Мальчишечье море

– Ты все-таки зайди к Уоллесам, может Фил его видел, – попросила меня мама, когда я в холле одевал поверх своей оранжевой свифтшотки дождевик.

Уоллесы жили на нашей улице Хинд Клоуз, совсем рядом – через пять домов, – потому моему брату позволялось ходить к ним без сопровождения. Обычная семейка: фазер, мазер и сынуль, которому было столько же лет, как и Браю. Они вместе посещали начальную школу Баден Повелл и дружили много лет. Филип таскался за Брайаном, как хвост, и, по-моему, его боготворил. Стоило Браю завести новый фэндом[9 - От англ. fandom, букв. фанатство – неформальное (как правило) субкультурное сообщество, участники которого объединены единым интересом, связанным с произведениями искусства – пристрастием к определённому фильму, книге, сериалу и т. д.], как Фил сразу брал с него пример. Брат одно время полюбил мультик про паровозик, и его дружок незамедлительно раскрутил своих родителей на покупку игрушечного уродца с бледным лицом утопленника. Или взять хотя бы историю династии Скайуокеров. В сентябре Брай выпросил у отца подарок за хорошую учёбу, и тот купил ему синий меч Люка. Мама сшила белый балахон, похожий на шерстяной халат, и мой брат разгуливал в нём по дому. Фил немедля прибежал к нам в гости в чёрной маске и с красным трехрогим световым мечом. Они принялись сражаться и дружок Брая постоянно ему поддавался.

Наверное, дружба и должна так строиться: кто-то главный, а кто-то всегда в тени. Но для меня это как-то было дико. Я к такому не привык. Равноправие, взаимопонимание, доверие – вот что должно лежать в основе дружеских отношений в моем понимании. Хотя мне было трудно судить, друзей в возрасте Брая у меня не было, а моей дружбе с Сэнни слегка лишь больше года.

Улица встретила меня неласково: едва ли не ураганный ветер принялся сдирать с моих плеч дождевик, кроссовки намокли. От холода и сырости покраснели пальцы и кончик носа – под ним стала скапливаться влага. Безрезультатно заглянув к Уоллесам, я двинулся по Хинд Клоуз обратно к своему дому, но не свернул на подъездную дорожку, а прошёл дальше, думая по пути, где Брай может околачиваться в такую погодку столько времени. Я всерьёз переживал, думая, что он весь продрог и промок. Если он простынет и заболеет, то батон три шкуры спустит с меня и мамы.

Признаюсь честно, в последнее время, когда отец орал на меня, я его не боялся и не обижался, просто воспринимал его вопли, как некий громкий задний фон, этакий бэкграунд[10 - Фон трека, то на чём он построен (англ. Background – задний план)]. Иногда ловил себя на мысли, что если наложить на него своё пение, то может получиться нечто. Правда свой голос мне пришлось бы подвергнуть компрессии[11 - Применяется для сжатия динамического диапазона трека, т. е. уменьшить разницу между самыми громкими звуками (пиками сигнала) и средним уровнем сигнала трека.]: природа меня обделила, наградив, словно в насмешку, тремя октавами. Но зато я мог разбить громоподобный рёв батона на отрезки, обработать их реверберацией[12 - Реверберация – это процесс постепенного уменьшения интенсивности звука при его многократных отражениях.], добавить 808бас, разнообразить все несколькими ударными киками, вплести дипер[13 - Бас-гитара.], и вот он шедевр – готов. Жаль, что у меня так и не хватило решимости.

Район Треморфф, где живет наша семья не совсем благополучный, но и не такой дрянной, как соседний Сплотт – здесь обитают более или менее приличные люди, но и до того же Уитчерча или Мейнди ему очень далеко. Улица Хинд Клоуз, на которой последним и стоит наш дом, упирается в огромный пустырь Пенгэм Грин. Это место нечто среднее между парком и помойкой. Там полно всякого мусора, в кустах всегда трутся какие-то подозрительные личности. Мама запрещала Браю ходить по пустоши одному. Я же часто там бывал для того, чтобы сократить свой путь в школу и обратно, избежать столкновений со старшими ребятами и просто ни с кем не встречаться по дороге. Пенгэм Грин начинается сразу за невысоким забором из металлической сетки, который тянется вдоль боковой стены нашего дома. Окно моей комнаты выходит как раз на эту сторону. Пустырь выступает в качестве буферной зоны, огораживая наш район от сталеплавильного завода и побережья.

На протяжении всего прошедшего лета я наблюдал за тем, как ночами перемещаются картонный коробки, складируемые за высоким забором гипермаркета Теско, который располагался неподалеку, на территорию пустоши. Увлекательное было зрелище.

Городские власти, стремясь очистить от мусора и облагородить Пенгэм Грин, чтобы потом можно было гордо величать этот участок земли парком, как-то понагнали людей, преимущественно иммигрантов, и вывезли весь хлам на трёх больших грузовиках. Но все их усилия оказались бесполезны, так как на следующее утро коробки каким-то необъяснимым способом материализовались в разных уголках пустоши. Некто выложил из них пирамиды высотою в восемь футов. Простояли они, правда, не долго, позже их разметало ветром, налетевшим со стороны залива. Естественно у городской управы возникли серьёзные претензии к руководству гипермаркета, но те лишь пожали плечами и сказали, что разберутся и выяснят, кто из их работников занимается подобной фигней. Коробки снова собрали уже силами коллектива магазина и благополучно отправили на свалку. На пару дней все успокоилось, но потом пирамиды появились вновь, причем в тех же местах, что и предыдущие. Их еще раз ликвидировали, но безуспешно. В течение нескольких следующих недель они возникали с завидной периодичностью. Все наши соседи гадали, кто же их расставляет, некоторые отправлялись в ночные дежурства, осматривали местность. Я тоже несколько ночей пробовал не спать, желая понять, кто всем этим занимается, но так ничего и не увидел. Всё закончилось тем, что городские власти плюнули на Пенгэм Грин и о парке забыли. Пустошь вновь оказалось в полной власти подозрительных индивидов, которые появлялись там ближе к вечеру.

Пока я шёл по натоптанной тропе, пролегающей вдоль чащобы высоких кустов вперемешку с побуревшим бурьяном, мне никто не встретился. Я то и дело оглядывался по сторонам, просекал ситуацию, готовый в любой момент броситься наутёк. Наушники не давали мне преимущества первым услышать об опасности, но от удовольствия послушать сеты популярных ди-джеев и музыкальных продюсеров, пока ищу своего брата, я отказываться не собирался.

Можно назвать меня трусом, бабой, кроликом. Сколько себя помню, у меня всегда были трения со сверстниками, и прочим сбродом, посещавшим среднюю школу «Высокие Ивы». И я вывел на основе своих взаимоотношений с ними аксиому, что неважно, урод я или нет, просто окружающим, но не всем, а только тем, кого можно называть хантсмэнами, всегда нужен мальчик для битья; они выбирают себе жертву и непостижимым образом, как будто сговорившись на ментальном уровне, травят, презирают, ненавидят. Они, как стая, потому я всегда начеку.

Преодолев земляной вал, отделяющий задний двор моей школы от пустоши, я выбрался на футбольное поле. Хотел обойти здание своей альма-матер и поискать Брая в парке, который находится выше по Мерсиа-роуд, но заметил брата в зелёной курточке на подходе к парковке перед школой. Он, посмотрев по сторонам, пересёк затихшую из-за непогоды Силвод-роуд, махнул рукой и бегом направился ко мне. Судя по всему, он шёл с побережья залива, куда ему строжайшим образом было запрещено ходить не только мамой, но и отцом.

Там на узкой полоске берега залива, за шоссе Ровер-уэй, иммигранты самовольно возвели небольшой посёлок – поставили несколько сборных домиков и старых, облезлых, покрытых ржавчиной, трейлеров. Городской совет пытался несколько раз выдворять их из стихийного поселения, но те пошли жаловаться по всем инстанциям, напомнили о политике толерантности и власти отступились, лишь на всякий случай огородили территорию бетонным забором. Наивные. Со временем посёлок, у которого не было официального названия, разросся и теперь состоял из беспорядочно разбросанных улиц, заваленных различным мусором, ворованным металлоломом, старыми покрышками и прочей дрянью, за что и получил громкое и говорящее само за себя название от местных – Гербидж.

К обитателям поселения я относился терпимо. Они не виноваты, что в их странах богатеи делят власть и деньги, продают свой народ, и потому простым смертным приходится искать своё счастье в прямом смысле за тридевять земель. К тому же в этом посёлке жил мой единственный друг – Сэнни.

– Ну, и какого чёрта ты там делал? – Начал я разборки, как только Брай, запыхавшийся, оказался рядом.

– Дома всё успокоилось? – спросил он, не обращая внимания на мои слова.

Как ни странно, но его куртка была относительно сухой, не похоже, что он всё время провёл на улице под дождём.

– Мама тебя обыскалась. Давай придумывай, что ты ей сейчас скажешь о том, где пропадал столько времени.

Ни разу в жизни не закладывал младшего брата, что бы тот не натворил, и никогда не ставил себя выше его. Конечно, при случае не упускал возможность покомандовать им – трудно было удержаться от соблазна, имея шестилетнюю разницу в возрасте, – но своей властью не злоупотреблял. Мы были с ним в одной лодке, вернее нас трое – я, мама и Брай; батон – он зимнее бушующее море. И нам троим нужно держаться вместе, друг за друга, чтобы выстоять и не пойти ко дну.

– Гулял по берегу, – сочинил Брай.

– Молодой человек, а вам не кажется, что вы нагло лжёте? – Я перешёл на официоз, которого набрался от Сэнни.

– Стю, не спрашивай меня тогда, где я был и мне не придётся врать. Я не делал ничего плохого.

– Да ты хоть знаешь, что сейчас полно всяких… педиков! – Я рассчитывал, что это слово его напугает. – А ты бродишь один неизвестно где!

– Я смогу постоять за себя! – Брат, отвернув полу куртки, словно ковбой из старых американских вестернов, продемонстрировал оружие, которым планировал отбиваться от плохих парней – световой меч.

– Ха-ха. Очень смешно, – сказал я серьезно. – Брайан, не стоит преувеличивать свои возможности. Окружающий мир не сказка, и не кино.

– Я умею сражаться! Ты видел, как я недавно врезал этому Кэтмору из третьего класса?

Да, я видел. Забияка и второгодник Уильям Кэтмор достал всех в Баден Повелл и Брайан решил его проучить: собрал после окончания уроков своих дружков и они зажали драчуна Билли под трибуной школьного стадиона. Мне довелось застать лишь окончание грандиозной драки, как раз тот самый кульминационный момент, когда Брайан отвесил мощнейший правый хук Кэтмору, и я испытал тихую грусть. Младший брат, наносящий удар поверженному и растерянному противнику, окруженному со всех сторон орущей мелкотой, слишком сильно походил на отца. Мне не хотелось, чтобы он стал таким же.

– Да, ты умеешь сражаться! После того случая маме пришлось краснеть перед директором, а я до сих пор вынужден встречать тебя после занятий не так, как раньше на перекрестке, а заходить за тобой в школу, чтобы ты в очередной раз не вляпался в какую-нибудь неприятность!

– Билли – засранец! Он заслужил!

– Его можно было наказать и по-другому! Нечестно, когда толпа нападает на одного!

Брай сразу расстроился, что стало заметно по его лицу. Меж тёмных бровей пролегла вертикальная складка, ярко-синие глаза наполнились влагой, губы собрались в нитку. Он не любил, когда ему возражали, а его умозаключения подвергались критике. Совсем, как батон.

– Эй! – нас кто-то окликнул.

Мы оба повернулись на голос. Невдалеке от нас остановилась девушка, – я понял это скорее по её фигуре. Лицо наполовину скрывал капюшон чёрной теплой толстовки. У ноги незнакомки замерла собака, хаска. Светло-серая шерсть чуть намокла и топорщилась в разные стороны, как иглы ежа.

– Брай, всё в порядке? – спросила девушка.

Я опять в очередной раз удивился, насколько широк круг знакомых у мальчишки восьми лет отроду.

– Да! Всё нормально – это мой брат, – с гордостью сообщил Брайан.

Собака, приветливо виляя хвостом, подскочила к нам. Меня поразили ярко-голубые глаза, холодные, льдистые. От них веяло зимой, настоящей со снегом, бескрайними белыми просторами под светлым прозрачным небом, которые не сливаются на горизонте, а граничат ясно видимой линией.

Брай запросто, без опаски, погладил собаку, и скомандовал ей: «Сидеть!», и та покорно подчинилась, как будто всегда выполняла лишь его приказы. Затем брат проговорил заклятие всех зэвэшников: «Да прибудет с тобой сила». Странное пожелание для собаки, но Брай любил к месту и не к месту его употреблять. Он благословлял так всех подряд: меня, маму, Фила, Эбби, Сэнни, своих дружков, и даже отца.

Девушка тем временем, тихо свистнув собаке, пошла своей дорогой дальше. Её хаска бросилась следом. Они завернули за угол здания школы, вероятно, направляясь на пустошь.

– Кто это? – поинтересовался я у Брая, глядя им в след.

– Кэти, она живет в Сплотте.

– Так, давай сразу договоримся – батону ни слова о том, где ты был, иначе нам всем влетит. Мне скандалы надоели, и думаю, на сегодняшний день их уже хватит.

Повернувшись, я взял курс на Мерсиа-роуд, и Брай, подстраиваясь под мой длинный шаг, побрёл следом.

– Только маме не говори про побережье, – предостерёг я его из-за плеча. – Она начнёт переживать, а ей и так сейчас тяжело. Давай скажем, что ты был у Кентов, договорились?

– Угу, – согласился с моими доводами брат. Джош Кент был ещё одним приятелем Брая и жил неподалеку.

Возвращаться домой пришлось по улицам – не мог же я тащиться с братом через пустошь. Если бы это увидел наш отец, мне бы не поздоровилось. Пройдя по Мерен Плейс, мы свернули направо, и дошли до перекрестка Райнуэй-роуд и Хинд Клоуз, где ненадолго остановились: Брай завязывал шнурки на своих кроссовках. Я нашёл взглядом наш дом в конце улицы и с облегчением выдохнул: машины батона (единственной роскоши, которую он позволил, причем только лишь для себя) – белого фольксвагена не было у края тротуара. Вечер воскресенья для отца святое время: его ждал паб, приятели, мужские разговоры, обсуждение всякой хрени (сальные шутки про жён сослуживцев, последние сплетни о соседях и общих знакомых, мытьё костей начальства). Зубочёс сопровождался небольшими порциями алкоголя – завтра на службу, – и заканчивался глубоко за полночь. Ранним утром батон просыпался свежим и отдохнувшим. Все планы на выходные выполнены: жене прочитаны нотации, детям преподнесён отцовский урок. Вот она – семейная идиллия.

Глава 2

1

Тошнотворный хруст. Тонкий хрящ сминается; от резкого рывка рвутся связки и мышцы; шейные позвонки, смещаясь, сдавливают спинной мозг; окружающие ткани начинают кровоточить.

Отзвук неприятного хруста не давал уснуть ему этой ночью. Он слышал его в своей голове вновь и вновь, словно MP3-файл поставленный на повтор. Грохот крупных капель дождя по железу и гул ветра не могли заглушить, порождённый фантазией, еле различимый треск. Смуглый мужчина в сером спортивном костюме ворочался на узкой откидной кровати. Старый матрас, без простыни, сбился в бугры, а одеяло, воняющее застарелой мочой, сползло на бок, оголив грязные ступни ног.

Сумрачная темнота и осенняя сырость навечно поселились в его нищем жилище – маленьком трейлере на бетонных блоках, – и напоминали тюремную камеру. Временами Дауд Капрух просыпался среди ночи, и ему казалось, что он уже давно понёс наказание за совершённое преступление, и лишь рокот моря снаружи, который легко проникал сквозь тонкие металлические перегородки, убеждал его в обратном.