Девять жизней

– Заткнись, недоношенный. – Генка берет обломок кирпича. – Оза – мимоза!

Окно захлопывается.

Позже, в школе, Оза все так же одинок, тих и робок. Редко поднимет голову над партой. Его не видно, не слышно. Рисует что-нибудь в своей тетрадке, и сам не видит и не слышит ничего. Живет в своем измерении. Озу окликает учитель, тот не сразу поднимает голову. Учитель негодует, сердится, учитель, наконец, жалуется родителям. Пруль старший имел свои представления о воспитании. Мальчик часто ходил битым. Но это не помогало. Оза продолжал плохо учиться, не слушал урок, уходил в себя, рисовать.

Первая учительница Софья Васильевна Озу так и не сумела понять. Пережившая войну, мужественная, сильная женщина, наверное, не любила слабаков. «Этот странный мальчик» – так она называла его.

Позже, когда Оза и Герман сблизились, Герман узнал, как страдал тихоня Оза, закомплексованный с детства от мальчишеских насмешек. Невольное одиночество, слезы обиды, тихая зависть – все это уводило Озу к нешумным занятиям, созерцательности. Наблюдательный, жадный до жизни, но, по сути лишенный общения, он часами водил по бумаге карандашом или кистью.

В классе пятом Герман неожиданно для себя подружился с Озой. Он и сам не понимал, отчего стал покровителем Озы, с решимостью взялся опекать этого слабака. И сразу во дворе и в школе Озу стали обижать меньше. Герман мог постоять за мальчика: драки, синяки были для него привычным делом. И Оза ожил. Всей душой потянулся к своему защитнику. Верность его не знала пределов, и он ни на минуту не расставался с Германом.

Генка был на год старше Германа. Они дружили. Объединяли их голуби. Голубятни, прилаженные к их дровникам-сараям, считались едва ли не лучшими в округе. Летом, вплоть до холодов, сараи превращались в жилища, и Герка по гроб жизни не забудет свои ночовки под тихое воркование голубей. Как-то в Генкину голубятню пробрался кот и утащил любимого голубя. Генка поймал кота за сараем, когда тот весь в пуху доедал голубя. Генка подвесил кота в сарае и стал избивать его поленом. Несчастному коту однако удалось сорваться с веревки и бежать из сарая.

– Что ж ты дверь оставил открытой?! – заорал Генка. – Убью его, гада!

Он выбежал из сарая. Герка – за ним. У дверей дома на лавочке сидел Оза и гладил того самого злополучного кота.

– Так это твой кот, недоношенный? – заорал Генка и бросился к Озе.

Кот юркнул в дом.

– Мой, – тихо ответил тот.

Генка стукнул его не слишком сильно, но Оза упал на землю.

– Не трогай его, – Герман схватил Генку за плечо.

– Отстань! Тоже мне, защитник!

– Не трогай его, – повторил Герман и его тут же качнуло в сторону после сильного удара.

Потом они, сцепившись, покатились по траве. Генка был сильнее. Оседлав Германа, он пару раз ударил его кулаком в лицо. Герман почувствовал теплую кровь во рту.

– Еще хочешь? – Генка встал.

– Не дам больше Озу трогать, – выдавил из себя Герман и, сплюнув кровь, пошел прочь.

Вечером Генка вошел к Герману в сарай. Герман лежал на нарах, подпирая взглядом горбыльный настил крыши. Оза сидел у поленницы, держа на коленях своего кота. Увидев Генку, он сжался в ожидании новых неприятностей. Тот уселся на поленницу, щурясь после солнечного света в полусумраке сарая. Герка отвернулся к стенке.

– Болит? Нечего было лезть, – в голосе Генки явно проступали виноватые нотки.

Они помолчали.

– Гена, – нарушил молчание Оза, – я с тобой расплачусь за голубя. Копилку разобью и расплачусь.

– Нужны мне твои деньги! – опустил Генка голову. – Птицу все равно не воротишь.

– Купишь нового голубя, – сказал Оза. – Такого же красавца.

– Такого не купишь… – голос Генки дрогнул, глаза заморгали, он махнул рукой и выбежал из сарая.

Детские слезы, всегда готовые брызнуть из глаз… На долю долгой взрослой жизни не приходится и тысячной доли слез детства.

– Гера, – Оза потряс Германа за плечо. – Ты поможешь мне голубя купить для Генки? Мы его купим и незаметно подсадим. А он подумает, что его голуби чужого привели.

Оза тихо засмеялся, довольный собственной идеей. Герман кивнул и вдруг спросил:

– Оз, ты всех боишься?

– Боюсь! – тяжело вздохнул тот. И, помолчав, грустно добавил: – Я не сильный.

– А ты это никому не показывай. Вот задразнится кто-нибудь, а ты подойди и врежь.

– А как он врежет?

– Ну и что? Подумаешь, нос расквасят. До свадьбы заживет! Хочешь, я тебя приемчикам обучу?

– Хочу, – нерешительно ответил Оза. – Но… я отца боюсь. Вот получу тройку, он опять меня бить будет.

– Больно?

– Я не боли боюсь, мне маму жалко. Она всегда заступается… Тогда он на нее…

– Он злой?

– Не-е-е-т! – решительно замотал головой Оза. – Только когда выпьет… А пьет – каждый день.

В воскресенье они с Озой, сложив капиталы, купили на толкучке чудесного голубя для Генки. Оза засунул голубка за пазуху и всю обратную дорогу пел. Потом они долго ждали, когда Генка уйдет из сарая. Но Генка не выходил… Генка был счастлив, когда увидел у себя нового голубка, и Герман все ему рассказал. Генка отреагировал по-своему.

Мальчишки играли во дворе в казаков-разбойников, и когда из дома вышел Оза, Генка позвал его:

– Знаешь, Озик, ты – хороший парень. Дай лапу!

Потерявшись, Оза неловко пожал протянутую руку вчерашнего врага.

– Если кто-нибудь из вас хоть пальцем тронет его, будет иметь дело со мной. Ясно?

Через месяц после того случая пьяный Пруль-старший жестоко избил сына и, повредив ему спинной мозг. Мальчишку отвезли в больницу, он выжил, но ноги отнялись. Отца посадили или он ушел из семьи, но во дворе его больше не видели.

Поначалу, когда Озу выписали из больницы, к нему ходил чуть ли не весь класс. Готовили уроки, рассказывали о новостях. Но постепенно этот поток «тимуровцев» схлынул. И только Герман остался с Озой. Они по-настоящему привязались друг к другу. После школы Герка шел к Озе. Они вместе готовили уроки, что-нибудь мастерили, рисовали, читали. Герману приходилось переносить приятеля с кровати на диван или в коляску. Он был тогда удивительно легким. Иногда забегал Генка: он искренне жалел Озу, но не умел с ним разговаривать. Оза как будто даже забыл о болезни. Но, взрослея, снова стал тяжело переживать свой недуг. Потерял интерес к рисованию, сделался молчаливым, замкнутым. Однажды Герман сказал ему:

– Если ты хочешь плакаться, бог с тобой, плачь! Но я привык считать тебя своим другом, а не плаксой. Не ищи во мне сострадания.

– Ну и уходи, не заплачу, – зло закричал Оза. – Ты полежи с мое. Покрутись без сна по ночам. К черту! Не хочу! Лучше подохнуть!

– Что ты городишь, дурак? – заорал Герман в ответ. – В тебе прорва таланта! Мне бы такие способности. Тебе надо учиться! Станешь настоящим художником, понимаешь?!

И хватит тебе вариться в собственном соку. Где твои рисунки?