Остров для особенных (сборник)

06

В этот день они и не покидали пределы своей супружеской спальни. Они утратили свой смысл. Надменная мадам Красински и её муж, стыд, время… То, что она испытала в конце – совершено поразило своей мощностью и безграничным блаженством. Однако не было ни желания ни сил сопротивляться напору. В голове постоянно било молоточком: «Да сейчас день в самом разгаре» и «Его родители ходят рядом». Марию это одновременно и пугало и влекло. Упала одна лямка нижней сорочки, затем другая… Платье оказалось на полу, представляя собой скомканную кучу дорогой ткани. Но он похоже не собирался останавливаться: за губами последовала шея, грудь. Девушку это так сильно гипнотизировало, что не стала сопротивляться, когда ощутила на своих губах страстный поцелуй. Антон склонился над ней, пожирая жадным взором. Мария кивнула, снова чего-то смущаясь. – Как же эти изумруды идут твоим прекрасным глазам. Антон вернулся на исходную позицию. Не прошло и нескольких секунд, как застёжка застегнулась. Оно особенно холодило ключицы и длинную тонкую шею. Рука Марии невольно поднялась и коснулась чуть нагретого ожерелья. Антон встал сзади и накинул на шею украшение. Мария молча приподнялась, чтобы присесть на кровати. – Давай, я надену. Она вертела в правой руке ожерелье, украшенное рядом зелёных камушек, и не сразу позволила Антону забрать его. Антон не отвечая, снова поцеловал молодую жену, которая не выпускала из рук подарок. – А разве я так безлика, что мне без камушек не обойтись? Но уголки всё время дёргались и стремились подняться вверх, что сводило на нет затеянную игру. Мария поджала губы, чтобы показать,ч то чувства сильно задеты. – Чушь! У моей жены должно быть все драгоценности мира! Ты должна сверкать ярче прежнего! – Антон, не стоит так тратиться на украшения! Мне хватает того, что лежит в личной шкатулке. Уже по очертаниям она поняла, что Антон вручил ожерелье. Вложенное в руки приятно холодило нежную кожу. Мария послушалась его, думая о том, что какой на этот раз будет сюрприз. – Закрой глаза, любимая. А теперь он – олицетворение принца, которого она так ждала. В эту секунду ей показалось странным, что в начале их знакомства, она едва переносила его на дух. Вот он, муж, любимый муж. Она посмотрела на него глазами, полными нежности. Мария звонко засмеялась, но не оттолкнула его. Его губы коснулись её приоткрытых уст. Пока жена приходила в себя после долгого сна, он наклонился, чтобы поцеловать. Руки были сведены за спину. Пижама сочного вишнёвого цвета придавала его лицу выразительность. Стоящий по ту сторону от окна Антон у кровати загадочно улыбался. Она даже не смогла раздеться. Мария с жалостью потрогала платье, изрядно помятое. Обоих сморило от усталости и выпитого алкоголя. Той ночи, о которой она с любопытством думала, не случилось. Она распахнула глаза, затем прищурилась. Солнце настойчиво бросало яркие лучи на её лицо в розовых вмятинах от подушки. Мария едва вынырнула из сладких воздушных грёз.

05

Однако она была слишком бессильна, чтобы упрашивать уехать в отель, где они останавливались по приезду в Париж. Её бросило в ужас от той мысли, что им придётся спать вместе под одной крышей с этими напыщенными людьми Красински. Доселе происходящее казалось чем-то нереальным, словно она смотрит очередной мелодраматический фильм из далёкой Америки. Мария как будто очнулась: они же женаты! – Пошли спать, – прошептал он хриплым голосом Марии на ухо. Антон уже не скрывал своим лицом переполнявшего его возбуждения. Родители Антона рвались остаться вместе с новобрачными, но он, едва держась на ногах от усталости и выпитого, уговорил отправляться домой. Час за часом, и наконец-то все разошлись в дебрях глубокой ночи! Как же она возненавидела этот знаменательный день, который должен был стать одним из самых вождении престарелого мартовского кота. Наоборот, он всячески пытался касаться Марии, что всегда вгоняло едва живую девушку в краску. Павла Эдуардовича это нисколько не смущало. Если бы не заигрывания, то она с удовольствием отвела душу во время дороги, но нет. Мария не могла найти в себе силы на поддержание светской беседы с тем, кто станет свёкром. В автомобиле состоялась очередная попытка с его стороны завести разговор, но в ответ встречал лишь односложные усталые ответы. И отец Антона, он же Павел Эдуардович, повёл порядком измученную бессонными ночами невестку прямиком из спальни в машину, припаркованную у входа. – Благодарю за столь лестный отзыв по поводу моего свадебного образа. Она натянула на лицо улыбку. Однако у неё не оставалось другого выбора: следовало вести себя, как воспитанная в лучших традициях девушка. Да ещё и не скрывает своих мыслей, и это при живых сыне с женой. Это смущало и возмущало. Мария не смотрела на него, но знала, что зелёные глаза пожирают её, как паук – муху. – Будь я на тридцать лет моложе, я бы похитил вас из-под алтаря! Губы и щеки алели не только сами по себе, но и от непривычных помады и румян. Вдобавок горничная слепила из непослушных волос по-настоящему голливудскую укладку волнами. А голову украшал веночек из белых цветов, сорванных накануне в саду. Она и правда радовала взор: платье из белого шелка и кружев со струящейся юбкой до пола выгодно подчёркивало стройную фигуру. Месье Красински не сдерживался и неустанно выражал восторг тому, как выглядела невестка в подвенечном платье.счастливых. Но она сдерживалась, выдавливая из себя дежурные улыбки. Ей хотелось сорваться с места в карьер, чтобы не находиться в центре мучительного внимания. Новобрачная по-прежнему пребывала в плену неуверенности и кажущей шаткости своего нового положения. Не помогали даже танцы и постоянные поцелуи. В ней постоянно что-то находилось, и к концу пира она чуть ли не лопалась. Если Антон щедро заливался и плотоядно смотрел на жену, то она, опустивши голову, смотрела в свою тарелку. Молодожёны едва ли запомнили каждую секунду после церемонии венчания. Считалось, что подобным образом можно расслабиться. Так что первое, что он сделал оказавшись в банкетном зале, где стоял огромный стол с различными яствами, схватил бутылку вина и скрылся из виду. Однако впереди ещё следовало праздновать до самой ночи, от чего Антон едва не скрипел зубами. Оставалось последнее – её согласие, кольцо на палец и поцелуй уже как мужа и жены. Напряжение покинуло белое щедро нарумяненное лицо Марии. – Я согласен. – Антон Красински, вы согласны взять Марию Чекалову в жены? В какой-то момент лицо Марии напряглось, и он словно очнулся от мучительного круговорота мыслей. В голове эхом отдавались строчки о верности и прочей чепухе, произносимые старым священником. Стоя прямо перед ней у алтаря, он не отрывал своего жадного взгляда от неё. Мария сегодня казалась ещё более привлекательной. Антон испытывал голод, но не тот, что утоляется едой. И вот она в прекрасном образе невесты стоит на входе в сопровождении отца Антона.

04

«Ещё немного» – твердил он себе, пока не уснул. Не накрываясь, он лежал с заведёнными за голову руками. Он оставил окно раскрытым нараспашку и вернулся в постель. Антон напряг слух, но он уже ничего не слышал, кроме монотонного лая. Его сладкие грёзы растаяли вместе с дымом, и как раз в этот момент снова заскрипели створки. Как они станут кататься по миру, летать на самолётах, растить общих детей… Всматриваясь в табачный дым, плавно вылетавший наружу, он предавался мечтам. Антон закурил одну из захваченных с собой сигарет. Завтра она станет его женой. От мысли о ней ему стало хорошо. Как он не пытался понять, ведь свет нигде не зажигался, но знал, что шум исходил из той стороны, где спала Мария. Он пытался понять, кто именно: а вдруг воры лезут, хотя по двору бегает не одна собака. Вдруг до его слуха донёсся шум: кто-то тоже открывал окно. Он сжался пальцами в подоконник, вглядываясь в даль. Ночной воздух приятно охладил его лицо, но и только. «Надо впустить холод в комнату, авось это усмирит мои желания» – подумал про себя Антон, вскакивая к окну. Как и пойти и успокоиться в объятиях девиц лёгкого поведения, как он практиковал всё это время, пока ухаживал за Марией. Но он не мог нарушить все устои. Так долго не касаться женского тела… Он, казалось, весь горел. Хоть свадьба случится всего через несколько часов, ему пуще прежнего хотелось оказаться в комнате, где отдыхала Мария. Для него, молодого мужчины в самом расцвете сил, казалось немыслимым придерживаться дурацких условностей. Отнюдь. Волнение? Ни о каком сне речь не шла: кажется, он мог спокойно сейчас встать и вершить дела государственной значимости, настолько бодр он был. Его большая кровать со свежезаправленной постелью жалобно и возмущенно поскрипывала. Антон тем временем тоже не мог сомкнуть глаз, ворочаясь с одного бока на другой. По крайней мере, девушка вскоре прикрыла чуть-чуть окно и вернулась в постель, где тут же уснула. Кажется, неприятные волнения начали отступать. Мария застыла с закрытыми глазами, с улыбкой подставляя пылающие щеки. Складочки на сорочке и тюли зашевелились, заводя свой песенный мотив. Затем потянув створку, она ощутила, как прохладный воздух коснулся разгорячённого лица. Она вцепилась в задвижку и потянула вверх. Внезапно потребовался глоток свежего воздуха, иначе духота в нелюдимой комнате убьёт её. Вдалеке раздавался редкий лай собак. В тёмном небе сияла убывающая луна, освещая огромный сад, погрязшего в пучину безмятежного сна. И вот результат такого унижения она увидит завтра, когда нужно будет его надеть. Благо, он был из тех, кто не имел привычки болтать без надобности, тем самым не вгоняя Марию в более неудобное положение. Он усмехался при виде нижнего белья на девушке, вряд ли достойного невесты Антона Красински. Портной (им был мужчина лет 45 и с дородной фигурой) не скрывал снисходительного отношения. Края новой шелковой ночной сорочки, купленной до кучи во время похода к портному, едва касалась ковра на полу. Не вынося больше бесцельного времяпровождения в кровати, Мария встала и подошла к широкому окну и отодвинула в сторону плотные шторы до самого пола. И вот теперь она лежит в последнюю добрачную ночь и вертится в дорогих прохладных шелковых тряпках. Узнал бы покойный отец, что дочь стесняется своего происхождения, то умер бы опять. За семью, работу, отсутствие образования и прочее. Под крышей дома родителей Антона и ей самой становилось стыдно за всё, что было таким привычным. До недавнего времени не обладавшая и каплей гордости, будущая мадам без двора и образования» не место рядом с уважаемыми гостями. Горестно всхлипывала в своей кровати, но в чужом доме Мария. – Если бы со мной сейчас была мама… Конечно же, не в её пользу. Воображение девушки не знало границ: она мысленно перебирала несколько десятков возможных вариантов развития событий. А может, Антон решит, что она его недостойна? Или обнаружить, что кто-то встанет из зала и поведает всему миру о важной на его взгляд причине, из-за которой брак невозможен. Её переполнял страх отступиться и упасть на глазах «сливок общества» и многочисленных родственников со стороны жениха, забившимися под крышей церкви. К алтарю идти – мечта едва ли не каждой девушки, обернулась для Марии невыносимым бременем.

03

Но девушке это не было помехой для сна: усталость с дороги и пережитые волнения служили ей лучшим снотворным. За окном наконец-то сверкнуло и загремело. Мария улеглась в постель, сойдя на том, что за ней нет никакой вины ни перед кем. Недоговаривать ей, официальной невестой с этого вечера! А то всё о своих увлечениях и планах на будущее. Но потом решила для себя, что он сам должен был рассказать об истории семьи. И вот она дала понять, что корни и социальный вопрос не зароешь в землю. Наверное, ему пришлось приложить много усилий, чтобы стать таковым, каким он сейчас является. Хоть лишь малая часть его жизни прошла в далёкой и так малознакомой стране, но он уже не отличался ничем от коренных жителей Франции. И за этим занятием Мария корила себя за столь необдуманное обсуждение прошлого Антона. Накручивать волосы до талии каждый вечер – такова была привычка девушки, ненавидящей видеть их прямыми. Затем она достала из большого кожаного чемодана серый от грязи мешочек с тряпочными полосками, брошенного днём небрежно. Его сменила любимая много раз стиранная хлопковая ночная рубашка до пят без украшательств. Она уселась воле трельяжа и стала стягивать с себя дурацкое платье. Большая кровать с балдахином, огромная люстра с нитями из стеклянных шариков, мягкий ковёр от плинтуса до плинтуса, трельяж, большое окно с видом на уютную улицу, личный туалет с ванной посередине, да ещё и будуар с огромным пустым платяным шкафом и кушеткой… Оказавшись во второй раз в номере, Мария стала замечать, как шикарно он обставлен. Значит, он врёт сегодня не только любимой матушке. Впервые за три месяца. Помолвка только состоялась, а он уже не в духе. Даже на прощание возле гостиничного номера Антон как-то сухо поцеловал её, что вселяло беспокойство. После этого они оба молчали весь путь. – Ладно, как скажешь. – Ничего, скоро она тебя полюбит и примет. Только дай ей время. – Но мадам Красински явно ко мне не располагает… – Ерунда, я всегда считал, что классовые различия существуют только для снобов. Вот мой отец вполне принял тебя. – Да не из левых я! Но я из рабочего класса, и не ровня тебе. Мария замахала руками, не радуясь своей несдержанности. – Да. Однако какое это имеет значение? Ты ведь не заявляла о своих левых взглядах. – Так ты из тех…! – с удивлением воскликнула Мария. – Ты права, мои родители бежали из Российской империи, когда пошли гонения на высшие слои общества. Иначе нам было бы несдобровать. – Я весь вечер наблюдала за тобой, а ты всё не обращал на это внимание. И кстати, вы же бежали, я так поняла? Таки задела его за живое. Мария увидела, как потухли его глаза. – Лично мне именно так показалось. – Ой, неужели ты решил, что я имела в виду, что мне важно больше не твоё мнение? Конечно, поэтому я и спрашиваю. – Почему же не пришлась? – пожал плечами Антон, – думаешь, что не справилась? В любом случае, я доволен тобой, а это разве не важно? – Антон, как я справилась? Мне кажется, я пришлась не по двору… Когда они уселись под аккомпанемент лая Феникса в автомобиле, на котором Антон намеревался довезти Марию домой, она перестала сдерживать своё любопытство. Ленина и прочих она презирала, ненавидела и желала им сгореть в аду. Но в одном Антон был сердечно благодарен матери: она не стала поднимать тему политических взглядов. И Мария своим появлением только напоминает о них. Он прекрасно знал, что та никогда не примет простолюдинку, да и с территории Российской Империи, которая воплощала собой все ужасы. Антон же не стал зацикливаться на материнском восприятии. Мария в глубине души расстроилась, что не сумела за вечер растопить сердце чопорной даме, хотя приложила немало усилий к тому, чтобы слоить о себе лучшее мнение. И оно придавало ей сходство со старой ведьмой. Не только тон противоречил сказанному, но и лицо: все такое же едва скрываемое презрение. Если отец Антона сердечно прощался и вновь поцеловал руку Марии, то мать сухо отделалась фразой про то, что она была рада знакомству с такой замечательной девушкой. Антон с Марией ушли сразу же после последнего гостя, которым был овдовевший двоюродный дядя. Остаток вечера тоже был выдержан с достоинством, и гости стали расходиться. Хотя в глазах все ещё можно было заметить проблески страха и обиды. На любой хамский выпад она молча улыбалась. Её самообладание потихоньку стало закаляться ещё со встреч в ресторанах и театрах. Стоит отдать должное Марии. И подобные реплики подкреплялись снобистским тоном и смешком. – Так вы – телефонистка? Да, надо признать, что все профессии важны, милочка. Зажатая, неумение поддержать беседу, ведущую по большей части на французском, нервозность. Поэтому Марию то и дело подводили к тому, что она не из их круга. Гости не скрывали, что их очень удивил выбор Антона. Представить свою дальнейшую жизнь без Марии – все равно что отправиться на эшафот, не будучи в суицидальном настроении. Однако для него важно было, чтобы родители, несмотря на безоговорочное одобрение, не сопротивлялись тому, что он выбрал простушку без гроша в кармане и манер. Отчасти ему помогали родные стены и верный пёс у ног. Несмотря на кажущую беззаботность и источающее веселье, Антон тоже нервничал. Неужели Антон и правда овладел её мыслями? Ей стало почему-то чрезвычайно важно держать лицо перед великосветскими выскочками. Мария не расслаблялась ни на секунду, ведь за проявление малейшей слабинки не простят. Час за часом, и весь вечер прошёл калейдоскопом. А от неё ведь требовалось произвести хорошее впечатление, и никак иначе. Вдруг шайка из голодных на зрелище и предубеждение расценит это как знак того, что Антон подцепил алкоголичку. Марии хотелось безумно взять бокал с шампанским у дворецкого, но она не осмеливалась на подобное. Званый вечер продолжался. Но в ответ лишь улыбнулась одними губами. Мария в душе возмутилась: «Она говорит обо мне так, словно я копеечная вещь». Сказанное Марлен не соответствовало выражению лица. – Какая честь, что Антон теперь официально обзавёлся второй половинкой! До чего же прелестно! Марлен хоть и казалась красоткой, но вечная маска надменности отвращала любого, кто ценил лёгкость и искренность. И сразу же обзавёлся женой, чьё происхождение могло удовлетворить чопорных родных в полной мере. Далее он устроился в какую-то контору, управляемой двоюродным дядей. Более того, Энрико учился вместе с Антоном в одном колледже. Они оба возрастом не старше Антона. К тому скромному числу принадлежали Энрико со своей пассией по имени Марлен. После небольшого представления пару окружили гости того вечера, которых насчитывало около двух десятков, в том числе и те, кто удостоился чести видеть Марию раньше. Но злые глаза матери Антона говорили куда красноречивее. Родители, глядя на них, выразили свои поздравления и надежду, что брак принесёт немало дивидендов. Та тут же воскликнула: «Да!», и растопырила пальцы, чтобы кольцо оказалось там, где причитается. – Мария, согласны ли вы стать моей женой? Изнутри на неё глядело кольцо с сияющим камешком. Перед её лицом оказалась раскрытая коробка, оббитая красным бархатом. И он опустился перед раскрасневшейся Марией, чтобы встать на одно колено. Мадам Красински пыталась что-то сказать сыну, но тот отмахивался. – Раз так, то я хочу сделать небольшое объявление! Положение спас Антон, прижав к себе едва живую от избытка эмоций девушку. Отец семейства не торопился отпускать руку будущей невестки, и это приводило девушку в смущение, проявлявшееся в румянце. Хоть отец Антона произвёл на Марию успокаивающее действие, ей не давало покоя едва скрываемое неодобрение мадам Красински. – Добро пожаловать! Наш дом – ваш дом. У моего сына безусловно отличный вкус. У матери Антона в глазах вспыхнул недобрый огонёк. Седовласый мужчина же напротив проявил галантность: взял руку Марии и поцеловал. Однако сказанное было с такой интонацией, что можно было бы решить, что мать Антона совершенно не разделяет его выбор. – О, Саша! Смотри, Антон таки привёз к нам на званый вечер свою девушку! «Неужели это его отец?» – мелькнуло у Марии смелое предположение. Хоть голову покрывала седина, его лицо оставалось привлекательным: прямой нос вкупе с выдающимся подбородком, высокими скулами, ясными зелёными глазами и великолепными зубами. Несмотря на полувековой рубеж жизни, он мог похвастаться прямой гордой осанкой и высоким ростом. Пока женщина окидывала изучающим взором едва державшуюся на ногах девушку, к ним подошёл мужчина лет 50. – Мама, позволь представить девушку, которая похитила моё сердце! Однако новоявленная мадам удовлетворилась и таким ответом, не поведя бровью. И кудри, накрученные при помощи тряпочных полосок, все же получились не такими, как хотелось бы. Но с другой стороны: он ведь не мог сказать, что Мария долго одевалась и собиралась. Чтобы она врала своей матушке! Мария не могла бы точно сказать, что её удивило больше: откровенно некрасивая мать Антона или его ложь по поводу причины опоздания. – Мама! Прощу прощение! Машина немного барахлила. Однако картину сильно портил выдающийся нос с горбинкой, сильно подчёркнутый гладко зализанными и собранными в тугой пучок тёмными волосами. Под изогнутыми тёмными бровями искрились карие глаза в обрамлении дониных ресниц. Тонкие губы алели на фоне сильно напудренного лица. Довольно гладкая кожа, но лишённая свежести. Эта радостная реплика принадлежала женщине из того сорта, про который говорят «неопределённый возраст, длящий с 18 лет и до бесконечности». – Антон! Как же мы все тут заждались тебя! А он только со псом возится! Марию возмутило, что Антон не замечает того, что ей страшно, и что ей нужна моральная поддержка. Что касается девушки, то подавленный смех испарился вслед за весельем. Антон только веселился, подыгрывая собаке. Мистер Киссель провёл их в зал, хотя скачущий Феникс то и дело препятствовал сему. Тот бросил уже не понимающий взгляд, но ничего не сказал. Мария чуть не спрыснула, услышала фамилию этого мужчины. – Спасибо, мистер Киссель. – Месье и мадам Красински давно ждут вас, прошу. Изучающий взгляд серых глаз на спутнице Антона, весьма напоминавшую ему растерянного воробья, после чего он обратился к новоприбывшим. Безукоризненный сидящий на нем костюм камердинера. Прямоугольное лицо, черты лица в кучку, пробивающая седина в темно-каштановых волосах. Следом за псом появился высокий мужчина лет сорока. Ей же ещё целоваться с ним. Лабрадор смачно облизал Антона, от чего Марией овладела брезгливость. – Ах, мой Феникс! Я тоже по тебе сильно скучал! Собака своими размерами внушала девушке ужас. Первым, кто встретил их, был лабрадор. Антон словно не замечал, как один из них явно не рвётся внутрь шикарного особняка. Мария едва семенила за своим возлюбленным. Уж возможно кому-то из них не захочется предать виновницу торжества анафеме. К тому же, наверняка приглашены несколько знакомых, которые нам повстречались на театральных вечерах. Неужели она влюбилась в того, кто так отчаянно вызывал антипатию каких-то три месяца назад? Да и что ей терять? Рано или поздно этому следовало случиться, если они хотят быть друг с другом. В попытке унять волнение, она стала успокаивать себя разными доводами. Голова закружилась, и Марии стоило немалых усилий не выдать своего состояния. – Лично я собирался представить свою девушку лишь семейному кругу, а остальное уже не по моей вине. Тот, как всегда, заулыбался ободряющее, хлопая по её изящной белой руке, которая лежала на его локте. – Антон, я чего-то не понимаю, но неужели ты представишь меня не только твоей семье? Вряд ли его родители держат столько транспорта. Затем за забором взору взволнованной девушки попал ряд автомобилей. Вокруг всей представленной красоты тянулся высокий забор в виде решёток и выше человеческого роста. Сад действительно поражал масштабами: декоративные деревья, постриженные кусты, и множество различных цветов, малознакомых широкой массе. Местами вился виноград, от чего складывалось впечатление, что дом вот-вот погрязнет в пучину окружающего его сада. Жилище семьи Антона представляло собой трехэтажный особняк, выкрашенный в благородный цвет слоновой кости. Дорога заняла не больше часа. Робкий просвет солнца при приближении к роскошному особняку. Бесконечные высокие деревья, из-за глубин которых доносился гул. Но она утешила себя, что хоть дождь не идёт, хотя тучи свисали свинцовые. Долгая дорога на самом современном автомобиле была омрачена досадным фактом: причёска Марии предательски растрепалась. Казалось, куда уже страшнее, но каждая минута, приближавшая час «икс» сводила её с ума пуще прежнего. Одного только упоминания про родителей Антона хватало для того, чтобы пульс подскакивал до небес, а щеки – бледнели. Но выбора не было, и в таком виде она села в машину с Антоном за рулём. Оно плохо сидела в груди, но зато было в обтяжку в талии. Там же Мария в своём отдельном номере примерила наспех купленное платье глубокого зелёного цвета, не шедшего лицу девушки. Они сразу же после поезда остановились в шикарном отеле возле вокзала. Париж девушка не увидела, так как времени было в обрез. Всё предельно ясно. Работа вызывал у неё отвращение, а Антон – уже нет. Мария почему-то была уверена, что игра стоит свеч. Вот и это расстроило матушку, вечно сгорбившуюся над швейной машинкой. И на работе косо посмотрели, когда она гордо заявила, что хочет уйти с работы. Правда для этого пришлось вытерпеть формальности с визой и трудный разговор с матушкой, полагавшая, что дочь уедет навсегда. Не исключением стал визит в поместье, принадлежавшее его родителям. Или те, кто наблюдал, как Мария уничтожает все устоявшиеся правила этикета за столиком в ресторане или на светском рауте. Будь то прогуливающие в парке или будь то посетители авангардного театра. На его фоне она выглядела простушкой, что не могло не бросаться в глаза тем, кто их видел. С тех пор, как в жизни Марии появился богатенький кавалер, приятные волнения стали обыденностью, как и не очень.

02

Теперь появился новый смысл засыпать, чтобы проснуться на следующий день: новая встреча с Антоном. Она больше не находила своего ухажёра непримечательным зазнайкой. Внутри что-то пробуждалось. Казалось, что оно горит приятным пламенем. Лежа в кровати, Мария то и дело касалась место поцелуя. И нежный поцелуй в раскрасневшуюся щеку Марии. – Не за что, мне тоже понравилось. Антон был настолько растроган искренней благодарностью, что только прошептал: – Спасибо за приятный вечер! Впервые она наедалась так сытно и вкусно одновременно. Мария могла поклясться в ту минуту, что счастлива. Но в конце концов многие потеряли интерес к странной парочке, а Мария, чувствуя приятную тяжесть в тяжесть в желудке, перестала думать о том, какое она производит впечатление. Посетители ресторана с недоумением и осуждением смотрели на нечто без этикета. Даже манеры не пугали его, когда она смачно пила чай с молоком или клала огромный кусок пирога в рот. И ела она с большим удовольствием, показывая это едва ли не после каждого укуса блюда. Он упивался скромностью. Антон с улыбкой отметил, как просты её вкусы в еде. Мария заказала жаркое и яблочный пирог. Напротив, ему нравилось, что Мария не стремится наседать на него. Но Антон, будучи утомлённым от наскучивших щебетаний, преследовавших его с самых пелёнок, не огорчался вялому диалогу. И все в таком духе. – Да, возможно. – Погода сегодня просто замечательная, не так ли? Каждая реплика выражала несмелое суждение, даже если тема касалась заурядного предмета для разговора, как погода. Мимо его внимания не проходило то, что Мария преисполнена неловкостью и неуверенностью. Однако влюбленный свято верил в то, что сумеет выполнить безупречную огранку сего бриллианта. Да, простовата, особенно для его окружения. Мария являлась для него живым воплощением богини. Этого он не думал делать с самого дня знакомства, как увидел прекрасную незнакомку у прилавка. Однако Антон вовсе не издевался. Или издевается над той, которой не повезло родиться с серебряной ложкой во рту? Неужели он ослеп? Мария не торопилась верить столь редкому в её адрес комплименту. «Ты прекрасно выглядишь» – заметил он, когда увидел её выходящей из дому. И она уже успела забыть, что Антон заметил себе не ровню в более будничном виде. То, что царило в душе – не случалось доселе. Девушка постепенно начинала испытывать нечто большее, чем желание развеяться. Пара глотков воды из стакана, принесённым официантом, постепенно охлаждали огонь беспокойства. Поди ещё немного, и присвистнет. А значит безвкусность и убогость единственного «выходного» платья не пройдёт мимо его цепкого внимания. Нет, Антон – не Миша, видал всё самое лучшее. Да и не так уж он ей нравился. От такого признания ставилось не по себе, но куда уже деваться. В пятнах крови. Он таскал в нагрудном кармане собственноручный карандашный набросок лица девушки, который пришел с последним, уже посмертным письмом для матери. Его горюющая мать поведала ей, как сын стеснялся признаваться Марии в своих чувствах. На два года старше, голубоглазый и с русыми волнистыми волосами, да вражеская пуля оборвала его жизнь. Был вот сосед, Миша. Да и если честно, вообще никто не ухлёстывал: ни бедный, ни богатый. За ней раньше не ухаживал человек, который не привык считать деньги и даже не работал. С самого утра её переполняло беспокойство. Нельзя сказать, душевное смятение Марии возникло лишь в этом респектабельном ресторане, где один ужин на двоих по стоимости сродни трехразовому питанию на двоих за неделю. Все это придавало его выразительному не в лучшую сторону лицу толику красоты. Идеально сидящий смокинг, белая бабочка под цвет рубашки, сияющий цилиндр, круглые часы на золотой цепочке. Зато Антон вписывался в атмосферу шика и роскоши. Она как никогда ощущала себя не больше, чем скромным представителем пролетариата. Перешитое старое мамино платье из старомодной ткани с дурацким рисунком, а из украшений – только дешёвая цепочка, доставшаяся взаймы от подруги. А что Мария? Нельзя сказать, что ресторан больно дорогой и помпезный, но выбирать не приходилось. Таковы были оставшиеся члены из высшего общества, не сбежавшего кто куда. Мужчины брали лоском, уверенностью во взгляде. У женщин сверкали драгоценности, шелестели невиданные модные платья, витал аромат дорогих парфюмов, который не перебивал даже стойкий табачный дым. Вокруг неё за столиками с белоснежными скатертями восседали представители того круга, куда прежде ей вход был заказан. Мария чувствовала себя белой вороной.

01

Антон содрогнулся и попятился прочь под наблюдением обычного рабочего на остановке. Под потасканной не одним поколением кепкой маячило морщинистое плохо выбритое лицо с крупными носом и добродушными глазами. Он повернул голову налево и увидел мужика в серой с чёрными пятнами униформе. В нос замечтавшего молодого человека ударила смесь из разных неприятных запахов: многодневный пот, смрад нечищенных зубов вперемешку с лухом и смолы на одежде. Марию Антон воспринимал как глоток свежего воздуха. Список очередных непростительных вещей для девушек можно продолжать очень долго. Наигранные смешки, надутые напомаженные губки, узость мышления, склонность к сплетням… Любой разговор скатывался в банальную светскую болтовню. После нескольких свиданий ему становилось неинтересно общество навязываемых пассий. В ней не было того, что так ненавидел Антон – пресыщенность. Робкая беспокойная девушка с непослушными волосами и колючими глазами выделялась на фоне его прежних дам сердца. Безусловно, он не мог пожаловаться на отсутствие женского внимания, но все прежнее казалось таким отдаленным и неважным. То, что происходило с ним – стало в новинку. Антон провожал её взглядом, не в силах сдвинуться с места. Только лоб и глаза торчали из-за макушек сидевших мужчин, ехавших на фабрики. Внутри она кое-как пробилась к боковой стороне, где она могла бы уберечь букет от давки. Затем она скрылась в трамвае, так вовремя прибывшего на остановку. От аромата голова чуть ли не закружилась. Вместо ясного ответа девушка удостоила его загадочной улыбкой, зарывшись носом в букет. – Это следует засчитывать как комплимент? – Да в моем кругу тоже не попадались парни, как вы. Те простые, как ломоть чёрного хлеба Девушка сменила гнев на милость. Как бы там не было, а первое семя симпатии уже дало ростки. Или это просто уловка? А это неизменно приводит к дотошной разборчивости. Ведь наверняка ему довелось перевидеть тысячи девушек и женщин. Да и шутку оценил, а другой сдал бы с потрохами куда не надо. Хоть Марию и раздражал сей напыщенный индюк, но ей льстило, что он так ухлёстывает за ней. – Мне, признаться, никогда не встречались прежде девушки вроде вас. Да вы довольно остроумная особа! Тот засмеялся так, что согнулся пополам. Выпалив столь дурацкую шутку, она с вызовом уставилась на Антона. – Мечтаю, что когда-нибудь встречу принца и выйду за него замуж! Будем жить долго и счастливо! В голову не пришло ничего лучшего, как пошутить. Времена-то тяжёлые, как-никак война и революция за плечами страны. Какое это имеет значение, когда надо жить сегодняшним дем и зарабатывать на хлеб? Сложно нарисовать себя в сорок лет, в 60… Однако оно представляло собой что-то нереальное и далёкое. Нельзя сказать, что она не думала о будущем. Простой на первый взгляд вопрос сильно озадачил Марию. – И что, вы планируете всегда соединять двух абонентов? Может, имеются какие-то желания? Ему явно не льстило делить приглянувшуюся девушку с какой-то там работой. Поклонник продолжил сохранять интерес. – Не сказать, что интересная, но самая непыльная из всех вариантов, которые доступны девушкам в наше время. – Ого, наверное, интересная работа, не так ли? – На работу. Я работаю телефонисткой. – Куда идёте, если не секрет? Антон явно был доволен собой, ведь он целых 20 минут выбирал букет в цветочной лавке. Пухлые губы до самых ушей, и никто не догадался. Марии стоило героических усилий, чтобы не подать виду, что она скорее не рада цветам. Плюс это накладывает на неё обязательства. Увянут же к вечеру; смену не перенесёшь и не сократишь. Сломают в переполненном трамвае, а на службе где поставишь? Поскольку девушка направлялась на работу, ей подобный груз лишь доставлял неудобства. Однако преподнесённые цветы возымели лишь краткий эффект. Впервые в жизни! Марии было приятно получить в подарок букет цветов. – Ну, что вы! Не стоило так утруждаться! – Доброе утро, Мария! Примите от меня небольшой презент! Антон словно не заметив её не очень воодушевлённого лица, улыбнулся и протянул ей букет красных роз, спрятанных до этого за своей широкой спиной. Только двоим из них хотелось продолжить общение, и этим человеком была явно не преследуемая девушка с задетым самолюбием. Поэтому, завидев его у порога дома на следующий день, она едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Однако Мария не дооценивала рвение и настойчивость того малопривлекательного парня. Осознав своё величие над этим Антоном, она после этого перестала думать о нём. Даже маме помогает, ведь отец погиб на недавней войне, а шитьём на дому мало что заработаешь. Зато она – независимая женщина, которая знает как зарабатываются деньги! Самолётиками он играется, ха! Разве это считается его личной заслугой, из-за которой он возвышается над простыми рабочими девушками? Всего лишь потомок тех, кто вхож во высший класс и сбежавших из страны, почуяв неблагоприятные перемены. Да кто он такой? В её душе росла злость на привязавшегося пижона. Не слушая его прощальной речи, она закрыла за собой дверь. Марии не понравилось такое нескрываемое оценивание, в котором просматривался неоправданный снобизм. Антон, придирчиво оглядев фасад дома, присвистнул. – Вот мой дом. Спасибо, что проводили. Окна выходили на улицу, всегда шумную, но никто не выражал страданий по этому поводу. Она жила на первом этаже в квартире из двух комнат. Дом представлял собой классический образец массовой архитектуры на то время; двухэтажные дома с вычурной лепниной, толстыми кирпичными стенами, и даже балконами. Мария ничего не ответила на столь ненужные откровенный выпад в адрес той мадемуазель, так как к тому времени они подошли к дому. – Но я не могу жениться на избраннице, чьи умственные способности не блещут; да и капризная до жути. Ещё они настаивают на срочной женитьбе на девушке из их круга. Сейчас осваивает самолёты, хотя его достопочтенные родители не скрывают того, что им было бы больше по душе менее рискованное хобби; ему даже не пришлось воевать в недавно окончившейся войне. В Киеве он проездом уже около недели, желая побродить по знакомым улочкам, на которых провёл большую часть своей жизни. Новоявленный знакомый поведал и о себе, что ему недавно исполнилось 24 года, окончил какое-то до жути престижное учебное заведение во Франции. Девушке хотелось идти молча, но придерживаться этого было бы невежливо, так что, то и дело бросала короткие, но достаточно информативные ответы. За первым обычным вопросом последовали и другие. – Очень приятно, я – Мария. – А как вас зовут? Вот моё имя – Антон! Кто знал, что за солнцем через пять минут последует, хоть и мелкий, но все же дождь? Идти домой следовало около пару кварталов, так что кое-кто вступит на порог, будучи мокрым, и услышит ненужные причитания матери на тему простуды. Так что ей пришлось кивнуть, следуя своему до боли знакомому маршруту. Мария чувствовала себя достаточно уставшей, чтобы возражать или кокетничать. И девушке это не понравилось. Несмотря на столь любезные слова, в его голосе улавливался скорее не просьба, а приказ. – Девушка, позвольте вас сопроводить и укрыть от дождя! Широкая улыбка все так же не сходила. На выходе с двумя покосившими ступеньками из серого кирпича её встретил тот же парень с ломанным носом. «С чего бы это пришло в мою голову?!» – удивилась самой себе Мария, хватая бутылку с молоком со скоростью мухи. А как же романтика, семейный уют и жизнь в своё удовольствие? Пока Мария вручала ей деньги, с грустью отметила, что кому-то уготовано провести большую часть жизни за прилавком. – Девушка, расплачивайтесь за молоко, не задерживайте очередь! – вывел из неожиданного ступора голос уставшей продавщицы с нависшими веками, из-под которых едва можно было разглядеть маленькие глазки. И под глазами – синеватые мешки. Никто из её окружения так не одевался. Галстук, пальто, костюм. Одного беглого взгляда на парня было достаточно сделать, что он весьма не прост. Так что, с полной уверенностью можно утверждать, что ей просто показалась непривычной такая заинтересованность. Не тот типаж: Мария мечтала о том, кто напоминал бы ей Дугласа Фэрбенкса, нынешнего героя девичьих грёз. Карие глаза, резко контрастировавшие с русыми кудрявыми волосами. Нос, явно познавший не один точный удар кулаком, квадратный подбородок, тонкие губы, за которыми скрывались зубы в образцовом порядке… Не то, чтобы он ей понравился. Мария поймала его взгляд, и покраснела; круглые щёки горели словно после пощёчины. Или просто не замечавший. За ней стоял молодой человек, упрямо мокнущий под начавшимся дождём. Стук повторился, и она удосужилась повернуть голову в сторону небольшой пыльной витрины. Нередко в голове назревали робкие мысли с манящей перспективой так просто взять и пойти куда глаза глядят. Для девушки, преисполненную самых сладких грёз, лет двадцати от роду подобный жизненный расклад не мог являться приземленным. Они оба заполнили все едва начавшую взрослую жизнь девушки, что вызывало в душе зачатки ненависти и злобы. Это проявлялось тем, чтобы на короткое время забыть об унылом доме и такой же работе с бесконечно трезвонящим коммутатором. Небольшой магазин в двух кварталах от дома, куда она зашла за молоком, являлся для неё тем местом, в котором она могла немного расслабиться. Стук мог сравнивать по силе с громом среди ясного неба. Мария содрогнулась, услышав за спиной настойчивый стук по стеклу витрины магазина. Магазин навевал желание никуда не спешить, а просто стоять себе здесь и отдыхать душой. И запах хлеба, испечённого вот буквально полчаса назад. Стук каблуков туфель на продавщице выдавал прирождённую неспешность. Шелест бумаги, в которую заворачивали кусок дешёвой колбасы. Мерный стук падающей мелочи на прилавке и тихие голоса разговаривающих между собой двух покупателей впереди.

Конец

Мария, все это время лежавшая в оцеплении и с закрытыми глазами, подскочила на месте. Она открыла глаза, налитые чугуном, и увидела перед собой потолок. На потолке красовались всякого рода украшательства вроде лепнины вокруг огромной люстры и по углам. В этих гостиницах экстра класса они представляли собой отличительную черту, недоступную дешёвым отелям. На потолке виднелась полоска света, исходящего от окна, небрежно задёрнутого бархатными бордовыми шторами до пола. Но даже такой робкий источник заставлял чувствовать Марию кошмарно. От него болели и слезились глаза. Но болели не только они, но и все в голове. Последнее, что она помнила из произошедшего с ней – как Антон душил её и бил головой об спинку кровати. Ещё и сон дурацкий приснился, в котором вся жизнь с ним пронеслась от конца до начала. Только приподняв голову, она почувствовала приступ тошноты и острой боли в затылке. Не выдержав, Мария с ужасом положила голову обратно на вычурную подушку в шелковой наволочке цвета чайной розы. Полежав так какое-то время, она потянулась рукой к затылку, который не прекращал давать о себе знать тупой болью. И тут её как током ударило: рука коснулась чего мокрого и липкого. На длинных тонких пальцах была чья-то кровь. Нащупав рану на голове, Мария осознала, что у неё разбита голова. – Антон! Но в комнате по-прежнему царила гнетущая тишина. Она поняла, что произошло что-то непоправимое. Ведь этот сон не был сном как таковым. А разбудил её звук выстрела. У мужа вроде как имелся револьвер. В кого он мог стрелять? Едва собравшись с силами, Мария стала неспешно подниматься. Перед глазами то темнело, то плясали белые блики. Поэтому ей не сразу удалось заметить ноги лежащего Антона. При виде них она упала на прикроватный ковёр, на котором и стала подползать к мужу. Тот лежал ничком, а под головой лужей растеклась кровь. – Антон, проснись! – хрипела Мария, тормоша бездыханное тело мужа, но ещё тёплое. Для неё уже не имела значение донимавшая головная боль вкупе со слабостью в теле и тошнотой. Поняв, что её попытки – тщетны, она закричала так громко, что зазвенело в ушах. Ей казалось, что это должно вернуть Антона в этот бренный мир. – Мадам, что случилось? – послышалось из-за закрытой двери. – Мы слышали выстрел. Откройте, пожалуйста, дверь! Но Мария не внимала их настойчивым просьбам. Обессиленная, она положила свою окровавленную голову рядом с размноженным черепом мужа. Затем взяла труп за руку, которая отказывалась разгибаться. Кое-как переплетав свои пальцы с его, она закрыла глаза с улыбкой на губах…

Чужая жизнь

1

Изучающий взгляд при виде своего отражения в зеркале продолжался целую вечность. Узкие тёмные глаза, желтоватая кожа, гладкие блестящие волосы чернее ночи ниже лопаток, маленькие пухлые губы и тонкий стан… Растерянность и страх на лице девушки выдавали её душевное смятение и отказ верить тому, что она видела. Затем она коснулась лба у линии роста волос, где виднелся свежий кровоточащий шрам, зашитый нитками. Он шёл даже вглубь растительности. – Вы что такое творите? – в больничной палате раздался голос входящей медсестры. Тон сказанного усиливал озвученное недовольство, и девушка тут же стала наматывать повязку обратно. Нельзя сказать, что ей удалось проделать это с точностью какого-нибудь доктора. Бинт словно скользил по волосам, но девушка ничем не намекнула медсестре, что нужна помощь. Кое-как покончив с этим, она шаткой походкой вернулась в единственную в комнате койку в окружении капельниц и нескольких аппаратов. Все это время, занявшее не более пары минут, медсестра стояла возле двери. Для неё самоизучения пациентов не были в новинку, как-никак за 20 лет работы и не такое повидаешь. Поэтому она знала, как приводить их к чувствам. Несмотря на свой довольно мягкий характер и желание смягчить страдание больных, она нередко прибегала к строгости. Твёрдость и недоумение всегда подкреплялось плотно сжатыми губами и нахмуренными бровями. Поэтому неудивительно, что пациентка моментально бросила своё неблагодарное занятие и вернулась в постель. Полулежа, провинившаяся накрылась прохладным бельём, сложила руки на животе и молча уставилась туда, где заканчивались её ноги. Такую картину медсестра наблюдала третий день подряд. Перед этим было не лучше: врачи опасались, что операция на мозге окажется безуспешной и придётся отключать от аппарата искусственного жизнеобеспечения. Кома после операции длилась два месяца, и они не теряли надежды, ведь обследование головного мозга показывало положительную динамику. Но пациентке будто понравилось спать, и никто не знал, как вырвать её в явь. Только ожидание могло длиться и год, а то – и десятки лет. На кону стояло слишком много, чтобы так просто сдаться. Однако горячо желанное пробуждение не преподнесло экстраординарных результатов. Замедленная реакция на слова с жестами персонала вкупе с немотой и отсутствия желания к коммуникации – пока что было всем, чем могла порадовать проснувшаяся. Но и этого было достаточно, так как случай – эпохальный. Прежние попытки на её предшественниках не удавались ни на йоту: смерть на столе в 100 процентах случаях. Не успела сестра сменить капельницу, как в палату ворвались десяток людей в медицинских халатах. По скромным подсчётам женщины, – это уже десятый раз за последние 72 часа. Ей невольно становилось жалко едва очнувшуюся азиатку. Наспех повязанный бинт местами слегка окрашивался в красные пятнышки. Она встала у окна, пока палата была занята новоприбывшими. Лекция, как обычно, не должна долго продлиться. – Это новое слово в науке! – начал со стандартной фразы главный врач хирургического отделения. Он же и проводил операцию, так что ему было что поведать заезжим коллегам. – Десятилетиями учёные во всем мире размышляли над тем, как успешно оживлять замороженные тела человека. И каждый раз претерпевали крах, окончательно умертвив желающих. Хотя были ли те невезунчики мёртвыми? Нет, потому что их мозг был ещё работоспособным, когда замораживались. То есть формально все умиравшие просто спали в криокапсуле. Однако разморозка всегда шла не так: то температура не та, то просто не успевали в мелочах. Так что мы просто учли все ошибки и проанализировали. Мы решили, что лучше начать с меньшего. То есть спасать именно мозг, а не тело. Вот наша пациентка живёт в сознании аж три дня, и её показатели только улучшаются. Не могу точно сказать, повезло ли нам, или же, мы можем спокойно ставить на поток массовое разморожение и возвращение к жизни тех, кто застал 21 век. Итак, тело принадлежало Мин Ли, японке 23 лет. Была не замужем, работала ассистенткой на ферме по выращиванию искусственного мяса. За пять лет до своей гибели написала завещание, где указывала, что готова пожертвовать себя для научных экспериментов. Погибла во время автомобильной аварии, больше всего пострадала голова: при выпадении из пассажирского заднего сиденья справа она вылетела прямиком в кучу из бетонных плит. Смерть мгновенная. То, что вы видите почти целое лицо – заслуга специалистов по пластической хирургии, не без помощи энтузиастов, которые выращивают целые части тела. И все очередные коллеги одобрительно закивали головой, одаривая лектора аплодисментами. А та, о ком шла речь, впилась в говорящего туманным взглядом. Помимо мулатки в синей хлопковой униформе из рубашки и брюк, она знала и его. Для неё его монолог не представлял ничего нового, но был слишком сложным для осознания. Она только сегодня встала без чьей-либо помощи, и из-за этого её переполняла физическая усталость. Хотелось лежать в тишине… – Мин Ли могла бы гордиться собой по полному праву! Именно в её черепной коробке мозг ожил! Невиданное доселе чудо! Медсестра, сохраняя железное молчание, удивлялась подобному цинизму. Вряд ли погибшая собирать покинуть мир так рано и при столь чудовищных обстоятельств. А завещание нынче пишет каждый второй по наступлению совершеннолетия. Такова мода среди молодёжи. Современным подросткам, пресытившимся от спокойной и ленивой жизнью, хотелось похвастаться друг перед другом полезными жертвами. Кто-то выполнял волонтёрскую работу или старался изобрести очередную пилюлю от человеческого страдания, а кто-то поступал проще и жертвовал себя для научных экспериментов. Вроде и сделал что-то хорошее, но при этом не пошевелив пальцем. Диана, – именно так звали сестру, – не преуменьшала заслугу японки, тем более, глядя на живую плоть, но на её месте мог быть любой. – Ваши труды достойны самой Нобелевской премии, не меньше! – воскликнула единственная женщина среди собравшихся докторов и учёных. – Безусловно, я не отказался бы от неё! – Гордо ответил тот, кто совершил воистину масштабный прорыв. – Поговорим же о внутреннем содержании. К сожалению, тело девушки не больше, чем почва. Это уже не Мин Ли, но другая личность, которая прибыла к нам из позапрошлого века! И снова аплодисменты. – Если верить данным, в тело Мин Ли вживили мозг некого Валеева Тимура. Он был одним из не самых примечательных предпринимателей, работавший на разных континентах. Умер от сердечного приступа в возрасте 35 лет. За год до смерти интересовался вопросами гибернации в криокамере. Ему, скажем так, повезло упасть без памяти в квартале от медицинского центра. В этом деле, сами понимаете, важно успеть подвергнуть тело заморозке, пока жив мозг. Диане с трудом удавалось сдерживаться. Несмотря на половину жизни, проведённую в качестве медицинской сестры, она не обросла коконом цинизма и профессиональной деформации. До неё каждый пациент был просто человеком, которому не повезло оказаться на больничной койке. А этот стоит в окружении слушателей с горящими глазами и не замечает, что у Мин или Тимура повязка нарушена и местами испачкана кровью. Когда палата опустела, Диана увидела Мин или Тимура спящей. Она с жалостью поправила постель и вышла из палаты. Сегодня, как и впрочем и всегда, ей предстоит слишком много работы.

2

Тимур открыл глаза. За огромным окном слева от койки висела густая мгла. В палате светился светильник над изголовьем. И робкий свет заставлял жмуриться так, словно он был солнцем в зените. На этот раз боль в глазах была единственной не то что днём, когда здесь стояла кучка людей в безликой врачебной униформе. Но не боль была его проблемой. А тело, в котором он отучился. Как так случилось, что вчера он ходил пить кофе с поставщиками, а сегодня отучился черти где? И почему руки с растительностью и короткими пальцами превратились в тонкие девичьи? Тонкое запястье и миндалевидные ногти как у его жены… Выпуклость на груди, где всегда было плоско. И ничего – ниже. А лицо? Те же тёмные глаза, но разрез уже другой. Никакой рыжей бороды. Редких каштановых кудрей. Ничего от него прежнего. От былого тела с приличной мышечной массой не осталось и следа. Ощущение непривычной лёгкости давило на него. Он не раз щипал себя, чтобы убедиться, что это не чудной сон или игры в виртуальную реальность, чем не брезговал в свободное от работы время. А дети? При мысли о семье он было вскочил, но комната погрузилась в туман, а пол словно зашатался. Тимур упал обратно с видом поверженного. Запоздалая догадка кольнула в сердце. Из глаз с лёгкостью потекли слёзы. Одиночество Тимура не длилось долго: в палате появилась та сестра, которую он видел раньше. Но ему не было дело до неё. Грудь сдавливало, и он порывисто дышал. – Вы в порядке? – участливо спросила Дайана, всматриваясь в лицо мужчины в теле женщины. Тот, не ответив, отвернулся. Взгляд – в никуда, ладонь – щеку, ноги согнуты. И плакать невозможно было перестать. Дайана посмотрела на прикроватную тумбочку. Принесённая ранее яичница с тостом и чаем с лимоном больше не напоминала своим присутствием. Женщина усмехнулась и забрала поднос. Сегодня пациент впервые поел сам, не оставив ничего.

3

На выходе из клиники, Тоня (имя выбранное Тимуром) оказалась в сильном смятении. Все вокруг было серым и безрадостным. Она зажмурилась, полагая, что увиденное – не больше, чем оживший плод её мрачного воображения. Однако ничего не изменилось. От уличного освещения и фар автомобилей исходил смутный свет. Высокие здания сплошными рядами и чуть ли не до самых небес. Тяжёлый затхлый воздух, в котором ощущалась смесь мусора, аммиака, дыма и прочего. «Не забудьте надеть маску, когда выйдете на улицу» – вспомнились слова хирурга, который соизволил выпустить «подопытную крысу» на свободу. Только что это за свобода такая? У Тони не было ни друзей, ни семьи, ни родного угла. Зажав в правой руке адрес её новой квартиры, она евой нацепила маску. Ей было слишком страшно стоять вот так в полном одиночестве на лестнице. Одна из припаркованных рядом машин разразилась сигналом. Тоня оглянулась на звук и увидела парня, машущего ей. Плоский широкий нос, коротко стриженные курчавые волосы, пухлые губы – девушка пыталась вспомнить, видела ли она после пробуждения в новом теле хотя бы одного белого человека? Не успела она погрузиться в дальнейшие размышления, как парень снова засигналил. Тоня тут же пошла вниз к машине. Затем она вручила адрес и села на заднее сиденье. Парень, как и она, не проронил ни слова. Даже во время долгого пути по унылому городу.

4

Небольшая квартира на пятом этаже в непримечательной высотке не вызвала у Тони никаких эмоций. Самый необходимый минимум мебели, гармонично вписывающий в интерьер в голбых тонах. Кухня, совмещённая с гостиной, спальня и санузел. Огромные окна с беспроглядной тоской снаружи. Ей казалось, что она просто переехала в другую больничную палату. Она села на диван и разблокировала планшет, который лежал на столике из тёмного стекла. Руки дрожали. Тоня не один день терзалась от любопытства касательно близких, которых пришлось покинуть слишком рано и внезапно. Как жена, дети, родители, друзья и все те, кого она знала, жили без Тимура? Что чувствовали? Что делали? Чего достигли? Особенно занимали ум дети. Выросли ли они? А если да, то кем стали? Оплакивали ли они отца? От усиленных размышлений, порождающих не один десяток вопросов без ответа, голова шла кругом. Однако держа источник, который способный лишить мучений, Тоня не спешила пробивать в поиске социальных сетей их имена. Что было тому виной? Страх. Не то чтобы Тимуру хотелось, чтобы дети непременно достигли больших успехов, но ведь в жизни никуда не деться от крайностей. Без них человек просто не способен обойтись, как бы ему не хотелось. Ему не хотелось думать, что его преждевременная кончина ужасно повлияла на родных, а уж если дело касается детей… «Валеева Инга» – набрал он имя жены. За неё он меньше всего переживал. Не потому что он не любил её, а скорее потому что в нем присутствовала стойкая уверенность в безупречной психологической выносливости. Бедной она не осталась, получив в наследство дело мужа, которое они же вместе и начали. Вдобавок дети отлично помогают пережить внезапную потерю супруга. Нет, за Ингу он не переживал. Неприятный укол вонзил где-то в сердце. Ни слова упоминания о Тимуре из её уст, зато многочисленные фотографии со вторым мужем, за которого она вышла замуж спустя два года вдовства. Несмотря на то, что прошли десятки лет со дня его смерти, для него время текло в своём темпе. После пробуждения он смотрел на мир в новом теле всего две недели. Так что, ревность в его случае нельзя назвать нелогичной. Тимуру потребовалось пять минут, чтобы осмыслить прочитанное и продолжить начатое. Уняв свои эмоции, бурлящие изнутри, он продолжить листать одну страницу за другой. Вот и дети. Снимков с ними попадалось не так много, однако для Тимура они воплощали собой все сокровища мира. На его девичьем лице то возникала искренняя радостная улыбка, то сводились брови. В глазах детей затаилась боль, и даже беззаботные позы и растянутые губы не скрывали очевидного. По истечении времени печаль едва ли стиралась с их лиц. Тимур снова остановился, так как среди интересующих его снимков то и дело попадался мужчина, которого он уже ненавидел и едва мог игнорировать. Вкладка с поиском информации про жену закрылась, и теперь Тимур набирал имена детей. Илья Валеев. Ему было всего 12, когда не стало Тимура. Судя по фото, он тяжело переживал смерть отца: одет всегда в чёрное, вымученная улыбка и горе в карих глазах. У Тимура защемило в сердце. – Прости меня… – впервые прозвучал его голос в неуютной квартире. За окном уже совсем стемнело, однако Тимур не замечал этого. В комнате светился только экран планшета, тонкого как лист бумаги. Сын закончил медицинский факультет, стал выдающим кардиологом. Был женат трижды, имел одну дочь от последней жены. Тимур с ужасом глядел на фото, на которых сын постепенно превращался из подростка в юношу, а затем – и в мужчину. Густые каштановые кудри постепенно редели, пока не остались по боках и сзади. Да и те остатки неумолимо подвергались обелению. Круглое лицо с румянцем на щеках приобретало резкость. Череп укорачивался, подбородок уменьшался, кожа обвисала. Вечная тоска в глазах сменилась усталостью. Прямая осанка сменялась на сгорбленность. И вот его не стало. 83 года жизни. Намного больше, чем прожил Тимур. Тимур откинулся назад, уложившись к спинке дивана. Если в случае с Ингой его переполнял пламень ревности, то в случае с сыном не то пустота не то боль. Он пережил собственного ребёнка. Вот уж воистину нет хуже смерти своих детей!… От накрывшей его скорби он забыл, что сын застал преждевременный уход отца из жизни. Для него Илья по-прежнему славный мальчишка, который любил играть на гитаре и играть в видеоигры. А этот мужчина, кем он стал, – совсем чужой человек, с которым никак не получается ассоциировать с собственным сыном. Безутешному отцу хотелось бы верить, что это только плод его воображения или сон, но умом понимал, что это реальность, хочет он этого или нет. Чтобы навести справки про Юлю, ему потребовалось ещё больше времени и мужества. И чуть не пожалел, когда вылезло окно с фотографиями и информацией. Её жизнь оборвалась в 19 лет в авиакатастрофе, когда она летела в Индонезию. Девушка летела одна, так как превратила путешествия в работу, так как стала трэвел-блогером. Никакой личной жизни, профессиональных достижений, только фото, где она мелькала на фоне известных достопримечательностей. Ей шёл десятый год, когда случилось непоправимое с отцом. Складывалось впечатление, что она пережила это гораздо легче, чем брат. Прокручивая однотипные снимки с дочкой, выросшей в красивую девушку с длинной косой и небесно-голубыми глазами, Тимур окончательно раскис. Оставив планшет на столике, он встал и подошёл к окну. Смутные световые огоньки с домов напротив и отдалённый гул автомобилей. В небе время от времени гремело. Тимур держал себя руками, словно помогая себе сохранить самообладание. После осознания того, что никого не осталось от его семьи, которую он знал и любил. «Их нет» – одна и та же мысль вертелась в голове. И вот его обдало жаром. А есть ли он? То, что он сейчас стоит живой – ничего не значит. Единственное, что принадлежит ему – это мозг с его нетронутым сознанием. А тело, жизнь, время – все такое чужое. Быть женщиной, когда ты родился мужчиной – задача не из лёгких. Он не умел краситься, укладывать волосы, подбирать одежду. Назад дороги нет, а значит, ему предстоит пройти возникшие трудности в полном одиночестве. Тимур прислонился лбом к холодному, такому безразличному стеклу. Он закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. К редкому грому и монотонному гулу машин добавился умиротворяющему стук капель дождя. Мужчине стало отчасти полегчало. Он не открывал чужие глаза, даже когда сверкала молния.

5

Двадцатый день жизни за пределами клиники в незнакомом мире не принёс ничего хорошего. Как и предыдущий. Пустота, разочарование, отсутствие поддержки – лишь малая толика того, что овладевало Тоней. Сидя в баре, где все тонуло в цвете крови, она пыталась забыться. Ничего не помогало: ни беспорядочные половые связи с девушками (к мужчинам её не влекло), ни реки алкоголя, ни наркотики. Чувства только притуплялись, не более того. Ужасная музыка била по ушам, но даже она не гоняла мысли о потерянном прочь. Прижимая к себе очередную незнакомку с фиалковыми глазами, Тоня свободной рукой вливала бренди себе в горло прямиком из бутылки. И поцелуй, полный страсти. Ноги, достаточно привыкшие к каблукам, отплясывали хаотичные движения. Затем шла вторая бутылка, третья… Тоня уже едва держалась на ногах, не без помощи девушки. Музыка постепенно стихает, толпа – редеет, а воздух из прокуренного и душного становится прохладным, хоть не очень свежим. У Тони в глазах все пляшет в цветах радуги. Ноги слишком часто подворачиваются. Кожаные сидения, тесный салон, еле двигающаяся башка на водительском сидении – и затем чужая квартира, темнота и мятая постель. Те же неловкие телодвижения, что и многими днями раньше – и Тоня вырубается в обнимку с той, которая утром выгонит прочь. Вряд ли она станет исключением. Ладно, то завтра будет. Тоня чувствовала себя довольно гадко, когда шла пешком к себе домой, так как денег на такси не было. Почему-то счёт опустошался слишком быстро, и теперь там не осталось ничего. Однако ей больше всего хотелось куда-нибудь упасть на пару часов, потому что все тело ломило. А та, с которой ей довелось провести ночь, выгнала прямиком из постели, не дав даже попить. Пусть Тоне проще, она бы настояла на приличиях гостеприимства, но у хозяйки квартиры оказался слишком визгливый голос, чтобы слушать его дольше. Тоня остановилась у конца пятого квартала. Она взглянула вверх, где пустой смог не давал пропуска для солнечных лучей. Видела ли она солнце после феноменального воскрешения? Что вообще случилось? Деревья стояли совершенно голые, как и кусты напоминали чахлый веник. И никаких клумб и зелени трав. Абсолютная темно-серая мгла, которую прорезает свет автомобильных фар. И тут слева от себя Тоня видит знакомое лицо за тряпочной маской. Смутное чувство радости тут же переполнило Тоню, и она перестала замечать скверное самочувствие. – Доброе утро… – вымолвила она и закашлялась. Кашель был лишь следствием того, что она выходила на улицу с непокрытым лицом. – Доброе утро, давно не виделись, – ответила Дайана, не снимая маски. Вокруг усты глаз появились «гусиные лапки». – Как поживаете? – Все прекрасно, привыкаю к новой жизни. Как там дела в клинике? – сказанные дежурные фразы дались Тоне нелегко, так как ей хотелось выплеснуть все то, что мучило с самого дня выписки. – Как я рада! Обязательно сообщу нашему гению, ему будет особенно приятно. – Ладно, я вас, наверное, задерживаю? – спросила Тоня, скрывая за улыбкой робкую надежду. Дайана секунду поколебалась, и глаза тут же посерьёзнели. – Вообще-то я и правда опаздываю, вы же знаете, клиника большая. – Тогда до свидания, была рада вас видеть. Сказав это, Тоня сразу же сорвалась на противоположную сторону; как раз «горел» зелёный свет на светофоре. Одно из немногих, что пока не изменилось за долгие годы «сна» Тимура. Она не слышала, ответила ли Дайана на прощание. В голове все гудело. Увидев ту, которая ухаживала за пациенткой, было уже невозможно залатать душевную рану. Так хотелось выговориться, и Тоня сама не знала, почему поспешила убежать прочь. Порог дома Тоня переступила с подвёрнутой из-за спешки и каблуков левой ногой. Желтоватая кожа на лице покрылась двумя яркими красными пятнами. Скинув ненавистные туфли, девушка, хромая, подошла к стойке. У конца стойки стоял небольшой шкаф. Открыв дверцы, Тоня достала наполовину заполненную бутылку и плеснула содержимое в стакан. Осушив залпом, она снова налила, как ей казалось, действенное средство от душевных мук. Вскоре бутылка стала пустой, однако Тоне нисколько не полегчало. Она потянулась за второй бутылкой, но в шкафчике стояли только пустая тара с открытыми горлышками. – Черт! – крикнув, Тоня швырнула стакан на пол. Осколки сверкали острием, упрекая неразумное создание за такое отвратительное отношение к вещам. Тоня отошла в сторону окна, размазывая пьяные слезы по лицу. Нога все настойчивее давала о себе знать, вгоняя девушку в безнадёжную хандру. Плотная завеса из тумана висела перед окнами грязным облаком. – Что вообще творится? – крикнула в пустоту Тоня, стукнув кулаком по стеклу. Теперь и рука заныла. Осталось снова зайтись в кашле, что и случилось. Тоня упала на колени, держась здоровой рукой за окно. Все тело сотрясалось, и Тоня не в силах держаться легла лицом к гостиной. Мнимый покой в пустой квартире давил на неё…

6

Наконец-то насыщенная рабочая смена закончилась, и можно спокойно посидеть немного в кресле, стоящем в сестринской комнате, – таковы мысли читались на лице Дайаны. Однако усевшись в кресле и размяв разболевшиеся ноги, она снова подумала об утренней встрече с Тоней. После выписки они ни разу не виделись, поэтому медсестра никак не могла выкинуть сухой и ничего не значащий разговор из головы. Несмотря на кажущуюся беззаботность в голосе, Дайана уловила в голосе надрыв. Но у неё не было времени, чтобы продолжить неожиданную встречу, и теперь она опасалась, что не все так хорошо. Дайана наверное так и сидела дальше, если бы в комнату не вошла коллега, которая сменяла её. Наспех собравшись, Дайана выскочила на улицу, где даже ночь не смягчала давящий эффект от дымчатого тумана, сквозь которого не пробивалось даже солнце. На углу, где ей довелось перекинуться парой слов с Тоней, она почему-то пошла не в свою сторону. Обжигающие язычки тревоги проходились в сердце, и она продолжала идти. Плотное покрывало, больше напоминавшее половую тряпку с пятнами из-под кетчупа, что-то накрывало. Возле него расхаживали люди в полицейской и медицинской форме. Несколько машин с мигалками на крыше. Один из полицейских увидел, как Дайана стояла слишком близко, по его авторитетному мнению, возле огороженного места. – Прошу отойти подальше, здесь нет ничего интересного – труп девушки, которая зачем-то бросилась с крыши. Хотя её уговаривали этого не делать. Дайану словно кольнуло. Неужели это…. Нет, она боялась предположить, что… – Девушку не Тоня Валеева звали?… В бесстрастном лице отгонявшего появился интерес. – А вы знали эту девушку? Дайана едва устояла на ногах. Даже показалось, что земля затряслась. Нет, не знала, – и тут женщина не слукавила. Она действительно не знала ни Тимура, ни Тоню. Для неё это был всего лишь один из многочисленных подопечных.

Спутник

Тина вяло брела по разбитым улицам, полных дорог с ямами величиной с воронку после бомбёжки, разрушенных домов с пустыми оконными проёмами и упавшими стенами, горящими автомобилями, из которых наружу вырывались языки пламени. Ей казалось, что из автомобилей выскакивали люди. Прозрачные и парящие над ямами. Приближаясь к озадаченной девушке, они тут же испарялись. Всюду крики, больше напоминавшие предсмертные вопли, шум чего-то разрушающего, оглушающие хлопки. В горячем воздухе – спёртый запах гари, пыли и жареного мяса. Тине все время хотелось закрыть уши, чтобы не слышать ошеломляющего шумового коктейля, только это ничего не давало. За плотно приставленными ладонями все равно децибелы не думали опускаться до черты «выносимо». На влажных от постоянного облизывания губах оседали крупинки мусора, который норовил залезть ещё и в слегка вздёрнутый нос, вслед за жужжащими мухами. Крылатых гадов было так много, что они, будучи в стае, образовывали тёмные облачка. Даже слышался их хоровой гул. Помимо страданий от ужасающего вопля незнакомой улицы под небом, дочерна серым из-за тяжёлых и низко свисавших туч, Тина испытывала чудовищную боль во всём, что начиналось от нижней челюсти и до самого конца шеи. Глотать – было той ещё пыткой. Говорить тоже не представлялось возможным: шея онемела. Однако это только на первый взгляд: на деле, Тина и держала ладони на ушах не только чтобы ничего не слышать, но и чтобы придерживать сломанную шею. Стоило ей расслабиться, так голова тут же безвольно падала на грудь свинцовым мешком. Из-за непривычного положения руки постоянно ныли и немели. И в такие минуты Тина укладывалась прямо на тротуаре и клала голову на него, чтобы дать руках отдых. Дыхание со свистом вырывалось из лёгких. Мухи тут же налетали на открытое потное лицо, несмотря на яростные махи руками. К её постоянному ужасу, она не знала, сколько это длится. День? Неделя? Месяц? Каждый новый день всегда повторял предыдущий: она просыпалась под стеной одного и того дома, наполовину разрушенного огнём и покрытого густой копотью, и видела, как снова лежит на спине под открытым безрадостным небом. Даже если она могла вчера улечься в другом месте, место пробуждения не менялось, словно заколдованное. Голова слишком болела, чтобы предаваться размышлениям насчёт этой сложившейся чертовщины. И навязчивая тошнота. Тина на энный день с грустной иронией заметила, что это реакция организма на неизменную обстановку. Здесь любому не поздоровится. А уж пока ещё подростку – и подавно! До этого что у неё было? Ничего особенного: родилась в семье среднего достатка, была единственным ребёнком. Без значительных достижений как в учёбе, так и творческих и спортивных пробах в многочисленных кружках. Училась не лучше и не хуже других, подруги как у всех. Игрушки по праздникам. Любимая беспородная собака по имени Лесси, которую завели на двенадцатый день рождения девочки. Так обычно, что зубы сводит от скуки. Гром грянул двумя годами позже. В один из обычных вечеров родители позвали девушку на разговор за кухонным столом. Только одного выражения лица родителей ей хватило, чтобы понять, что случилось что-то ужасное. К несчастью, догадки подтвердились: они сообщили, что разводятся и это не подлежит обжалованию. Именно в этот момент мир Тины рухнул, словно домик из игральных карт. Больше никаких себе семейных посиделок, которых хоть и становилось всё меньше с недавних пор, совместных поездок на море, планов… Девочку с опозданием осенило: папа приходил домой поздно, а иногда – и утром. Мама говорила, что у него работа и обязанности. Её лицо представляло собой непонятную печаль и скрытую обиду. Красные опухшие глаза, появление новых морщин, рассеянность в движениях. Тина посмотрела на папу с осуждающим взглядом и убежала к себе в комнату. В этот вечер отец ушёл с чемоданом. Она осталась с мамой, не сумев найти в себе силы простить изменника, променявшего лучшую женщину на нечто. Все как обычно. Мать ввиду отсутствия дополнительной материальной опоры ушла с головой в работу, оставив дочь наедине со своими переживаниями. Ранний секс, алкоголь, сигареты. Тина умело скрывала от родительницы свои новые пагубные пристрастия и увлечения. В 16 лет она встретила парня, который был старше её на 10 лет и не имел определённого заработка и личного жилья. Девушка, будучи влюблённой по уши, сбежала из дому. Чего только с ними не было. Они скитались по углам, предоставленными многочисленными приятелями. Но чаще они останавливались у его матери, едва сводившей концы с концами. Женщине не было и пятидесяти, но выглядела на 70. Сгорбленная спина, полное лицо с обвисшими щеками, как у бульдога, половина оставшихся зубов, седые волосы вперемежку с русыми, постриженные в короткую стрижку, и неопрятный вид. И неизменная рюмка водки под конец дня. Спустя полгода «весёлой» жизни, молодой человек пропал. Не было его целых 15 дней. Валя не находила себе места, постоянно названивая на его номер. И всегда равнодушный женский голос сообщал, что абонент вне доступа связи. Женщина, стала потихоньку гонять девушку из дому, заявляя, что ей не нужны проститутки под её крышей. И вот он наконец даёт о собе знать: он позвонил матери и сообщил, что уехал в другой город и нескоро вернётся, а с Тиной – расстаётся. Девушка пыталась с ним поговорить, но он через минуту бросил трубку. Через час Тина сидела на скамейке двора с нехитрыми пожитками. И вот сидит она под палящим солнцем и не знает что делать. Возвращаться на коленях в отчий дом – было ей не по силам. Нет, мать примет дочь, но стыд слишком застилал глаза девочке и лишал последней капли храбрости. Плюс у неё задержка четвёртую неделю. Расписаться добровольно в своих ошибках – лучше уж полезть в вольер с крокодилами. Помыкавшись несколько дней по дворах и в раздумиях, она поняла, что не хочет больше жить. Парень разлюбил и бросил, мать, явно забившая на дочь, школа, где ты – ноль без палочки. Не было веских доводов цепляться за никчёмную жизнь. Всё покатилось к чертям. Она снова села на скамейке, только уже с целью покопаться в своих вещах. Достав из кармана джинсы старый ножик бывшего молодого человека, она стала выуживать по одной вещи. Первой пошла голубая майка. Тупое лезвие ножа плохо резало вещь на полоски, и поэтому девушка вспотела, пока кромсала. Затем следовала блузка, платье и ещё парочка вещей. Тёплое осталось у матушки бывшего, но ей это совершенно ни к чему. Порезав всё, Валя стала связывать лоскуты между собой. Под конец получилось нечто вроде не очень тонкой, но крепкой верёвки. Ничего у неё не содрогнулось при мысли о самоубийства. Напротив, эта мысль только захватывала. С местом и временем она давно определилась: повесится в два часа ночи на турнике перед окном квартиры, где жил отец с мачехой. Пусть знает, как предавать прежнюю семью! Вале казалось, что тот момент никогда не настанет. Самодельную верёвку она спрятала в ту же сумку, с которой ходила. Чтобы не вызывать подозрения у чересчур глазастых прохожих и жильцов дома, она была вынуждена пойти отсидеться за гаражами. Там она вздремнула и не заметила, как на город опустилась ночь. Кинув сонный взгляд на дисплей садящего мобильного, она с досадой отметила, что ждать нужно больше трёх часов. «Ах, можно и раньше, если никого не будет» – решила она и встала с кучи досок, уложенных возле крайнего гаража. Людей было не так много: в основном, гуляла молодёжь и владельцы собак. Во дворе, где она планировала свести счёты с жизнью, шумела компания из парней. Тина присела как можно дальше от народа под ивой. Скоро двор опустел, только включенный свет из половины окон показывал, что не все рождены быть жаворонками. Девушка долго колебалась: она не могла больше ждать, потому что решимость потихоньку покидала её. Пойди прямо сейчас, то наверняка какой-нибудь курящий поднимет шум и испортит дело. В доме продолжал гореть свет, когда Тина со сильно бьющим сердцем подошла к турнику. Она бросила оценивающий взгляд и тут же вытащила самодельную верёвку. Ей пришлось напрячься, потому что рост не позволял достать руками и уж тем более связать узел. Она залезла на одну из опор, как по канату, и кое-как повязала. Руки чуть ли не тряслись: то ли от страха оказаться застигнутой врасплох то ли от осознания того, что сделанное не исправить. Но желание напугать отца было слишком сильно. Тина почему-то была уверена, что у неё ничего не получится, а отец, когда поймёт, что едва не потерял дочь навсегда, постарается загладить вину. Она раз пять смотрела в сторону балкона от квартиры на втором этаже, где жил отец. Там царила полутьма: наверное, он смотрел телевизор. Петля на шее, руками она держалась за опоры. Ноги всё время скользили вниз, но Тина стоически возвращалась наверх. Наконец-то дверь на балконе приоткрылась, и появился высокий тёмный силуэт. Затем лицо осветилось зажжённым огнём от зажигалки. Тина с огорчением поняла, что отец не смотрит в её сторону. – Папа! – крикнула она, и тот повернулся к источнику голоса. Руки опускают стойку, и раздаётся крик ужаса. По телу Тины пробежали судороги…. Кое-как поднявшись, Тина с осторожностью поплелась прямо по улице, что и делала каждый день. И ничего – другого. Пройдя мимо трёх домов с обрушившими крышами, она заметила молодого мужчину, сидящего на крыльце последнего. Между зубами дымила сигарета, наполовину выкуренная. Волнистые, даже курчавые каштановые волосы длиной ниже ушей, тёмные проницательные глаза с близорукими прищуром, прямой нос, ямочка на красивом гладко выбритом подбородке, смугловатая кожа. Телосложение – скорее худощавое, нежели атлетичное. Чёрная рубашка с закатанными по локоть рукавами и расстёгнутыми тремя верхними пуговицами, потёртые синие джинсы и тёмно-коричневые туфли, не отличавшиеся глянцем. Мужчина кого-то ей напоминалю Только сколько она не перебирала в уме всех знакомых, никого среди них он не мелькал. Подойдя вплотную к нему, она отметила, что тот давно не парень, но и не старик. Просто мужчина, которому далеко за тридцать. Высокий лоб был испещрён продольными морщинами, как и возле губ – складки, придававшие кому угодно горестное выражение. Нет, с таким она точно не знакома. Он тоже держал свою голову ладонями. При виде девушки он выплюнул сигарету и сардонически улыбнулся, хотя глаза оставались всё такими же печальными. – Что? Тоже сдуру повесилась? Тина не в силах вымолвить хоть слово, руками немного подвигала голову, чтобы показать кивок. Тот не убирая ладоней, едва сдержался, чтобы не рассмеяться. – И правда, чего это я… Сюда другие не попадают. Ну, что ж, добро пожаловать! Местечко, конечно, паршивое, но мы сделали свой выбор, и нам некого винить за это. Вижу, разговаривать не можешь. Ну, ничего. Пройдёт немного времени и тебе дадут возможность трепать языком. Хотя если ты была из болтливых, то лучше сразу же уйди. Мне хватает и без тебя всего этого. И он показал бровями и глазами на улицу, где продолжался знакомый до боли хаос. Хаос, от которого невольно скрипят зубы. Тина была поражена столь внезапной встречей. Сколько дней прошло, прежде чем она встретила первого человека на своём пути. Или точнее – душу висельника, но так правдоподобно сохранившую внешнюю оболочку из земного существования. Не успев решить, рада ли она этому, как с неба упал огненный шар величиной с арбуз. Он не задел никого из двоих, но страху на девушку нагнал. Не то чтобы прежде этого не случалось, но она по-прежнему впадала в ступор от подобных фокусов, подстерегавших её на каждом шагу. Столько незаданных вопросов вертелось в голове, и теперь их количество увеличилось. Как так, что она ходила по тому и тому же пути и не видела прежде этого мужчины? И с какой радости это случилось именно сегодня? И когда прекратится этот оживший кошмар с падением огненных шаров и разрушением всего и вся? Неужели она обречена на целую вечность? Взгляд с застывшей в глазах печалью отражал лучик надежды, что тому придёт конец, и скоро. Мужчина, по-прежнему не вставая со своего насиженного поста, продолжил монолог знатока: – Не переживай. Я расскажу, что знаю сам. У меня есть связи, так что на кое-какие вопросы могу ответить. В земной жизни я был известным музыкантом международного масштаба. Чертовски утомительное занятие: бесконечные гастроли, фанаты, журналисты под дверью, требования звукозаписывающей студии. Так что здесь служители ада мне только рады были помочь. Забавно, даже здесь у меня есть фанаты. Нигде от них не спрятаться. Однако до этого я дошёл не сразу. Тоже попал сюда, как и ты, не понимая, что происходит, и где желанный покой, которого не хватало на земле. Говорить не мог, никого не видел. Я один на один со всем этим повторяющимся кошмаром. Наверное, мне пришлось пережить тысячи долгих так называемых дней, чтобы я обрёл шанс на встречу хоть с какой-то душой. Забавно, но первый человек, кого я встретил здесь – тоже известный музыкант, повесился раньше меня и в более молодом возрасте. У нас были по одной малолетней дочери. Он, как и я, не гордится, что бросил дочь. Тем временем Тина от нечего делать смотрела на него и слушала так внимательно, как никого и никогда в жизни. Затем на неё снизошло озарение, что она видела его на мамином постере, который валялся в кладовке в ящике с вещами из детства и юности. Глядя на женщину с безрадостным лицом, сложно поверить, что когда-то и она мечтала, любила и всё такое. Только вот его имя начисто вылетело из головы. Тем временем музыкант остановился и достал очередную сигарету, придерживая одной рукой голову. Девушке пришлось терпеливо ждать, пока он закончит зажигать. К тому времени, как он снова продолжил курить, где-то взорвалась бомба: полетели стекла из окон, разбиваясь на совсем мелкие осколки при падении на дырявый тротуар. Незнакомец не обращал на это внимание. Всё это не было для него в новинку. «Да, – подумала девушка, – и к такому привыкают». – Вот ты его не видишь, а он сидит рядом с нами. Прямо за тобой. – Тина тут же обернулась, но там никого не было. Только засохший кленовый лист летал над асфальтом, хотя здесь не было деревьев. Раздался раскатистый смех. – Не смотри туда, тебе кроме меня пока никого не увидеть. За всё время существования в аду, я повстречался лишь с десятком душ. Тебе надо заслужить это право. Касательно ада. На земле у большинства людей какие-то неверные представление о загробной жизни. Про рай мне нечего сказать, туда меня не допустили, как добровольно ушедшего из жизни. Нам недозволенно лишать себя жизни в один момент, пусть тебе было невыносимо, а вход в рай стоит выстрадать сполна. Живые только в этом правы. Однако, – он замолчал, посмотрел куда-то в даль за спиной Тины, и снова заговорил – не все самоубийцы попадают прямиком в ад. Часть из них отправляются в чистилище, где отрабатывают билет в лучшее место или же остаются на том же месте, чтобы снова пытаться. Попадают ли оттуда в ад – мне не сказали. Чтобы попасть в чистилище, а не сюда, надо, чтобы по самоубийцам никто горевал. Ну, понимаешь, родители, дети, да хоть человек, о существовании которого ты даже не догадываешься. Даже животное – как бы это дико не звучало. Когда умирает последняя душа, которая тебя оплакивала – ты перемещаешься отсюда в чистилище. Вот мне, наверное, отсюда уже не выбраться, даже если на земле пройдут три сотни лет. А всё из-за сердобольных фанатов, хотя могу ли я сердиться на них? Да что это меняет? Ты, кстати, из какого года? Тина подняла руки так высоко, не забывая прижимать их предплечьями к голове, чтобы безымянный мужчина мог увидеть их. Она стала показывать ими по очереди цифры. – 2, 0, 1, 5. Ага, из 2015 года! Вот всего восемнадцать лет прошло! Моя дочь поди выросла настоящей красоткой. За эти годы я обрёл разве что шансом разговаривать и видеть несколько беспокойных душ, совершивших такую же непоправимую ошибку. И стоило ли оно того? Здесь намного хуже, как ты видишь, но мы не в силах отмотать время вспять, чтобы не совершать самосуда. Жестоко, конечно. Он замолчал, закурив очередную сигарету, которую достал из заднего кармана. Во время этого действия голову он придерживал левой ладонью, и Тина ему даже позавидовала. Правда она не пыталась так сделать, потому что опасалась, что шея окончательно переломится пополам. Он молча уставился на небо болотного цвета, словно потерял былой интерес к немой девушке с испуганными ничего не понимающими глазами. Тина закрыла глаза, когда мимо неё с угрожающим свистом пролетела вырванная откуда-то арматура. Открыв глаза, она с досадой увидела, как снова лежит под тем же местом, где просыпалась каждый раз. Здесь если и происходят перемены, то с неизменной чертовщиной. Она пыталась вспомнить, хотела ли она действительно спать после самоубийства? Все её действия совершались по инерции, разве что она не ела и не пила. Да много чего не делала, только ходила куда-то вперёд и валялась под открытым небом. Тут быть волком завыть, да голос пропал. Очередная попытка поднять голову без помощи рук окончилась тем, что возникала сильнейшая боль, от которой темнело в глазах. Присев и облокотившись о щербатую кирпичную стену, она с отупением думала, а не показалось ли ей, что здесь есть те же «счастливчики» вроде неё? Не так ли сходят с ума? А может она вовсе не умерла, а лежит где-то в психушке в плену своей однообразной и унылой фантазии? И как раз в эту секунду она узрела те матовые туфли. Запахло крепким сигаретным дымом, от чего свербило в носу. Она рефлекторно наморщила курносый нос. Этот парень может хоть секунду не пыхтеть, как паровоз? – Привет, что-то ты вчера слишком быстро испарилась. – Невозмутимо заметил вчерашний знакомый, если в аду вообще есть эти «вчера» и «сегодня». Какой в них был смысл, если каждый день до жути повторял предыдущий? Он уселся рядом, также облокотившись о стену. Тина, придерживая голову, повернула её к нему. Его голова спокойно держалась на своей же шее, а руки свободно свисали. Мужчина затянулся ещё пару раз и посмотрел на Тину, у которой нижняя челюсть свисала ниже прежнего. Он осклабился, обнажив чересчур белые зубы как для заядлого курильщика. – Не хотел вчера тебя шокировать, поэтому сделал вид, что тоже страдаю от невозможности держать собственную башку без помощи рук. Тина оторопело таращилась на него, желая выругаться от души. – Ай, да ты та ещё злыдня! – вскрикнул парень после того, как она стукнула задней частью башмака по его колену. Сигарета было выпала из его рта, но он вовремя поймал на лету и снова вставил в рот. Затем он стал потирать ладонью левой руки ушиб. Когда сигарета потухла, он встал и пошёл в правую сторону, не оглядываясь назад. Снова где-то раздались взрывы. Уставшая от долгого одиночества, девушка поспешила встать. Мужчина, которого она решила называть про себя «Курильщиком», не так уж и быстро шагал. Поэтому она быстро сравнялась с ним. Он не удивился или делал вид. – Что таки просишь прощения? Что ж, я тебя прощаю. Тина впервые за все время пребывания в этом месте улыбнулась. Не во все 32 зуба, но все также искренне. Курильщик казался ей слишком очаровательным для того, чтобы праведно гневиться за такое своеобразное самомнение. Нельзя сказать, что с ним эти наводящие ужас улицы пропали из виду. Таки они никуда не делись, как и взрывы с пожарами, пробуждения на том же месте, но они стали малозначительные, чтобы Тина замечала их. Теперь она не одна, а большего требовать не хватало смелости. – Знаешь, ты, наверное, ничего не слышишь кроме грохота и свиста, но здесь играет музыка. Это те песни, которые живым не дано услышать. Среди них есть даже мои. А что собственно мне ещё здесь делать, как не просиживать штаны за сочинением музыки? Здесь мне подарили жуткую дрянь под громким названием «гитара», акустическую. Струны на ней вечно расстраиваются и рвутся, и игра часто напоминает какой-то бессмысленный процесс мазохизма. Однако мне грех жаловаться. В этом даже есть своя особенность – если песня получается удачной вопреки всему, то я ей так радуюсь, словно покорил самые высокие горные вершины. А то, что легко достаётся – не ценится в полной мере. Тина не без интереса вникала в новую для неё информацию. Хоть она по-прежнему не вспомнила его имя, но что-то ей подсказывало, что этот незадачливый висельник – незаурядная личность, достойная уважения, если не поклонения. «Жаль, я не могу слышать то, что слышит он», – от этой мысли настроение вновь покатилось по наклонной плоскости. Музыка играла в её жизни играла не последнюю роль, но здесь ни один мотив не задерживался в голове. Немудрено, если ежедневно и каждую секунду царит оглушающий грохот. Тут хоть бы имя своё не забыть. – Но я надеюсь, ты можешь слышать моё пение. Сердце Тины вздрогнуло, когда он тут же открыл рот. Не для того, чтобы упиваться долгим монологам, и не для того, чтобы вставить сигарету. А для того, чтобы запеть чарующим баритоном. Тина погрузилась в пелену низковатого голоса. Среди монотонного уличного воя, пение Курильщика. Она представила себя странником, блуждающим по пустыне, но достигшего райского оазиса. Одна песня сменилась другой, третьей… Певец пел, глядя на Тину. Ему льстило, что его слушают с неподдельной жаждой. В мире живых ему нравилось выступать, но лишь отчасти, так как одновременно боялся толпы. Неважно, что эти люди его любили. Но Тина – совершенно другой случай. Он видел в её распахнутых глазах восхищение, что и вдохновляло продолжить выплёскивать свои чувства через песни. После пятой песни он отошёл к крыльцу одного из разрушенных зданий. Войдя внутрь, он вынес гитару с многочисленными царапинами. – Сыграю тебе весь тот адский репертуар, который родился здесь. Праздник продолжился. Хоть гитара местами звучала, как резаная свинья, но Тина и музыку слушала с удовольствием. – Все, надоело. – Сказал Курильщик, отложив гитару после часа игры на ней. Затем он увидел, что Тина нисколько не расстроилась, но сохраняла блаженное выражение лица. – Не за что, детка. Тина рассмеялась, не отводя влюблённых глаз с музыканта. Спутники остановились на перекрёстке, по углам которого стояли по одной сожжённой до углей башен высотой в восемь метров. Спутник снова покопался в карманах, откуда ожидаемо вытащил начатую пачку сигарет. «Боже, откуда они у него берутся в таком количестве, если здесь нет никакого намёка на магазины?» – нередко такой вопрос донимал Тину, и этот раз не стал исключением. Не опять, а снова в мутном небе раздался грохот. Оба спутника не сразу поняли, что он сильно отличался от предыдущих. И вот с каждым разом они почти одновременно начали понимать, что это…гром. Нет, он и раньше разражался в мрачном небесном полотне, но в этот раз в воздухе стал ощущаться тот самый запах мокрого асфальта. – Ого, впервые на веку моего пребывания здесь случается подобное. Может, это ты стала виновником торжества? – беззлобно спросил мужчина, теребя пачку. И тут же на них вылился он – дождь. Такой сильный, что спутники в миг намокли. Одежда прилипла к телам, волосы повисли, а сигареты в пачке тут же стали непригодными. Но мужчина нисколько не расстроился; пачка тут же отлетела прочь. Тина не могла поверить, что дождь не принёс ей чувства раздражения. Наоборот, он её взбодрил и освежил. Он стал для обоих душем, освежающим не только грязное тело, но и душу. Гарь, запах гниения, пыль – все это оказалось подавленным. Ямы наполнялись так быстро, в них можно было искупаться уже через несколько минут. Огненная мгла сменилась прохладной чистотой. Музыкант стал прыгать по лужам, как беззаботный мальчишка. Тина же подставляла своё лицо многочисленным каплям, которым приятно падали на разгорячённую кожу. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Вернулась та же мгла, но пенистые лужи оставались на своём месте. Спутник встал рядом с Тиной, откидывая назад свои мокрые волосы. В его глазах промелькнуло тень чего-то нового за то время, которое Тина провела с ним. – Вот это да! Не знаю, как ты, но я начинаю сомневаться, что мы в месте, которым стращают повёрнутые на религии люди. Тина слегка кивнула, подтверждая высказанное умозаключение. За одним сюрпризом следовал ещё один: Тина поняла, что ей не надо поддерживать собственную голову. Ещё во время кивка она поймала себя на том, что ничего не болит и не хрустит в области шеи и челюсти. Пока спутник отвернулся, поглядывая в даль, она осмелилась убрать руки, и, о чудо, голова не надломилась, а держалась уверенно. Несмотря на столь ожидаемое открытие, Тина снова вернула руки в привычное положение, когда спутник стал поворачиваться к ней. Ей хотелось так же одурачить, как её – в своё время. – Ты чего так улыбаешься, будто тебя повели на шоколадную фабрику? Тина не могла бороться с эмоциями, и поэтому вместо того, чтобы придерживаться своего замысла, она опустила руки. – Ого, я потрясен! Тебе повезло гораздо раньше, чем мне. Поздравляю! Может, ты и в Рай раньше меня попадёшь, от чего я буду, конечно, счастлив. И он по-братски пожал ладонь Тины. Его слова её несколько расстроило, ведь ей хотелось вовсе не этого… – Привет! – вырвалось из губ Тины, прежде чем она осознала, что произошло. Не веря, Тина повторила, и это ей удалось безо всяких усилий. По улице эхом пронеслось её приветствие, полное радости. Она может говорить! Спутник удивился не меньше её. – Ну вот, теперь ты мне отомстишь круглосуточной болтовней про всякую ерунду! – морща нос, выпалил он и тут же осклабился. Его рука машинально потянулась за сигаретами в задний карман брюк, но он не стал ничего вытаскивать. Тина осторожно покачала головой, по-прежнему боясь резким движением вернуть сломанную шею, а за ней – и боль с немотой. – Нет, я вообще немногословный человек, так что можешь спать спокойно. Спутник невесело рассмеялся. В Аду никто не спит; каждый согрешивший только падает в темноту и оказывается на том же самом кругу. Ни он, ни Тина, никогда не доходили дальше двадцатого квартала с пылающими и чадящими руинами. По прошествии времени спутники настолько притёрлись друг к другу, что начали испытывать скуку. Тине надоело слушать его болтовню и песни, которые начали вплетаться в общую звуковую картину на адских улицах. И судя по раздражению, заметного в тоне мужчины, он тоже начал уставать от молчаливой девушки, которая смотрела на него уже без восторгов. Задетое самолюбие давало о себе знать, но он старался не показывать этого. Ведь он мало кого видит здесь, чтобы так бездумно отвергать компанию. Над ними снова сгустились тучи из мух. – Пойдём за мной от этих тварей, – пробормотал спутник Тине, взяв её за руку. Тину возмущал его командирский тон и грубая хватка, будто она – его собственность. Однако она молча последовала. Они поспешили в один из ближайших уцелевших зданий. Тина прежде никогда не ступала за порог дома. Ей казалось, что там поджидает котёл, логово чертей или полчища крыс. В общем, все то, что она могла представить. К тому же, она не имела привычки лезть туда, куда её не приглашали. Странно, что спутник так долго никуда не заводил, предпочитая прогулки на свежем воздухе, если можно так сказать. Однако внутри не было ничего из того, что должно быть по предположению Тины. Прихожая тут же была и гостиной, так как отсутствовали стены; то же самое касалось мебели. Простой пустое помещение. Штукатурка на потолке сильно обвалилась, обнажив гнилые деревянные перекрытия. И пол поскрипывал, предупреждая о том, что незваные гости могут провалиться. Из разбитых окон с пыльными осколками пробивался тусклый свет. Тина чихнула, и вокруг пары поднялось лёгкое облачко пыли. – Будь здорова, – весело пожелал спутник, отмахиваясь от пыли. – Зачем мы сюда зашли? – решила Тина поскорее избавиться от мук вопроса, не удостоив благодарности. Отсутствие игривости в интонации давало ясно понять, что другого она слышать не хотела. – Могла бы и поблагодарить, ведь я давно не слышал простое человеческое «спасибо». Понимаешь? От былого балагурства не осталось и следа, и Тина решила молча дожидаться. Спутник сел на грязный пол, поджал ноги, достал пачку с сигаретами… – Довольно! Я сыта своими сигаретами! Дымишь как паровоз! Спутник ошарашенно уставился на Тину. – Эй, ты чего? С голосом вернулся вредный характер? Ты же до этого времени не жаловалась. – Я не могла!… – и Тина запнулась, поняв, что показывает себя не с лучшей стороны. Глаза увлажнились, поэтому она отвернулась. – Прости. Спутник повертел пачку, глядя на худенькую спину Тины. Он передумал курить и спрятал сигареты в кармане. – Это ты меня прости. Я все время думал и говорил о себе, любимом. А ты все это терпела. Тина наспех вытерла щеки и обернулась. Виноватое лицо спутника подтверждали сказанное им. Она подошла к нему, встала на колени и обняла его. Он обнял её в ответ. Тина зарылась носом в волосы, впитавшие в себя запах табака, гари и пыли. Такое ненавистное, но её тянуло к спутнику, как мотылька – на свет. Не успела она коснуться губ спутника, чтобы поцеловать, как тут же она оказалась лежащей под знакомыми руинами. Она раздосадовано вскочила на ночи и крикнула в пустоту: – Ненавижу это место! Эй, слышите? Ненавижу! Эти слова звенели в собственных ушах, заглушая шум взрывов. Внезапно в эту какофонию влился чей-то злорадный смех, словно насмехаясь над самоубийцей и её тщетными надеждами. Сощуренные тёмные глаза неотрывно глядели на отдаляющуюся Тину, которая успела запасть в душу. Тоска, боль, разочарование и привычная готовность смириться со своей участью. Он снова не получил шанса покинуть это место, не то что Тина. Если она заметно удивилась вести, что ей предстоит отправиться в чистилище, то он лишь пожал плечами. При нем десяток душ висельников получили пропуск на выход из Ада, и ему было к чему привыкнуть. Да и что поделаешь? Не станешь же закатывать истерики или силой удерживать счастливчиков? Пока о нем будет кому горевать – отсюда ему не выбраться. Таковы законы в преисподней. Несколько минут назад между Тиной и ним происходила сцена мучительных уговоров и прощания. Девушка чуть ли не вцепилась в него мёртвой хваткой. – Нет, ты должна забыть обо мне! Не стоит оставаться ради такого, как я. И я не один! Со мной мои братья, которым тоже пока не дано покинуть это злосчастное место. На кого же я их покину? – Я хочу остаться с тобой! Почему ты не попытаешься последовать за мной? Ему захотелось достать сигарету, чтобы собраться, только Тина слишком сильно прижалась к нему. Тонкие руки сплелись за его спиной, давая понять о серьёзности бессмысленных намерений. – Слушай, рано или поздно мы с тобой вновь встретимся. Просто моё время ещё не пришло. Я бы хотел пойти с тобой, но туда меня все равно не пустят. Мы не на Земле, и никому не интересны наши желания. Ад на то и Ад, чтобы не получать тог, чего хочется. Его грязная рубашка потемнела от огромного пятна на груди. От него ему стало немного прохладнее в этом жарком и почти пустынном Аду. Так и тянуло сказать: «Плачь почаще на моей груди, это освежает!». Однако он предпочёл водить ладонью по спутанным волосам Тины. Если она не парирует, то ему нечего добавить. Все сказано и ничего больше не имеет значение. И вот она, наспех вытерев слезы, пошла в сторону, где стоял посланец. Он ничем не отличался от людей: обычное мужское лицо и тело, разве что рост – три метра. Тина на его фоне казалась безумной мелкой и беззащитной. Одет он был в длинную до пят шелковую тунику цвета, который напоминал о густых лиственных деревьях после проливного дождя. А на голове задорно блестела лысина. Чего нельзя отнять у него – так это терпение. Стоять и безмолвно наблюдать за промедлением заартачившейся девушки. Ни одна черта на лице не выдала желание поторопить или выругать. Тина обернулась, прежде чем пойти за великаном. Сигарета – все тот же непременный атрибут, как сардоническая улыбка и прищур. Правой рукой он убирал спутанные локоны с лица. Затем он помахал девушке, кивнув. У Тины защемило сердце. Ей хотелось броситься к нему, но он отвернулся и пошёл в противоположную сторону. Лёгкие словно сдавило тисками; Тина что-то крикнула ему, но вместо крика стояла звереющая тишина. Снова отчаянная попытка заставить его услышать, и такая же тщетная. Девушка не в силах видеть удаляющийся силуэт, бросилась за ним. И тут же огромная ладонь легла ей на плечо, затем все вспыхнуло. – Боже мой! Она очнулась! – услышала Тина, когда она раскрыла весом с тонну веки. В поле зрения появилась резко постаревшая мать, которую она не видела вот уже сколько… От попытки сосчитать месяцы у неё закололо в висках. Женщина слегка склонилась, показывая множество глубоких морщин, синяки вокруг глаз с покрасневшими белками, наполовину седую шевелюру, собранную в низкий хвост. Дурацкая кофта с длинными руками и украшенная впереди цветами, вышитыми золотой нитью, болталась на ней. А ведь когда-то она предательски подчёркивала каждый изъян фигуры из-за нескольких лишних килограммов. – Тина, наконец-то ты пришла в себя! – выдавила мать из себя дрожащим голосом. Её трясущиеся руки аккуратно коснулись лба дочери. – Я боялась, что ты не выкарабкаешься! Месяц в коме… Девушка недоуменно уставилась на мать, не двигая головой, потому что на шее находился гипс. Какая кома? Разве она не ходила по улицам Ада в компании красивого незнакомца? Почему она здесь, если ей надо быть в другом обещанном месте? Где реальность, а где бредни, если не сон? Жива ли она или все же мертва? Тина открыла рот, откуда торчала трубка. Нет, разговаривать она не в состоянии. Прямо как в Аду. Её окатило горячей волной, вызвавшей учащённое сердцебиение. Она начинала осознавать, что её тело приковано в кровати, предположительно больничной. Шею держит гипс, во рту – трубка. Ощущение тяжести во всем теле тупой боли – выше груди, причём пошевелить хотя бы пальцем – означало бы пробежать десять километров за один подход. И она так лежит месяц… Такая молодая и некогда энергичная теперь бревно в человеческом теле. Нет, Ад не там, он здесь! Она ничего не может, даже пошевелиться. Там она могла хотя ходить, сидеть, учиться заново жить и общаться с Незнакомцем. Слезы брызнули из глаз, чего мать не могла не заметить. – Тина, не плачь! Все хорошо! Ты жива, и это главное! Как же Тине тогда хотелось отвернуться, смахнуть слезы или, на худой конец, соврать, что она плачет от радости. И как же мать, сама того не осознавая, делает ещё хуже. Девушка жалела, что не умерла. Вскоре пришли сестра с доктором и отослали мать прочь из палаты. Они сменили капельницу, сделали несколько уколов, приглушили свет. Тина почувствовала, как её клонит в сон. Потолок стал покачиваться, а веки наливаться чугуном. Перед тем как закрыть глаза, Тина увидела над своим лицом сощуренные глаза и хитрую улыбку спутника из Ада. Между губами торчала незажженная сигарета. Девушка будто очнулась; она хотела вытянуть трубку изо рта, но руки не поднимались выше пяти сантиметров над кроватью. Спутник, заметив столь непосильное рвение Тины, ободряюще прошептал: – Тише, ты же помнишь, я не люблю болтунов. Сладких снов. И он пальцами закрыл ей веки.