По нам не плачут

– Не знаю, – пожала плечами Катька. – Задолго до нас, наверное.

– А что было до нас?

Ванька никак не унимался со своими вопросами, и Катька начала немного смущаться. Её знаний, может, и хватало, чтобы научить Ваньку основам начальной школы, но его любопытство иногда ставило её в тупик. Да и не её одну, если честно. Я тоже зачастую не знал, как отвечать на детские вопросы, а Костян вообще старался делать вид, будто он не при чём. Катьку выводила из себя его безучастность, но каждый раз, когда она говорила Костяну, что Ваньку надо отправить в школу, заканчивалось это потоком громких речей со стороны старшего брата. То же самое случилось и после книжки про ведьму.

– И куда он пойдёт без денег и документов?! – заорал Костян. – Ты что, думаешь, что мне совсем плевать на своего брата?! Думаешь, я без тебя не знаю, что я порчу ему жизнь в этой грёбаной канаве?!

Да, Костян стал нервным с тех пор, как решил бросить пить. Мы уже несколько раз попадались под его горячую руку, и в итоге всё заканчивалось одинаково: кто-то бежал успокаивать Ваньку, а кто-то обязательно уходил из конуры. В этот раз ушла Катька. Она молча привела себя в относительный порядок у своего карманного зеркала и тихо задёрнула за собой входную плёнку. И, судя по тому, как ярко она разрисовала себе лицо, отправилась она прямиком на «заработки».

Это может показаться странным, но Катька была весьма популярна среди мужиков среднего возраста, больных до четырнадцатилетних девочек. Она крайне редко рассказывала о своих клиентах, но иногда нам с Костяном случалось видеть её растрёпанной и побитой. И тогда она просила налить ей немного нашей палёной водки, и рассказывала о женатых и приличных сволочах, таскающих своим детишкам сладости и издевающихся над уличными проститутками. Но, к счастью, такое случалось достаточно редко. В основном она приходила смертельно уставшая, но живая и с деньгами. Иногда ей попадались действительно неплохие люди, и она очень быстро начинала называть их друзьями.

Если честно, меня удивляло, как она всё ещё не сломалась. Прошло больше года с того момента, как Катька поселилась в конуре, а она до сих пор не пристрастилась ни к выпивке, ни к куреву, ни к клею. И я не знал, как именно она оказалась вместе с нами, но что-то мне подсказывало, что она должна была находиться в абсолютно другом месте. Хотя это уже её дело. Главное, что она ушла и не возвращалась неделю. Всё это время Ванька ходил грустный и унылый, Костян злой, а я просто метался от одного к другому, пытаясь привести их в чувство. Все эти дни мы питались лапшой из пакетов, на которую мне пришлось потратить практически всю свою мизерную заначку, потому что вытащить Костяна из конуры можно было только на перекур, да и то пока не кончились сигареты. Желания воровать еду у него не было вообще, вода в бочке пополнилась лишь один раз моими силами, да и то где-то на половину, а дрова для мангала подходили к концу. В общем, помощи от него ждать было бесполезно. Через два дня после того, как ушла Катька, Костяну исполнилось семнадцать, и он отчего-то заметно погрустнел, хоть и принял наши поздравления. На четвёртый день он целиком погрузился в себя, не обращая внимания ни на кого, включая своего брата. А на вечер пятого, когда я точно так же сидел, прислонившись к стене, Ванька потянул меня за рукав и тихонько спросил:

– Почему Вискас не возвращается? Она нас больше не любит?

– Конечно же, любит, – ответил я, чувствуя, как начинают бегать мурашки по моей спине. – Но у неё есть дела, вот она и задерживается…

– А… – протянул Ванька, усаживаясь слева от меня. – А то я подумал, что она испугалась и поэтому убежала…

– Здесь нечего бояться, – я потрепал его по волосам в надежде, что он немного успокоится, но в ответ он лишь резко мотнул головой и шепнул мне так, чтобы его смог услышать только я:

– Она боится Костяна. Мама тоже боялась, когда папа кричал на неё, поэтому и уходила…

Я увидел, как детские глаза начали наполняться слезами, и секунду спустя Ванька всхлипнул:

– А потом она ушла и не вернулась…

Я не знал, что мне сказать или как мне его успокоить. Эту проблему мигом решил Костян, наконец поднявшись с места и отвесив Ваньке щедрую оплеуху. Тот в свою очередь резко замолчал, и, казалось, даже слёзы высохли моментально. Ванька посмотрел на брата то ли с укоризной, то ли с какой-то обидой.

– Ну что ты разнылся, как девчонка? – Костян сел перед Ванькой на корточки, случайно наступив на мою ногу. – Вернётся твоя Катька, так что не реви. Или я расскажу ей, какой ты на самом деле нытик.

– Я не нытик, – с вызовом пропищал Ванька и быстро вытер щёки.

После недолгой разъяснительной беседы Костян всё-таки решил покинуть ненадолго конуру и подышать свежим воздухом. Ванька недовольно пыхтел и потирал левое ухо, как будто сожалея, что вообще поднял эту тему. Я попробовал немного смягчить обстановку, убедив Ваньку в том, что Катька на самом деле скоро вернётся.

И я оказался прав. Она заползла в конуру промозглым вечером спустя два дня с каким-то пакетом в руках, бледная и исхудавшая. Её серые глаза стали казаться ещё больше и темнее, а пальцы тоньше. Её бил лёгкий озноб, и, казалось, ещё чуть-чуть, и она упадёт без сил. Но Катька поставила пакет на землю, подползла к Ваньке, застывшему на месте от радости и неожиданности, и сказала тихо и нежно:

– Всё хорошо, да?

Вместо ответа он просто бросился к Катьке и, едва не сбив её с ног, уткнулся ей в живот, и заревел.

– Плакса, – бросил ему Костян, отвернувшись от брата.

Я улыбнулся, подумав с облегчением, что наконец-то всё встанет на свои места. Я подобрался поближе к Катьке и взял пакет, который оказался практически неподъёмным. Оттащив его к противоположной стене поближе к затухающему мангалу, я спросил:

– Я посмотрю, что там?

– Конечно, – зевнула Катька. – Вы разложите всё аккуратно, а я немного посплю.

Она отпустила Ваньку, который тут же прибежал ко мне, и улеглась на покрывало, не снимая куртки и поджав под себя колени. Казалось, прошло всего несколько минут, прежде чем она начала тихонько посапывать. Чуть позже к ней осторожно и несколько скованно подполз Костян, и, дотронувшись до её холодных волос, сказал:

– Ты извини, что психанул на тебя тогда…

– Да ладно, – сонно пробормотала Катька. – Всё хорошо… Уже всё хорошо…

Она дотянулась до его руки, и, кажется, мгновенно заснула. Я отвернулся от них, и мы с Ванькой начали осматривать содержимое пакета. Мы вытащили из него несколько потрёпанных школьных учебников по истории, географии и математике. Мы нашли несколько тетрадок типа прописей, карандаш, линейку и ластик. А на самом дне пакета лежала очень аккуратно сложенная тёплая синяя куртка. Мне или Костяну эта куртка была бы явно мала, а, значит, Катька купила её для Ваньки.

Мальчик тут же залез в неё, и она оказалась ему почти как раз: в плечах широковата, да рукава пришлось подогнуть. А то, что куртка свисала Ваньке практически до колен, так это даже к лучшему, хоть зимой не застудится. В любом случае Ванька просто светился от счастья, бегая вокруг меня и рассматривая свою обновку. Я смотрел на него с едва уловимым ёканьем в груди и думал о том, через что пришлось пройти Катьке, чтобы достать всё это, и для чего она это делала. Я думал, наверное, она и правда нас очень любит, может, даже считает нас семьёй. И пока я собирал мысли в своей голове, Ванька лёг рядом с Катькой, не снимая своей новой куртки, и моментально уснул.

6. (12.2013)

Морозы крепчали, и близился Новый год, заражая практически всех своим праздничным настроением и магазинными распродажами. Людей в метро с каждым днём становилось всё больше, и мы гораздо проще растворялись в толпе. Мы становились настолько незаметными, что иногда даже казалось, будто мы составляли с ней одно целое. Когда людей слишком много, волей-неволей начинаешь замечать, что они все одинаковые, и в такие моменты даже у нас есть шанс почувствовать себя немного похожими на них.

Но посмотрите на нас! Вот они мы – полноправные члены общества! Оборванные, грязные и голодные. Именно такие, рядом с которыми любой сможет в полной мере ощущать своё превосходство. Осуждать нас, пялиться на нас, ограждаться от нас. Подать Ваньке мелочи в переходе, выронить кошелёк, протянуть мне стольник за ненужную вещь…

Мы именно такие, какими нас хотят видеть.

7. (12.2013)

До смены календарного года оставалась всего неделя. Я возвращался в конуру поздно вечером, неся с собой почти пять тысяч рублей. Однозначно, это был весьма удачный день. Я продал всё, что было в сумке, и к тому же, нашёл чей-то бумажник. Денег в нём было чуть меньше трёх тысяч наличными, хотя он казался увесистым из-за накопленных в нём пластиковых карт. Я выбрал из кошелька все бумажные купюры, и через пару станций отдал его женщине-оператору, которая посмотрела на меня с большим недоверием:

– Спёр небось? – она нахмурила брови, и лицо её немного исказилось от гримасы презрения.

– Нет, – я честно ответил ей и посмотрел прямо в глаза. – Мне его выбросить? Могу хоть сейчас под рельсы кинуть.

– Давай сюда, – она протянула мне руку, отодвинув тонкое стекло своей будки. – И с чего вдруг такая щедрость…

– Праздники портить не хочется.

Я отдал ей бумажник, и пошёл к следующему поезду. Я понятия не имел, что сделает эта женщина с кошельком, и, если честно, я не хотел об этом думать. Костян, возможно, никогда бы так не поступил, но мне, почему-то, вдруг стало так легко дышать, что последующие несколько часов в вагонах пролетели для меня практически незаметно.

Впервые за долгое время я был так счастлив. И у меня было как минимум два повода для счастья: деньги и осознание того, что я могу купить Катьке с Ванькой не только шоколадку, а даже пирожное или самый настоящий торт. Даже более того, мы сами могли бы устроить себе праздник на эти деньги. И я практически уже бежал в конуру, чтобы сообщить всем эту радостную новость, но, когда я вернулся, вся радость вылетела из меня как пробка из шампанского, которого я никогда не пил. Я увидел Костяна, сидящего у левой стены с разбитым носом, трясущуюся от едва сдерживаемых слёз Катьку и одного из наших бомжеватых друзей, спавшего практически у входа в конуру и сжимавшего в руке практически пустую бутылку дешёвой водки.

– Что случилось? – резко спросил я, бросая на землю сумку с деньгами и подбегая к Катьке. Я обнял её, и она разрыдалась в голос. Я повернулся к Костяну за ответом, и он, шмыгнув носом, из которого сочилась кровь, выдавил из себя:

– За водой сходили.

– С кем? – тупо спросил я.

– С нашими соседями, – махнул он в сторону бомжа. Я только сейчас обратил внимание на то, что второго нашего друга не было видно, хотя они, как правило, уходили и возвращались вместе.

– А где второй? – я старался говорить как можно тише и спокойнее, хотя внутри меня начало разрастаться какое-то неприятное чувство.

– Нету. Уже.

В ответ на его слова Катька разрыдалась ещё сильнее, а я зачем-то выбежал на улицу, как будто мне стало очень сложно дышать. Я не понял ничего из разговора с Костяном, спрашивать что-то у Катьки я не рискнул, а за пределами конуры было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Я постоял несколько минут на морозном воздухе, чтобы хоть немного прийти в себя, привести мысли в порядок и отдышаться. Когда я откинул плёнку, мне на какой-то миг всё показалось игрушечным: и конура, и кровь на лице Костяна, и даже бутылка, почти выпавшая из руки бомжа. Но это чувство прошло, как только я сел на холодную землю. Я молчал, и Костян тоже разделял эту мёртвую тишину, нарушаемую только Катькиным всхлипыванием, да негромким храпом.

– А где Ванька? – спросил я через несколько минут, когда Катька немного успокоилась.