По следам Лейва Счастливого

По мелководному заливу мы отправились обследовать многочисленные здесь острова. Посетили маленький Флинт-Айленд с россыпью коричневого кремня на берега, потом низкий и плоский Грин – Айленд, где есть отличная трава с пятачками лютика и фиалками; раньше здесь гнездились гаги. Наконец подошли к Грей-Сакред-Айленду. Северный берег острова крут и обрывист, на южном раскинулись зеленые косогоры с низкой порослью. Дальше к северу до самого Лабрадора простиралось море, а на юге мы видели плоскую равнину Ланс-о-Мидоуз. Грейт-Сакред-Айленд – превосходный ориентир для мореплавателей. Кто правил на него, не мог не заметить Ланс-о-Мидоуз.

... Раскопки шли своим чередом. Шустрые ребятишки из рыбачьего поселка неизменно сновали около нас. Славный народ! Таких воспитанных детей в городе редко увидишь. По воскресеньям нас навещали принарядившиеся жители ближайших поселков. Они дивились на странных чужеземцев, которые уже не первую неделю рылись в земле. Возвращаясь с охоты, заглядывал к нам сын Биг Чифа Ллойд: связка морской птицы за плечом, в руке старинное ружье, на груди пороховница. А мы все копали и копали.

СТРАНА И ЕЕ НАСЕЛЕНИЕ

Ланс-о-Мидоуз лежит на 51°36' северной широты и 55°32' западной долготы, то есть примерно на широте Лондона. Это на девять градусов южнее Аустербюгда в Гренландии.

Климат здесь типично морской, во многом определяется идущим на юг холодным Лабрадорским течением и ветвью Гольфстрима. Средняя летняя температура 10-15°С. Зима сравнительно мягкая; по словам рыбаков, температура редко опускается ниже – 15, – 20°С. Характерно, что год на год не похож, за жарким летом может последовать прохладное, а зимой нередки долгие оттепели, когда почти весь снег сходит. У побережья море замерзает в декабре. Обычно зимой образуется прочный припай, и по нему можно пешком дойти до островов. Таяние льда начинается в мае, а в первых числах июня вода у побережья свободна от льда. Впрочем, бывает, что иной год плавучие льды в июне еще осаждают берега.

Северо-восточную часть полуострова к северу от Сент-Антони отличает ровный, слегка волнистый рельеф. Возвышенности не больше ста метров. На юге от Ланс-о-Мидоуза простирается равнина с буграми, болотами и множеством озер. Густо растут мхи, вереск и тальник, местами встречаются заросли низкого, угнетенного ветром ельника, на прикрытых от ветра участках зеленеет трава. Граница леса проходит теперь километрах в двенадцати к юго-западу от Ланс-о-Мидоуза, ближе к заливу Пистолет. К югу от этого залива возвышается гора Белая (Уайт-Маунтин).

Если следовать вдоль побережья на запад, то у самого Ланс-о-Мидоуза можно увидеть луга, здесь даже есть сеновал. Потом в сушу врезается залив Сакред-Бей, в глубине его к берегу спускается низкорослый лес. Дальше к западу, от Шип-Коува до Рейли в заливе Пистолет есть еще много хороших лугов.

Тропа, идущая на юго-восток, соединяет Ланс-о-Мидоуз с лежащим поблизости маленьким рыбачьим поселком Хэй-Коув (Сенная бухта). Название показательное, в этом районе в самом деле богатый травостой. От Шип-Коува четверть часа хода до селения Огрейтс-Вью, расположенного в излучине Нодди-Бей. И тут довольно много зелени. Далее на восток мы видим только поселок Кирпон. Он стоит на берегу узкого пролива и больше подвержен ветрам.

В этом районе условия для растительности намного лучше, чем на Лабрадоре, в частности благодаря тому, что почва здесь образовалась при выветривании палеозойских пород. В самом Ланс-о-Мидоузе и на прилегающем побережье трудно точно определить площадь лугов, потому что местами трава перемежается с вереском, но на мой взгляд здесь 7,5-10 гектаров. Так что вдоль берега и в глубине острова можно пасти довольно много коров, не говоря уже об овцах. Однако рыбаки держат мало скота, промысел не оставляет времени для других занятий. Еще одна важная особенность местной растительности – обилие разных диких ягод.

Как я уже говорил, лес не так давно доходил почти до самого моря, но рыбаки постепенно вырубили его, а какая-то часть его, вероятно, погибла от пожаров. Переруб – обычное явление для многих приморских районов Ньюфаундленда и Лабрадора, из-за него граница леса все время отступает. Джордж Декер рассказывал, что в годы его детства лесные урочища находились недалеко от найденных нами остатков жилья. Когда его дед ходил в Стрейтс-Вью, тропа почти все время шла через высокий лес. Теперь там не осталось ни одного дерева, зато есть много участков с высокой травой. Мы и сами в этом убедились. В приморье часто встречаются пни; во время раскопок мы тоже наталкивались на пни и толстые корни. Вырубка леса должна была многое изменить. На безлесных участках легче образуются болота, от ветра пропадает трава. Другими словами, раньше ландшафт был другим, а условия – более благоприятными для человека.

У исчезнувших обитателей Ланс-о-Мидоуза был еще один, более доступный источник топлива и строительных материалов: плавник. Каждое утро мы видели на берегу детей, усердно собиравших его. За лето и осень они набирают столько плавника, что у семьи Колборнов, например, хватает топлива почти до весны. Если подует сильный ветер с севера или северо-запада, «улов» особенно богат, причем больше всего плавника скапливается в заливе у террасы, где некогда стояли дома. Этот залив – настоящая ловушка. Часть плавника доставляет Лабрадорское течение, но и со стороны Белл-Айла плывут большие деревья, вынесенные реками в залив святого Лаврентия. Правда, в проливе Белл-Айл господствует южное течение, но ветры вносят поправку. Известен случай, когда затертое во льдах промысловое судно, дрейфуя, обогнуло северную часть Ньюфаундленда и очутилось в Уайт-Бее.

Девственные северные берега с выброшенным на них плавником – любопытное зрелище. За много веков штормы и ледоходы соорудили за чертой прилива огромные валы из бревен. В Арктике плавник сохраняется сотни лет; подолгу не гниет он и в таких прохладных районах, как Ланс-о-Мидоуз, тем более что бревна пропитаны солью и все время проветриваются в штабелях. Словом, у давних обитателей Ланс-о-Мидоуза возле самого дома был, так сказать, склад топлива и строительного материала.

Животный мир беден. Причин для этого много: лес исчез, долго велась хищническая охота, немалую роль сыграло, вероятно, и то, что дороги и дома строились на перешейке в начале полуострова, а это было препятствием для проникновения животных на полуостров. Другое дело море. Треска большими косяками подходит к берегу, между островами пролегают пути миграции гренландского тюленя, еще встречаются киты. В марте на льдинах приносит на юг детенышей гренландского тюленя, иногда за ними следуют песцы и даже белые медведи.

* * *

Чтобы судить, какие ресурсы были в распоряжении тех, кто некогда жил в этих местах, нужно представить себе тогдашние условия.

Был ли климат другим тысячу лет назад, во времена винландцев и позже? Вопрос сложный и спорный. Насколько мне известно, на Ньюфаундленде и в соседних областях не собрано никаких данных об этом, но показательны исследования, проведенные в Гренландии. Фритьоф Нансен считал, что климат Гренландии существенно не изменился со времен Эрика Рыжего. Шведский гляциолог Ханс В. Альман полагает, что гренландский климат X-XII веках мало отличается от нынешнего, однако со второй половины XIII по XV веков он ухудшался. Важные данные получил, исследуя цветочную пыльцу из Вестербюгдена, датский ботаник Ю. Иверсен. Выходит, что в XI-XII веках в Гренландии господствовал сравнительно мягкий и влажный климат. В XIII-XIV веках он был суше и континентальнее. Но летняя температура, считает Иверсен, за тысячу лет почти не менялась. Говоря о последних столетиях, К. Л. Вебек подытоживает выводы ученых: примерно с XVI века климат стал ухудшаться; это длилось вплоть до начала нашего столетия, затем он опять улучшился. С 1000 по 1600 год климат Гренландии изменялся незначительно.

Мы вправе думать, что климат на Ньюфаундленде колебался примерно так же, как в Гренландии. Для нас важен период от походов в Винланд (около 1000 г.) до исчезновения гренландской колонии (около 1500 г.). Анализ пыльцы и другие методы исследования позволяют предположить, что в этот период климат на Ньюфаундленде существенно не отличался от теперешнего.

Но животный мир, наверно, был гораздо богаче. Достаточно обратиться к старым источникам. Так, про экспедицию Гаспара Кортереаля в 1501 году его современник Паскуалиго писал: «... Зерна там вовсе нет, но люди той земли рассказывают, что кормятся рыболовством и охотой на зверя, которым изобилует страна, и есть там крупное рогатое животное с очень длинной шерстью, и шкура этого животного идет не только на одежду, но и на жилища, и на лодки. Кроме того, есть волки, лисы, рысь и соболь. Замечательно, на мой взгляд, их утверждение, что соколов там – как у нас воробьев, я сам видел таких соколов, и они на редкость красивы».

В другом месте мы читаем про обилие трески и лосося, а также всякой птицы. Наверно, много водилось бескрылой гагарки, которая теперь истреблена. Ее били палками и камнями, с некоторых островов привозили полные лодки. И пушного зверя было множество, однако среди наземных животных для коренного населения важнее всего был олень. Вблизи Ланс-о-Мидоуза, как и на всем Ньюфаундленде, ходили немалые стада карибу. Еще в конце прошлого столетия охотники одного спортивного клуба застрелили на острове около двух тысяч оленей.

И все-таки главную роль играли богатства моря – огромные косяки трески, стада китов, тюленей, моржи.

Уже по этим данным можно судить, каковы были условия существования в Ланс-о-Мидоузе, когда винландцы ходили из Гренландии на юг. Норманнов ожидала девственная страна, где охотились индейцы и эскимосы, вооруженные луком и стрелами, копьем и гарпуном, и природа с лихвой возмещала то, что они потребляли. На суше было много дичи, в море – разного зверя. В Ланс-о-Мидоузе лес подступал к самой воде, по берегам грудами лежал плавник. Прикрытые лесом от ветра пастбища были тучнее, чем теперь. И была тьма ягод.

Словом, Ланс-о-Мидоуз был благоприятным краем для норманнов, всей своей жизнью приученных использовать такие возможности, какими обладал этот северный край.

Соседи винландцев

Как уже говорилось, саги рассказывают о том, что винландцы видели коренных жителей (скрелингов) в Маркланде и Винланде, и рассказ этот кажется вполне достоверным. Кем было заселено побережье, о котором идет речь? Какие племена могли встретиться винландцам, когда они плыли на юг, и кто был их соседом в Винланде?

До нас дошли интересные разрозненные сведения, относящиеся к XVI веку, когда состоялось повторное открытие Северной Америки. Похоже, что в лабрадорском приморье, от мыса Чидли на севере до Мингана на юге, жило много эскимосов. Вероятно, это были туле. Жили тут также индейцы, по-видимому, наскапи и монтэнье. Зимой и весной они охотились на оленя в районах, граничащих с тундрой, а летом спускались следом за стадами к морю.

На Ньюфаундленде европейцы тоже застали коренных жителей, и, наверно, их было немало. Некоторые описания как будто указывают на эскимосов, но в большинстве явно подразумеваются индейцы. Здесь обитали беотуки[9 - Их, как и лабрадорских индейцев, относят к алгонкинам.], или краснокожие индейцы; так их называли, потому что они красили тело охрой.

В связи с плаванием Гаспара Кортереаля к восточным берегам Ньюфаундленда в 1501 году его современник Альберто Кантино писал о туземцах, которых привезли в Португалию как невольников: «... Они силой привезли сюда около пятидесяти мужчин, женщин и детей. Я видел, трогал и изучал этих людей и хочу сказать об их телосложении: они несколько выше нашего среднего роста, конечности стройны и соразмерны росту. Мужчины носят длинные волосы, как у нас, с кудрями, лица их раскрашены крупными узорами, как у (восточных) индейцев. Глаза у них зеленоватые, и, когда они направляют на вас свой взгляд, лица их полны отваги. Речь непонятная, но не грубая, а скорее человеческая. Держатся они очень приветливо, много смеются и явно довольны жизнью. Это – о мужчинах. У женщин маленькие груди, кожа скорее белая, тогда как у мужчин заметно смуглее. В целом, если отвлечься от чрезвычайно сурового вида мужчин, они как будто во всем подобны нам. Ходят почти нагишом, только детородные органы прикрывают шкурой упомянутого рогатого животного. У них нет оружия, нет железа, но трудясь и изготовляя что-либо, они режут острейшими камнями, которыми могут расколоть пополам самое твердое вещество».

Описывая свое плавание в 1534 году, Жак Картье сообщает о встрече с коренными жителями у Блан-Саблона на берегу залива Белл-Айл, в одном дневном переходе от Ланс-о-Мидоуза: «В этой стране живут великолепно сложенные люди, но они дикие варвары. Волосы на голове они собирают в пучок, как будто клок сена, и в этот пучок воткнута палочка или еще что-нибудь, к чему прикреплены птичьи перья. Мужчины и женщины одеваются в шкуры животных, причем у женщин они более плотно облегают тело, чтобы было теплее. Они красят себе тело бурой краской. У них есть лодки из бересты, на которых они выходят в море, и с этих лодок бьют много тюленя. От них я услышал, что они приходят сюда из теплых краев, чтобы добыть тюленей себе на пропитание».

Есть у нас и более поздние сведения о беотуках, но очень скудные, археологических же работ в этом районе проведено мало. Эти индейцы зависели от охоты на оленя во внутренних частях – Индиен-Лейк, Иксплойт-Ривер. По всей вероятности, они поднимались и севернее. Здесь, как и в других странах, олени весной идут в приморье для отела и в поисках подножного корма. Позже они откочевывают в более высокие места. И в наши дни можно видеть идущие на север вдоль хребта Лонг-Рейндж стада, правда, не такие большие. А когда оленей было много, они, наверно, доходили до побережья около Ланс-о-Мидоуза.

За оленями спускались к морю индейцы. Здесь они, кроме того, могли ловить рыбу, собирать яйца, бить птицу, тюленя. Осенью они вместе с оленьими стадами возвращались внутрь острова и зимовали там.

Оружием индейцев были лук и стрелы, копье; тюленей били гарпуном. Свои пирамидальные палатки (тили) они покрывали берестой. Передвигались на изогнутых в виде полумесяца каноэ из бересты, сшитой тонкими корешками ели[10 - Есть старинные сведения о том, что каноэ делались также из кожи, но такой способ вряд ли был распространен.]. Покойников хоронили в пещерах или на деревянных помостах.

Как только сюда явились белые, началось притеснение коренных жителей, причем в этом отчасти помогали индейцы племени микмак, приходившие через пролив Кабота из Новой Шотландии. Беотуков угоняли в неволю, безжалостно убивали. Они пытались дать отпор, но это приводило только к еще более жестоким расправам. В начале XIX века исчез последний беотук. Был истреблен целый народ.

Как делили между собой описываемую территорию индейцы и эскимосы, где жили те и другие за пятьсот лет до повторного открытия, в период, когда сюда плыли с севера винландцы? Кого здесь встретили норманны? Что касается индейцев, то они, конечно, исстари кормились охотой на оленей, огромные стада которых водились на Лабрадоре и Ньюфаундленде. Иначе и не могло быть, судя по тому, что мы знаем об использовании природных ресурсов первобытными народами. Кто именно населял тогда Лабрадор – наскапи или монтэнье, нельзя сказать, но это были представители древней оленьей культуры. Да и про беотуков на Ньюфаундленде нам не известно ничего определенного. В течение столетий племена, наверно, перемещались, но многое свидетельствует о том, что беотуки обитали на Ньюфаундленде очень долго.

Теперь об эскимосах, своеобразном народе, который много веков кочевал по огромным просторам Арктики от Аляски до Гренландии.

Их культура делится на четыре основных периода: предорсетская, восходящая на Аляске к 3500 году до н. э.[11 - Кремневый комплекс мыса Денби.], дорсетская – VIII век до н.э. – XIV век н. э., культура туле – X-XVIII века и, наконец, современные эскимосы, происходящие от группы туле.

Дорсетский период примерно совпадает со временем норманнских походов в Винланд. Культура этих эскимосов была неизвестна, пока канадский археолог Даймонд Дженес не определил ее на мысе Дорсет на Баффиновой Земле (1925 г.). Потом ее проследили в обширной арктической области от острова Мелвилл на западе до Восточной Гренландии. Для нас важно, что дорсетские эскимосы тоже спускались вдоль лабрадорского побережья на юг и следы их найдены на Ньюфаундленде. Дорсетская культура во многом отличается от сменившей ее культуры туле. Вот некоторые самобытные черты: особого типа мелкие, изящно обработанные орудия труда; своеобразное искусство; отсутствие предметов, хорошо известных у поздних эскимосских культур, – лучного бура и женского ножа (улу); отсутствие указаний на то, что они употребляли собачьи упряжки; менее совершенные дома из дёрна и камня. Кое-кто из исследователей обнаруживает в дорсетской культуре следы индейского влияния. Полагают, что тунниты, о которых среди эскимосов ходят любопытные предания, и есть дорсетские племена.

Эти племена исчезли на рубеже XIII-XIV веков. Их ассимилировали обладающие более развитой культурой эскимосы туле, которые, идя на восток, достигли Гренландии, вероятно, около 1100 года и затем медленно двигались вдоль западного побережья на юг. Гренландские норманны соприкасались с ними.

Итак, гренландца встречали эскимосов двух групп: дорсетской, когда ходили в Винланд, и туле, когда охотились к северу от обжитых областей Гренландии. Позднее туле появились на территории самой колонии.

Остановимся на расселении дорсетских эскимосов на Ньюфаундленде, куда, очевидно, доходили винландцы. Археологи мало работали в этом районе, и все-таки следы дорсетской культуры были найдены в нескольких местах, преимущественно на севере острова. Некоторые находки сделаны гораздо южнее, на мысе Рэй – юго-западной части Ньюфаундленда. Возле Пор-о-Шуа на берегу Белл-Айл доктор Эльмер Харп начал раскапывать группу домов. В Ланс-о-Ми-доузе мы нашли дорсетские орудия труда. Это доказывает, что на этих берегах было довольно много эскимосов, и винландцы вряд ли могли избежать встреч с ними.

Какую роль играл район Ланс-о-Мидоуза для кочующих индейцев и эскимосов? Пастбища для них, естественно, не представляли никакой ценности, они искали места для охоты и промысла. Разумеется, вблизи Ланс-о-Мидоуза водились всякие звери, но туземцам, знавшим край как свои пять пальцев, издавна были известны более богатые угодья, куда они, как правило, и направлялись. На Ньюфаундленде можно назвать много особенно богатых промысловых районов, например, пролив Белл-Айл, через который шли сотни тысяч тюленей, или оленьи переправы, рыбные реки и острова, которые были настоящей кладовой благодаря бескрылым гагаркам.

Конечно, обилие птицы на островах, тюлени, карибу и прочие блага Ланс-о-Мидоуза могли соблазнить индейцев и эскимосов, их семьи могли разбить на время свои палатки на зеленых берегах реки. Но скорее всего они не задерживались здесь, так как знали лучшие угодья, где хлеб насущный давался легче.

И как же дивились, вероятно, первые индейцы или эскимосы, пришедшие сюда после того, как винландцы обосновались в Ланс-о-Мидоузе! Наверно, переполошились, заговорили наперебой, показьшая на террасу возле реки, где появились невиданные большие дома и ходили незнакомые люди...

Рыбачий поселок

Мы часто наведывались в рыбачий поселок на восточном берегу мыса и скоро сдружились с его жителями. Одиннадцать семей – около шестидесяти человек – живет в этом глухом уголке, откуда лишь одна тропа ведет в соседнее селение и где рейсовый катер видят издали раз в неделю, да и то если видимость позволяет.

Джордж Декер рассказал, что первым сюда прибыл его прадед Вильям, англичанин родом, до того живший в Консепшн-Бее. В ту пору на всем полуострове не было постоянных жителей, исключая Нодди-Бей, где поселился со своей семьей англичанин Геддерсон.

Одного сына Вильяма звали Авель. Он основал поселок в Шип-Коуве, но сначала некоторое время жил в Ныо-Хэвене на восточном берегу Сакред-Бея. Второй сын, тоже Вильям, остался в Ланс-о-Мидоузе.

Джордж хорошо помнил своего деда, настоящего богатыря. Это от него он столько узнал про старину. При жизни прадеда в лесах у Ланс-о-Мидоуза еще жили беотуки; очевидно, здесь было одно из их последних стойбищ, так как белые повсюду вытесняли индейцев. «Им нигде не было покоя, – говорил Декер. – Сегодня поставят палатки, а завтра уже уходят. Ну и хитрые были они! Залягут на берегу, накроются водорослями, а потом внезапно бросаются на зазевавшегося рыбака».

Я спросил Декера, как он думает, откуда пошло название «Ланс-о-Мидоуз», но он не мог ничего сказать. Первое слово «Ланс» – французского происхождения. В значении «залив» его можно найти в других названиях ньюфаундлендского и лабрадорского побережья. Второе слово – английское «мидоуз», означает «луга, пастбища».

На старейших картах селение никак не обозначено, поэтому можно предположить, что оно находилось не в районах рыболовного и китобойного промысла. По данным доктора Р. Сири, впервые Ланс-о-Мидоуз появляется на французской карте 1862 года как «Анс-а-ла-Меде». Истолковать это название трудно, я не буду даже пытаться. Но каким бы ни было происхождение франко-английского Ланс-о-Мидоуз, оно очень метко, так как означает «Залив у лугов».

Жизнь поселка зависит от лова трески. Он начинается в первой половине июня и заканчивается в октябре. Местные жители сами строят лодки, причем небольшие – девять-десять метров, так как не забираются далеко в море, чаще всего даже не выходят за островки. Летом используют большие самодельные ловушки, осенью ловят на перемет и блесну. Когда мы приехали, здесь еще не знали нейлоновой снасти. Блесну отливали из свинца, и сверкающая шведская «рыбка», которую мы им подарили, произвела большое впечатление.