старичок,

меня не гложет грусть,

хотя снаружи я сморчок,

внутри – соленый груздь.

491

Душа полна пренебрежения

к боязни сгинуть и пропасть,

напрасны все остережения,

когда уму диктует страсть.

492

Не ведает ни берега, ни дна

слияние судьбы и линий личных,

наружная живется жизнь одна,

а внутренние – несколько различных.

493

Мы когда судьбе своей перечим,

то из пустоты издалека

дружески ложится нам на плечи

легкая незримая рука.

494

Чтобы избегнуть липких нитей

хлопот и тягот вероятных,

я сторонюсь любых событий,

душе и разуму невнятных.

495

Конечно, это горестно и грустно,

однако это факты говорят:

евреи правят миром так искусно,

что сами себе пакости творят.

496

Бог учел в живой природе

даже духа дуновение:

если деньги на исходе,

то приходит вдохновение.

497

Земное бытие мое густое —

не лишнее в цепи людской звено,

я сеял бесполезное, пустое,

никчемное, но все-таки зерно.

498

Сижу я с гостями и тихо зверею,

лицо – карнавал восхищения:

за что пожилому больному еврею

такое богатство общения?

499

Есть между сном и пробуждением

души и разума игра,

где ощущаешь с наслаждением,

что гаснуть вовсе не пора.

500

Век ушел. В огне его и блуде

яркая особенность была:

всюду вышли маленькие люди

на большие мокрые дела.

501

Я друг зеленых насаждений

с тех лет, когда был полон сил

и много дивных услаждений

в тени их зарослей вкусил.

502

Уже давно стихов моих

течет расплавленный металл,

не сможет мир забыть о них,

поскольку мир их не читал.

503

Как долго гнил ты, бедный фрукт,

и внешне тухлый, и с изнанки,

ты не мерзавец, ты – продукт

российской черной лихоманки.

504

Я с незапамятной поры

душой усвоил весть благую,

что смерть не выход из игры,

а переход в игру другую.

505

Давно уже явилось невзначай

ко мне одно высокое наитие:

чем гуще мы завариваем чай,

тем лучшее выходит чаепитие.

506

Не зря читал я книги, дух мой рос,

дает сейчас мой разум безразмерный —

на самый заковыристый вопрос —

ответ молниеносный и неверный.

507

Еврейский дух – слегка юродивый,

и зря еврей умом гордится,

повсюду слепо числя родиной

чужую землю, где родится.

508

Выбрав одинокую свободу,

к людям я с общеньем не вяжусь,

ибо я примкну еще к народу

и в земле с ним рядом належусь.

509

Совершенно обычных детей

мы с женой, слава Богу, родители;

пролагателей новых путей

пусть рожают и терпят любители.

510

Ведь любой, от восторга дурея,

сам упал бы в кольцо твоих рук —

что ж ты жадно глядишь на еврея

в стороне от веселых подруг?

511

В обед я рюмку водки пью под суп,

и к ночи – до бровей уже налит,

а те, кто на меня имеет зуб,

гадают, почему он так болит.

512

Все помыслы, мечты и упования

становятся живей от выпивания.

513

Дух надежды людям так угоден,

что на свете нету постояннее

мифа, что по смерти мы уходим

в некое иное состояние.

514

На некоторой стадии подпития

все видится ясней, и потому

становятся понятными события,

загадочные трезвому уму.

515

Густеет, оседая, мыслей соль,

покуда мы свой камень в гору катим:

бесплатна в этой жизни – только боль,

за радости мы позже круто платим.

516

Обманываться – глупо и не надо,

ведь истинный пастух от нас сокрыт,

а рвутся все козлы возглавить стадо —

чтоб есть из лакированных корыт.

517

Финал кино: стоит кольцом

десяток близких над мужчиной,

а я меж них лежу с лицом,

чуть опечаленным кончиной.

518

Жизнь моя ушла на ловлю слова,

службу совратительному змею;

бросил бы я это, но другого

делать ничего я не умею.

519

Моя шальная голова

не переносит воздержания

и любит низкие слова

за высоту их содержания.

520

Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,

переча собственной натуре,

а злит меня зануда-совесть,

никак не спится этой дуре.

521

Политики весьма, конечно, разны

и разные блины они пекут,

но пахнут одинаково миазмы,

которые из кухонь их текут.

522

Возможно, мыслю я убого,

но я уверен, как и прежде:

плоть обнаженная – намного

духовней, нежели в одежде.

523

Сотрись, не подводи меня, гримаса,

пора уже привыкнуть, что ровесники,

которые ни рыба и ни мясо,

известны как орлы и буревестники.

524

Уже для этой жизни староват

я стал, хотя умишко – в полной целости;

все время перед кем-то виноват

оказываюсь я по мягкотелости.

525

В российской оперетте исторической

теперь уже боюсь я не солистов,

а слипшихся слюной патриотической

хористов и проснувшихся статистов.

526

Девицы с мечтами бредовыми,

которым в замужестве пресно,

душевно становятся вдовами

гораздо скорей, чем телесно.

527

Печально мне, что нет лечения

от угасания влечения.

528

Конечно, Ты меня, Господь, простишь

за то, что не молился, а читал,

к тому же свято чтил я Твой престиж:

в субботу – алкоголь предпочитал.

529

Век мой суетен, шумен, жесток,

и храню в нем безмолвие я;

чтоб реветь – я не горный поток,

чтоб журчать – я ничья не струя.

530

Подумав, я бываю поражен,

какие фраера мы и пижоны:

ведь как бы мы любили наших жен,

когда б они чужие были жены!

531

Везде, где пьют из общей чаши,

где песни звук и звон бокалов,

на всяком пире жизни нашей

вокруг полным-полно шакалов.

532

Да, мечта не могла быть не мутная,

но не думалось даже украдкой,

что свобода – шалава беспутная

с уголовно крученой повадкой.

533

Весь век меня то Бог, то дьявол

толкали в новую игру,

на нарах я баланду хавал,

а на банкетах ел икру.

Я написать хочу об этом,

но стал я путаться с годами:

не то я крыл туза валетом,

не то совал десятку даме.

Плывут неясной чередой

туманы дня, туманы ночи...

Когда-то был я молодой,

за что-то баб любил я очень.

534

Скудеет жизни вещество,

и явно стоит описания,

как возрастает мастерство

по мере телоугасания.

535

Господь безжалостно свиреп,

но стихотворцам, если нищи,

дает перо, вино и хлеб,

а ближе к ночи – девок ищет.

536

Еще едва-едва вошел в кураж,

пора уже отсюда убывать,

а чувство – что несу большой багаж,

который не успел распаковать.

537

Очень я игривый был щенок,

но, дожив до старческих седин,

менее всего я одинок

именно в часы, когда один.

538

Везде, где нет запоров у дверей,

и каждый для любого – брат и друг,

еврей готов забыть, что он еврей,

однако это помнят все вокруг.

539

Всецело доверясь остатку

духовной моей вермишели,

не раз попадал я в десятку

невинной соседней мишени.

540

Я не пророк, не жрец, не воин,

однако есть во мне харизма,

и за беспечность я достоин

апостольства от похуизма.

541

Купаю уши в мифах и парашах,

никак и никому не возражая;

еще среди живых немало наших,

но музыка вокруг – уже чужая.

542

Как только жить нам надоест,

и Бог не против,

Он ускоряет нам разъезд

души и плоти.

543

Любой, повсюду и всегда

чтоб не распался коллектив,

на вольный дух нужна узда,

на вольный ум – презерватив.

544

Я мир осязал без перчаток

при свете, во тьме и на дне,

и крыльев моих отпечаток

не раз я оставил в гавне.

545

У жизни множество утех

есть за любыми поворотами,

и не прощает Бог лишь тех,

кто пренебрег Его щедротами.

546

Где б теперь ни жили, с нами навсегда

многовековая русская беда.

547

Старик не просто жить устал,

но более того:

ему воздвигли пьедестал —

он ебнулся с него.

548

Заметил я порок врожденный

у многих творческих людей:

кипит их разум поврежденный

от явно свихнутых идей.

549

Всего на свете мне таинственней,

что наши вывихи ума

порой бывают ближе к истине,

чем эта истина сама.

550

Прогнозы тем лишь интересны,

что вместо них текут сюрпризы,

ведь даже Богу не известны

Его грядущие капризы.

551

Я принес из синагоги

вечной мудрости слова:

если на ночь вымыть ноги,

утром чище голова.

552

Сопровождает запах пиршества

мои по жизни прегрешения,

я слабый тип: люблю излишества

намного больше, чем лишения.

553

Ешьте много, ешьте мало,

но являйте гуманизм

и не суйте что попало

в безответный организм.

554

Нахожусь я в немом изумлении,

осознав, как убого живу,

ибо только в одном направлении

я по жизни все время плыву.

555

Бог часто ищет утешения,

вращая глобус мироздания

и в душах пафос разрушения

сменяя бредом созидания.

556

Я знавал не одно приключение,

но они мне не дали того,

что несло и несет заключение

в одиночке себя самого.

557

Нет, я пока не знаю – чей,

но принимаю как подарок,

что между пламенных свечей

еще чадит и мой огарок.

558

Давно уж качусь я со склона,

а глажу – наивней мальчишки —

тугое и нежное лоно

любой подвернувшейся книжки.

559

Писал, играл, кутил,

моя и жизни связь

калилась на огне

и мочена в вине,

но вдруг я ощутил,

угрюмо удивясь,

что колокол во мне

звонит уже по мне.

560

У Бога (как мы ни зови

бесплотный образ без одежды)

есть вера в нас, но нет любви,

а потому и нет надежды.

561

Успеха и славы венок

тяжелой печалью прострочен:

и раньше ты был одинок,

теперь ты еще одиноче.

562

По-прежнему живя легко и праздно,

я начал ощущать острей гораздо,

что время, приближаясь к вечной ночи,

становится прозрачней и короче.

563

Время – лучший лекарь, это верно,

время при любой беде поможет,

только исцеляет очень скверно:

мы чуть позже гибнем от него же.

564

На время и Бога в обиде

я думаю часто под вечер,

что те, кого хочется видеть,

не здесь уже ждут нашей встречи.

565

Все то же и за тридевять земель:

кишение по мелочной заботе,

хмельные пересуды пустомель,

блудливое почтение к работе.

566

Развил я важное умение,

судьбе сулящее удачу:

я о себе имею мнение,

но от себя его я прячу.

567

Покоем обманчиво вея,

предательски время течет,

привычка нас держит сильнее,

чем держат любовь и расчет.

568

Ветрами времени хранимо,

вплетаясь в каждое дыхание,

течет по воздуху незримо

моей души благоухание.

569

Весьма, конечно, старость ощутима,

но ценным я рецептом обеспечен:

изношенной душе необходима

поливка алкоголем каждый вечер.

570

Былое – мелкие цветочки

на фоне будущей поры,

куда мы все в огромной бочке

бесшумно катимся с горы.

571

Кипят амбиции, апломбы,

пекутся пакты и процессы,

и тихо-тихо всюду бомбы

лежат, как спящие принцессы.

572

В соседстве с лихим окаянством

отрадно остаться изгоем,

то сном наслаждаясь, то пьянством,

то книжным беспутным запоем.

573

Как зоопарковый медведь,

растленный негою дремотной,

уже не в силах я взреветь

с отвагой ярости животной.

574

Пока течет и длится срок,

меняя краски увядания,

мой незначительный мирок

мне интересней мироздания.

575

Печалью душу веселя,

в журналах той эпохи нищей

люблю хлебнуть я киселя,

который был высокой пищей.

576

Не знаю, что в небесных высях

и что в заоблачных полях,

а тут – запутался я в мыслях,

как раньше путался в соплях.

577

Раскрылись выходы и входы,

но волю выдали снаружи,

и равнодушие свободы

нам тяжелее лютой стужи.

578

Входя на сцену из кулис,

горя огнем актерской страсти,

смотрю на зал я сверху вниз,

хотя в его я полной власти.

579

Повсюду, где случалось поселиться —

а были очень разные места, —

встречал я одинаковые лица,

их явно Бог лепил, когда устал.

580

Давно уже я понял непреложно

устройство созидательного рвения:

безденежье (когда не безнадежно) —

могучая пружина вдохновения.

581

При сильно лихой непогоде

тревожится дух мой еврейский,

в его генетическом коде

ковчег возникает библейский.

582

Блажен, кто истов и суров,

творя свою бурду,

кто издает могучий рев

на холостом ходу.

583

Езжу я по свету чаще, дальше,

все мои скитания случайны,

только мне нигде уже, как раньше,

голову не кружит запах тайны.

584

Источник ранней смерти крайне прост:

мы нервы треплем – ради, чтобы, для —

и скрытые недуги в бурный рост

пускаются, корнями шевеля.

585

Не зря из мужиков сочится стон

и жалобы, что жребий их жесток:

застенчивый досвадебный бутон

в махровый распускается цветок.

586

Только что вставая с четверенек,

мы уже кусаем удила,

многие готовы ради денег

делать даже добрые дела.

587

Опыт не улучшил никого;

те, кого улучшил, врут безбожно;

опыт – это знание того,

что уже исправить невозможно.

588

Хоть лопни, ямба от хорея

не в силах был я отличить,

хотя отменно знал еврея,

который брался научить.

589

Вся интимная плеяда

испарилась из меня —

нету соли, нету яда,

нету скрытого огня.

590

Романтик лепит ярлыки,

потом воюет с ярлыками,

а рядом режут балыки

или сидят за шашлыками.

591

Как метры составляют расстояние,

как весом измеряется капуста,

духовность – это просто состояние,

в котором одиночество не пусто.

592

Ища свой мир в себе, а не вовне,

чуть менее полощешься в гавне.

593

Не раз наблюдал я, как быстро девица,

когда уже нету одежды на ней,

от Божьего ока спеша заслониться,

свою наготу прикрывает моей.

594

Повсюду мысли покупные,

наживы хищные ростки,

и травят газы выхлопные

душ неокрепших лепестки.

595

Давно про эту знал беду

мой дух молчащий:

весна бывает раз в году,

а осень – чаще.

596

Когда от тепла диктатуры

эпоха кишит саранчой,

бумажные стены культуры

горят или пахнут мочой.

597

Что многое я испытал —

лишь духу опора надежная,

накопленный мной капитал —

валюта, нигде не платежная.

598

Обуглясь от духовного горения,

пылая упоительным огнем,

я утром написал стихотворение,

которое отнес в помойку днем.

599

Из рук вон хороши мои дела,

шуршащие мыслительной текучкой,

судьба меня до ручки довела,

и до сих пор пишу я этой ручкой.

600

Все стало фруктовей,

хмельней и колбасней,

но странно растеряны мы:

пустыня свободы – страшней и опасней

уютного быта тюрьмы.

601

Сумеет, надеюсь, однажды планета

понять по российской гульбе,

что тьма – не простое отсутствие света,

а нечто само по себе.

602

Мне в уши отовсюду льется речь,

но в этой размазне быстротекущей

о жизни понимание извлечь

возможно из кофейной только гущи.

603

Тек безжалостно и быстро

дней и лет негромкий шорох;

на хера мне Божья искра,

если высыпался порох?

604

Пьет соки из наследственных корней

духовная таинственная сфера,

и как бы хорошо ни жил еврей,

томят еврея гены Агасфера.

605

Дорога к совершенству не легка

и нет у просветления предела;

пойду-ка я приму еще пивка,

оно уже вполне захолодело.

606

От каждой потери и каждой отдачи

наш дух не богаче, но дышит иначе.

607

Едва лишь былое копни —

и мертвые птицы свистят,

и дряхлые мшистые пни

зеленой листвой шелестят.

608

Литавры и лавры успеха

меня не подружат с мошенником,

и чувство единого цеха

скорей разделю я с отшельником.

609

Цветы на полянах обильней растут

и сохнут от горя враги,

когда мы играем совместный этюд

в четыре руки и ноги.

610

Болванам легче жить с болванками:

прочней семейный узелок,

когда невидимыми планками

означен общий потолок.

611

История мало-помалу

устала плести свою сказку,

и клонится время к финалу,

и Бог сочиняет развязку.

612

Очень тяжело – осознавать,

что любому яростному тексту

свойственна способность остывать,

делаясь пустым пятном по месту.

613

От мира напрочь отвернувшись,

я ночи снов живу не в нем,

а утром радуюсь, проснувшись,

что снова спать залягу днем.

614

Не слабей наркотической дури

помрачает любовь наши души,

поздней осенью майские бури

вырывают из почвы и рушат.

615

Источник веры – пустота,

в которой селится тревога;

мы в эти гиблые места

зовем тогда любого бога.

616

Однажды жить решу я с толком:

я приберу свою нору,

расставлю все по нужным полкам,

сложу все папки – и умру.

617

Закладывать по жизни виражи,

испытывая беды и превратности, —

разумно, если видишь миражи

с хотя бы малой каплей вероятности.

618

У Бога нету малой малости:

нет милосердия и жалости.

619

Земного прозябания режим

толкает нас на поиск лучшей доли,

и мы от благоденствия бежим

не реже, чем от тягот и неволи.

620

Грешил я, не ведая меры,

но Богу я нужен такой:

чужие дурные примеры

всем дарят душевный покой.

621

С яростью и пылом идиота

силюсь я в потуге холостой

думать, что рожден я для чего-то,

а не по случайности пустой.

622

Непрестанно, то вслух, то тайком

я твержу к этой жизни припев:

кто садится за стол с дураком,

тот со стула встает, поглупев.

623

На выставках тешится публика

высокой эстетикой разницы,

смакуя, что дырка от бублика —

иная, чем дырка от задницы.

624

Не скованы если затеи

ни Божьим, ни будничным страхом,

рабы, холуи и лакеи

дерзают с особым размахом.

625

О людях вслух я не сужу,

ничьих не порчу репутаций

и даже мыслей не держу,

боясь по пьянке проболтаться.

626

Еврея в русский климат занесло

достаточно давно, и потому

мы местное впитать успели зло

и стали тесно родственны ему.

627

Глупо думать, что я лицемерю —

в этом нету нужды у паяца,

я кощунствую – значит, я верю,

над ничем невозможно смеяться.

628

Зачем

толпимся мы у винной бочки?

Затем,

чтоб не пропасть поодиночке.

629

Россия легко переносит урон

своих и ветвей и корней,

и черные списки для белых ворон

всегда пригождаются в ней.

630

А псы, в те дни кишевшие окрест

(густая слежка, обыск и арест),

запомнились как некто вообще —

безликий, но при шляпе и плаще.

631

Нет, на бегство я не уповал,

цепи я не рвал, не грыз, не резал,

я чихал на цепи и плевал,

и проела ржавчина железо.

632

Увы, наш дух мечтами не богат:

на небо покаянно приплестись,

поплакаться, что слаб и виноват,

и вновь на Божьих пастбищах пастись.

633

В сей жизни полагаю я щитом

готовность утлый разум превозмочь,

легко почерпать воду решетом

и в ступе с интересом потолочь.

634

Забыв про старость и семью,

согретый солнечным лучом,

сажусь я в парке на скамью

и размышляю ни о чем.

635

А верю я всему покамест:

наступит светлая пора,

детей в семью приносит аист,

вожди желают нам добра.

636

Сон был такой: небес абориген,

в земном существовании – Сенека

смеялся, что несчастный Диоген

и здесь напрасно ищет человека.

637

Несчетно разнолика наша россыпь,

делясь еще притом на племена,

и счастлива любая сучья особь

тому, что кто-то хуже, чем она.

638

На лицах у супружеской четы,

нажившей и потомство и добро,

являются похожие черты —

удачной совместимости тавро.

639

Покоем и бездельем дорожа,

стремлюсь, чтоб суета текла не густо,

к тому же голова тогда свежа,

как только что политая капуста.

640

Дыша безумием экспресса,

наука правит бал земной,

и светится слеза прогресса

из абажура надо мной.

641

Во всем я вровень жил со всеми,

тая неверие свое,

когда искал иголку в сене,

хотя и знал, что нет ее.

642

Все чувства словно бы воскресли

и душу радуют мою

в часы, когда хмельные песни

пропащим голосом пою.

643

Как увижу бутыль – отвожу я глаза,

отзывается стоном душа,

и шалят у замшелой души тормоза,

разум деньги считает, шурша.

644

Между мной и днем грядущим

в некий вечер ляжет тень,

и, подобно всем живущим,

я не выйду в этот день.

645

Забавно, что прозрачный сок лозы,

ласкаясь, как доверчивый щенок,

немедленно влияет на язык,

а после добирается до ног.

646

Ночные не томят меня кошмары —

пожар, землетрясение, обвал,

но изредка я вижу крыс и нары —

чтоб родину, видать, не забывал.

647

...И блудолицая девица,

со мной стремясь духовно слиться,

меня душила бюстом жарким...

Очнулся я со стоном жалким;

сон побуждал опохмелиться.

648

Какой сейчас высокой думой

мой гордый разум так захвачен?

О том, что слишком низкой суммой

был жар души вчера оплачен.

649

От всех житейских бурь и ливней,

болот и осыпи камней —

блаженны те, кто стал наивней,

несчастны все, кто стал умней.

650

Тщедушное почтение к отчизне

внушило нам умение в той жизни

рассматривать любое удушение

как магию и жертвоприношение.

651

Не жалко мне, что жизнь проходит мимо,

догнать ее ничуть не порываюсь,