Хорошие собаки до Южного полюса не добираются

– Вот только это «подольше», – она подняла руки и изобразила пальцами в воздухе туповатый жест, похожий на кошачье царапанье, – уже очень скоро закончится.

– А может, и уже закончилось, – пробормотал Щенок, после чего над столом вновь повисла тишина. Еще более гнетущая.

– То есть вы хотите отправить меня в дом престарелых? – спросила фру Торкильдсен. Голос у нее был спокойный и ледяной.

– Мы хотим лишь, чтобы вы жили в более подходящем для вас месте, – сказала Сучка. – Руар вообще-то постоянно о вас беспокоится. И я беспокоюсь. Мобильником пользоваться вы не хотите – это понятно, хотя так было бы удобнее для всех. Мой папа такой же – мы купили ему три мобильника, и он ни один из них так и не освоил. Но почему бы вам, по крайней мере, не установить систему экстренного вызова помощи?

– «Более подходящем», – повторила фру Торкильдсен, медленно кивая.

Я едва не повторил свою обычную ошибку, уделяя излишне много внимания зрительным впечатлениям, поэтому приказал сам себе успокоиться и улегся рядом со столом. Полежу-ка лучше тихонько. Тем более что Щенок как ни в чем не бывало без спроса уселся в старое Майорово кресло.

Хоть и уткнувшись носом в ковер, я унюхал, как моя добрейшая фру Торкильдсен прячет под маской спокойствия кипящий гнев. Будь она цвергшнауцером, я бы сейчас попятился и, не спуская с нее глаз, убрался бы куда подальше. Однако с виду по фру Торкильдсен и не скажешь, что она злится. Вот и сейчас она спокойно сидела за столом, сжимая в пальцах бокал. И на губах у нее играла едва заметная улыбочка. Вот только на самом деле она готова была переступить черту, отделяющую ее от убийства, а никто из присутствующих и не догадывался, какой опасности подвергается. Сам я от напряжения едва не сблевал. Как же фру Торкильдсен поступит? Хм, и какие у нее вообще есть варианты? Старое помповое ружье, которое Майор так любил, по-прежнему лежит под кроватью. Сама фру Торкильдсен, понятное дело, никакой физической угрозы для троих своих гостей не представляет, но дайте ей ружье – и ситуация в корне изменится. Тем не менее фру Торкильдсен за ружьем не бросилась.

– Здесь я живу, – на удивление спокойно и размеренно проговорила она, – и здесь я доживу недолгий отмеренный мне срок. На этом и порешим.

Сучка вздохнула. И тут фру Торкильдсен – благословите ее боги – добавила:

– К тому же куда я тогда дену Шлёпика?

Мне захотелось торжествующе крикнуть: «Ха!» – но я сдержался. Разговор окончен, спасибо, что зашли.

Но нет.

– Нельзя же, чтобы в таких делах решала собака, – сказал Щенок.

Я ушам своим не поверил. Это где же такое, интересно знать, написано?

– И кто сказал, что там, куда ты переедешь, нельзя держать собаку? Мама, мы вообще не про дом престарелых говорим – мы предлагаем тебе переселиться в более подходящее для тебя жилье. Где нет лестниц. Где легко прибираться. И непременно в этом же районе.

– Непременно, – поддакнула Сучка.

– Я отлично хожу по лестницам, спасибо за заботу, – сказала фру Торкильдсен вроде бы любезно, но звучало как-то не очень.

Щенок сделал еще один заход:

– Не хотелось бы тебя лишний раз пугать, но вдруг ты совсем обессилешь? Как ты тогда, например, в магазин будешь ходить?

В магазин? – не понял я.

– Тогда буду продукты на дом заказывать. Только и всего. Телефон-то у меня есть. Ты что, забыл? – И снова моя фру Торкильдсен добрая и благодушная.

– Допустим, – кивнула Сучка, – но как же тогда Шлёпик?

Тут уж и самого меня начал занимать вопрос, а как же тогда Шлёпик. Нет, я вовсе не против побыть некоторое время темой разговора, внимание все любят, но данный конкретный разговор – вопрос «Как же тогда Шлёпик?» – и фру Торкильдсен, готовая вот-вот всех поубивать, меня встревожили. И я серьезно раздумывал, не поскулить ли мне. Поскуливанье – единственный собачий звук, способный разжалобить всех без исключения. Стоит страшенному питбулю поскулить, и несведущие люди тотчас же заводят свое «утимоймаленький».

А вот кусаться – стратегия для меня нежелательная. Можете назвать меня трусом, но чтобы укусить, мне надо переступить через себя. Как уже сказано, я бы что угодно сделал, чтобы разрядить обстановку, но укусить – ни за что. Ни за что. Возможно, я и не прав, но это пускай другие решают.

– Ну, поднимем бокалы! – произнесла фру Торкильдсен, и сомнений не оставалось – именно это и произойдет.

Это еще одна особенность фру Торкильдсен – почти пугающая способность предсказывать события ближайшего будущего. Она, например, может сказать: «А сейчас Шлёпик пойдет купаться». «Очень сомневаюсь», – отвечаю на это я, однако права оказывается именно фру Торкильдсен. Мне от этого иногда даже не по себе делается, а фру Торкильдсен словно бы и не осознает этого своего дара.

– И за что же мы поднимаем бокалы? – поинтересовалась Сучка, вцепившись в бокал.

Фру Торкильдсен на секунду задумалась. Посмотрела на Сучку. А потом на Щенка.

– Выпьем за того, благодаря кому я живу здесь, и живу неплохо. За мою опору. Выпьем за Шлёпика!

И хотя все посмотрели на меня, мне почему-то почудилось, что лишь одному из них нравится то, что он видит.

Тема дня у доктора Пилла: Мой отец-расист никак не смирится с тем, что среди членов нашей семьи есть люди другой расы.

Из всего, что говорилось, я, ясное дело, ни бельмеса не понял, однако фру Торкильдсен обобщила искренним «Уфф!».

– Хорошо, что все мы скоро умрем, – сказала фру Торкильдсен.

– И чем все закончилось? – спросил я, по большей части просто для того, чтобы поддержать разговор. – Научился он мириться с родственниками, которые принадлежат к другой расе?

– Вряд ли, – ответила фру Торкильдсен, – по-моему, люди вообще с трудом учатся. Боюсь, он так и останется расистом.

– И чего в этом такого страшного? Я вот расист, и, похоже, вам от этого хуже не делается?

– Нет, ты не расист.

– Конечно, расист. Овчарок, например, я терпеть не могу, вы же знаете.

– Знаю, как же не знать. Значит, ты считаешь, будто овчарки – существа неполноценные?

– Какое-то не совсем справедливое сравнение получается. Вы же помните, что Майор и меня купил за полцены.

– Нет, я в другом смысле. Ты полагаешь, что ты лучше овчарки?

– Зависит от того, чего от нас ожидают. Бросьте нас в воду – вот я посмеюсь, когда овчарка попробует меня догнать. С другой стороны, если кого-нибудь укушу я, этого, возможно, вообще не заметят. Поэтому да, в отдельных случаях некоторые собаки действительно лучше других. По крайней мере, я так считаю.

– Но ведь у вас у всех общий предок – волк. Вы же все братья!

– Волк много где полезный бывает. А если где-то его функций не хватает, то чуток терпения – и волка тоже можно приспособить под что-то новое. Наше коронное качество – гибкость. Волк на все случаи жизни.

– Ну, тогда ты – волк плюшевый, чтобы с ним играть, – заулыбалась фру Торкильдсен.

От этого разговора мне взгрустнулось – так оно всегда бывает, когда мы болтаем на философские темы. Потом я лежал в коридоре и задумчиво грыз сапог, но вскоре задремал, и мне приснилось, будто я в лесу и повсюду какие-то грозные запахи, а я даже шелохнуться не в силах. Когда я проснулся, мне все еще было слегка не по себе и есть не хотелось. А вот фру Торкильдсен, напротив, пребывала весь вечер в отличном расположении духа – проявляется это еще и в том, что сейчас, когда на улице уже стемнело, спать она не собиралась, а вместо этого уселась книжку читать.

– Что вы читаете? – спросил я.

– «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста, – ответила фру Торкильдсен, – я ее уже как-то раз читала.

– И про что там?

– Да уж, хороший вопрос. Вообще изначально она про одного мужчину, который как-то раз почуял запах пирожного.