– Смотрите, я полагаюсь на вас.
– Так точно, – сказал Мигель.
– Что бы ни случилось, предоставьте мне действовать одному, пока я не дам вам специального сигнала прийти мне на помощь. Если в то время, когда мы будем находиться здесь, явятся сыщики кардинала, вы сбежите.
– Сбежим?! – воскликнули оба.
– Это необходимо, друзья мои! Кто же меня освободит, если мы все трое окажемся в плену?
– Справедливо, – заметил Мигель.
– Итак, решено?
– Да, капитан!
– Кстати, если меня схватят, вам будут нужны деньги для моего освобождения. Вот, возьмите.
Он передал им тяжелый кошелек, который матросы взяли без лишних слов.
– Теперь ступайте за мной и смотрите в оба.
– Не беспокойтесь, капитан, – сказал Мигель, – будем смотреть.
Но вернемся немного назад. Незнакомец, а за ним и оба моряка подошли к дому как раз в ту самую минуту, когда мэтр Пильвоа со своей супругой заперлись у себя в спальне, они проникли в коридор, в конце которого была комната путешественников. Карета, охраняемая кучером и слугой, все еще стояла в саду, но три человека проскользнули мимо, никем не замеченные…
Как только трактирщица вышла из комнаты с балдахином, путешественник, по-видимому пользовавшийся властью над своими спутниками, отворил дверь в смежную комнату, чтобы удостовериться, не подслушивает ли там кто-нибудь, потом сел около камина и сделал знак своим спутникам последовать его примеру. Только двое слуг остались стоять у двери, сжимая в руках карабины.
Несколько секунд в комнате, где теперь находилось десять человек, царило молчание. Наконец путешественник решился заговорить с молодой дамой, которая полулежала в кресле, склонив голову на грудь и безжизненно опустив руки.
– Дочь моя, – строго заговорил мужчина по-испански, – настала минута решительного и окончательного объяснения между нами, ведь скоро конец нашего продолжительного путешествия. Я намерен задержаться на сутки в этой гостинице. За это время вы должны собраться с силами, чтобы явиться в подобающем виде перед тем, кого я прочу вам в мужья.
Молодая женщина ответила на слова отца только глухим стоном. Тот продолжал, не обращая внимания на состояние дочери:
– Вспомните, что только по просьбе ваших братьев я согласился простить ваш проступок. Но с тем непременным условием, что вы будете повиноваться моим приказаниям.
– Где мое дитя?.. – прошептала молодая женщина голосом, прерывающимся от горя. – Что вы сделали с моим ребенком?
Мужчина нахмурил брови, бледность покрыла его лицо, но он тотчас взял себя в руки и воскликнул:
– Опять тот же вопрос! Не испытывайте мое терпение, напоминая о вашем преступлении и о бесчестье нашего дома.
При этих словах женщина вдруг выпрямилась и, подняв с лица вуаль, сказала гордо, смотря отцу прямо в глаза:
– Я не виновата, и вы это прекрасно знаете! Вы сами представили мне графа де Бармона, вы сами поощряли нашу любовь, по вашему же приказанию мы были тайно обвенчаны. Осмельтесь опровергнуть это!
– Молчать! – закричал мужчина, вскочив с места.
– Отец! – вскрикнули, бросаясь к нему, два других путешественника.
– Хорошо, я возьму себя в руки, – сказал он, понизив голос и снова усаживаясь. – Я задам вам только один вопрос, донья Клара: будете ли вы повиноваться мне?
Молодая женщина задумалась, потом, приняв решение, ответила твердо и смело:
– Выслушайте меня, отец. Вы сами сказали, что настала минута объяснения. Я ваша дочь и также стою за честь нашего дома, вот почему я требую, чтобы вы отвечали прямо, не изворачиваясь.
Донья Клара говорила с неподдельной решимостью отчаяния и была необыкновенно красива. Она сидела выпрямившись, гордо подняв голову с шелковистыми черными волосами, в беспорядке падавшими на ее плечи и представлявшими разительный контраст с ее мраморно-бледным лицом, и слезы медленно катились из ее больших, лихорадочно горевших глаз… Во всем ее облике было что-то роковое, как будто не принадлежавшее этому миру.
Вид плачущей дочери, казалось, растрогал отца. Смирив ярость, он отвечал голосом уже менее грубым:
– Слушаю вас.
– Я вам сказала уже, что я невиновна, – продолжала она, – и повторяю, что по вашему приказанию была тайно обвенчана с графом де Бармоном в церкви Мерсед в Кадисе. Вы это знаете, и, стало быть, нет нужды снова говорить об этом. Мой ребенок законный, и я имею право им гордиться. Каким же образом вы, герцог Пеньяфлор, будучи испанским грандом, не только похитили у меня в день нашей свадьбы супруга, вами же выбранного, и потом изгнали его, но и отняли у меня моего ребенка в час его рождения, да еще обвинили меня в ужасном преступлении! И теперь намереваетесь при живом муже выдать меня замуж за другого! Отвечайте же мне, где тут честь, о которой вы все время говорите, и по какой причине вы поступаете так жестоко с несчастной, которая обязана вам жизнью и с самых первых дней своего существования выказывала вам только любовь и уважение?
– Вы заплатите за свое своенравие! – гневно воскликнул герцог, вскакивая.
Вдруг он замолчал и замер, дрожа от ярости и одновременно от испуга: дверь комнаты внезапно отворилась, и на пороге появился человек. Гордо подняв голову, он с пылающим взором молча стоял, положив руку на эфес шпаги.
– Луи! – вскричала молодая женщина, бросаясь к нему. Но братья удержали ее и заставили сесть.
– Граф де Бармон… – прошептал герцог.
– Собственной персоной, герцог Пеньяфлор, – отвечал незнакомец с чрезвычайной учтивостью, – вы меня, кажется, не ждали?
Сделав несколько шагов по комнате, в то время как матросы, сопровождавшие его, стерегли дверь, граф де Бармон надел шляпу и, скрестив руки на груди, грозно спросил:
– Что здесь происходит? Кто смеет обижать графиню де Бармон?
– Графиню де Бармон! – с презрением повторил герцог.
– В самом деле, – иронически заметил граф, – я и забыл, что вы с минуты на минуту ждете документа, который аннулирует наш брак и позволит вам выдать дочь за человека, влияние которого помогло вам занять место вице-короля Новой Испании[1 - Новая Испания – испанское вице-королевство со столицей в Мехико, в описываемое время включавшее территории современной Мексики, южных штатов США, Центральную Америку (кроме Панамы), Антильские острова, северное побережье Южной Америки до устья Амазонки, а также Филиппины.].
– Милостивый государь! – вскричал герцог.
– Как?! Разве я ошибся? Нет-нет, герцог, мои шпионы не хуже ваших, они хорошо мне служат, поверьте… Но этот недостойный поступок не будет совершен! Слава богу, я успел вовремя, чтобы помешать этому. Посторонитесь! – И он оттолкнул сыновей герцога, не дававших ему пройти. – Я ваш муж, графиня, следуйте за мной, я сумею вас защитить.
Братья, оставив сестру, почти лишившуюся чувств, устремились к графу, бросив ему в лицо перчатки и обнажив шпаги. Это было смертельным оскорблением. Граф страшно побледнел и также обнажил шпагу. Слуги, опасаясь матросов, пришедших вместе с графом де Бармоном, не предпринимали попыток вмешаться. Тогда герцог встал между тремя молодыми людьми, готовыми вступить в бой.
– Граф, – холодно сказал он своему младшему сыну, – предоставьте вашему брату наказать этого человека.
– Благодарю вас, отец, – ответил старший, становясь в позицию, между тем как младший брат опустил шпагу и сделал шаг назад.
Донья Клара без сил рухнула на пол. Было что-то зловещее в зрелище, которое в эту минуту представляла комната: женщина, лежащая на полу в страшном нервном припадке, оставленная без помощи; ее отец, со сведенными бровями, с чертами лица, искаженными злобой, присутствующий на дуэли своего старшего сына с зятем; его младший сын, кусающий губы от досады, что не может помочь брату; матросы, приставившие пистолеты к горлу слуг, бледных от страха; а посреди комнаты, слабо освещенной несколькими коптящими свечами, два человека со шпагами в руках, готовые убить друг друга.
Дуэль продолжалась недолго – слишком сильная ненависть душила противников, чтобы они стали понапрасну терять время. Сын герцога, бывший нетерпеливее графа, наносил ему удар за ударом, которые граф, несмотря на свое искусство, отражал с трудом. Вдруг молодой человек поскользнулся, в это мгновение граф сделал молниеносное движение и его шпага вошла в грудь противника по рукоять. Молодой человек взмахнул руками, выронил свою шпагу и упал на пол, не издав ни звука. Он был мертв.
– Убийца! – закричал его брат, бросаясь на графа со шпагой в руке.
– Вероломный! – воскликнул граф, отражая занесенный над ним удар и выбивая из рук противника шпагу.