Цефеиды. Андромеда

Мингю не особо запоминает, сколько они стоят вот так – вполоборота. Он – крепко сжимая Сонёля в объятиях, а тот – подняв руки, будто в последний момент решив принять позу, чтобы залепить кулаком по лицу. Мингю сжимает руки еще сильнее и судорожно вздыхает. Чувствует запах лимона и сигарет. Жмурит глаза от невозможности заплакать, потому что знает, что так пахнет Сонёль.

– Эй, – бурчат ему на ухо, – а ну пусти.

Мингю отстраняется, пряча взгляд, и впервые в жизни жалеет, что не может становиться невидимым. Сонёль смотрит в пол, сжимая губы настолько плотно, что те попросту пропадают, и прикрывает глаза.

– Почему ты просто не мог сказать…

– Никто не должен был знать, – тихо отвечает Мингю, – это вышло случайно.

– Просто скажите мне, что это шутка. Я пришел сюда, чтобы мне сказали, что все это – шутка. – Голос Сонёля срывается, и он отворачивается.

– Это правда.

– Я ведь знал, что вы мне ни слова не скажете. – Сонёль резко оборачивается и наставляет на Мингю палец. – Потому что вы оба два долбоеба, что держатся только друг за друга. Мне пришлось… Господи, да мне пришлось Тэёна чуть ли не в унитаз головой макать, чтобы он заговорил. – Он медленно садится на один из стульев рядом с обеденным столом.

– С унитазом ты переборщил, конечно, – не к месту встревает Чонхо.

– Да иди ты, – огрызаются на него и склоняют голову. – Черт побери, все это время… все это время, блядь…

Мингю смотрит на чужое отчаяние и просто не знает, что делать. Что сказать. А еще не понимает, чем подобная реакция вызвана. Ведь они… Они с Сонёлем знают друг друга едва ли месяц. И этот факт теперь известен им обоим. Тогда почему человек напротив на составляющие рассыпается от осознания, что ему врали все это время? От осознания, что ему лгал совершенно посторонний человек? Кто Мингю такой, чтобы из-за его лжи желать взорвать половину города?

– Я не понимаю, почему, но, – он присаживается на корточки перед Сонёлем, – прости. Поверь мне, я ни разу не хотел тебя обидеть. Я просто… я просто должен был незаметно исчезнуть. И чтобы никто ничего не заметил.

– Ничего не заметил? – Сонёль усмехается. – Этот месяц – лучшее время за все два года, что я тебя знал. То есть… – он трет лоб и начинает истерически смеяться, – не тебя. Да, не тебя.

У Мингю вся жизнь куда-то проваливается. В самую бездну проваливается, потому что он смотрит на человека, от которого хотел скрывать себя до последнего – не потому, что Сонёль не имеет права знать, а потому, что искренне верил, что так будет лучше. А теперь перед ним сидят, на атомы рассыпаясь, и утверждают, что он – мудак. Мингю усмехается. И правда. Он – мудак.

Чонхо открывает бутылку какой-то приторной газировки, которую Мингю вообще-то хотел выпить сам (да, ему иногда тоже приторной дряни хлебнуть хочется), и ставит рядом с Сонёлем на стол. Тот без вопросов выпивает половину, хлопает глазами отрешенно, а потом смеется – настолько громко, что Мингю хочется зажать уши. Смеется и резко свой смех обрывает, втыкаясь острым взглядом в него до самого мяса. Мингю буквально чувствует, что несколько сантиметров до сердца осталось.

– Хорошо, что так вышло.

– Что?..

– Хорошо, – Сонёль крутит бутылку на столе, – что так получилось.

Мингю выпрямляется, краем уха слышит, как хрустят его колени. Смотрит на Сонёля так, будто это первый раз, когда они говорят, и он совершенно не одобряет его слов.

– Когда мы с тобой лежали на поле и ты начал разговор про другие Вселенные, – Мингю вздрагивает, когда встречается с чужим взглядом, – я вдруг подумал, что это самое правильное из того, что могло бы произойти. Так ведь и есть, да? Все, о чем мы говорили. – Сонёль опускает взгляд. – И мелкий Чонхо, и Тэён, который как контрастное нечто, и небо другого цвета… И мы с тобой, что встретились в самое сложное время, которое было в нашей жизни. – Он улыбается. – Я рад. Рад, что смог тебя узнать. Но это не отменяет того, что ты – мудак.

– Я тоже рад, – Мингю жмурит глаза, – что смог тебя узнать. – Он склоняется ниже и снова обнимает Сонёля, но в этот раз крепко настолько, что тот растерянно хрюкает. – Прости меня.

Прости, что игнорировал тебя, решив, что утонуть в темноте – это самый правильный исход. Прости, что не услышал тебя, когда ты кричал громче всего. Прости, что не смог спасти тебя – тогда, когда ты пытался спасти других в то время, когда спасать надо было тебя самого. Прости, что не был рядом и душой, и телом. Прости. Пожалуйста, прости.

– Прощаю, – тихо говорит Сонёль, елозя руками в его объятия. – Но взамен вы должны выложить мне все. Абсолютно все.

Мингю поднимает голову, чтобы посмотреть на Чонхо, который стоит в нескольких шагах от них, и спотыкается. Взглядом, мыслями, душой – всем сразу. Чонхо смотрит так, будто на его глазах с поля битвы забирают тела погибших, и выдержать это совершенно невозможно. Он моргает, разжимая пальцы, позволяя Сонёлю выпрямиться, и тычется плывущим взглядом в кафель. Равнодушно чувствует, как о его ноги трется Куки, и громко сглатывает. Не может себя контролировать совсем, но пытается.

Чонхо чувствует его целиком и полностью. Он чувствует то, что Мингю даже про себя подумать не успел. Это страшно – должно быть страшно. Но Мингю только кричать хочется – и отнюдь не от боли. Сонёль тискает бутылку дурацкой газировки, а он просто таращится на Чонхо так, словно прямо сейчас готов весь мир положить у его ног. И это так… непривычно.