Буря над Атлантикой

Бригадир генерального штаба встретился с Брэддоком после четырех. Давая показания, бригадир просто сказал, что разговор их подкрепил положительное впечатление, уже сформировавшееся на основании послужного списка Брэддока. Брэддок оказался именно таким человеком, какой в тот момент требовался, и бригадир был полностью удовлетворен. В суде бригадиру не задавали лишних вопросов, он лишь подтвердил, что предупреждал Брэддока о климатических особенностях острова Лэрг. В результате суд так и не узнал, что бригадир был озадачен, даже чуть выбит из колеи ответами Брэддока на некоторые, правда довольно пристрастные, вопросы.

В разговоре со мной бригадир признался, что его заинтересовало, почему Брэддок подавал прошение в генеральный штаб о переводе на остров Лэрг: ведь из его послужного списка следовало, что он один из немногих спасшихся после гибели крейсера «Дуарт-Касл» во время войны.

– Я думал, что ваши воспоминания об этих водах…

– Одно с другим никак не связано, сэр. Видите ли, я провел часть детства в Канаде. Я люблю прохладный климат. Чем севернее, тем лучше. На Малайе было еще сносно, но Кипр… – И внезапно со странной настойчивостью, которая привела бригадира в некоторое замешательство, Брэддок поинтересовался: – Не было ли каких-то особых причин для моего теперешнего назначения на Гебриды, каких-то причин, не связанных с проблемой эвакуации с острова Лэрг?

– Нет, разумеется. А почему они должны быть?

Казалось, на лице Брэддока выразилось облегчение.

– Я просто поинтересовался. Понимаете, когда долго просишь о назначении и вдруг его получаешь… – На твердом, с правильными чертами лице Брэддока появилась мальчишеская улыбка. – Понимаете, становится интересно, что за этим кроется…

– Ничего. Я просто вспомнил о событиях, в которых вы принимали участие в 1944 году.

Бригадир потом объяснил мне, что ему хотелось получше узнать этого человека, он инстинктивно чувствовал, что Брэддок неспроста так насторожился.

– Сколько вас было на плоту в начале плавания?

Бесстрастное, жесткое лицо Брэддока вдруг напряглось, покрылось бисеринками пота, угол рта дернулся в нервном тике. Бригадир внимательно посмотрел Брэддоку в глаза, но тот спокойно встретил его взгляд. Бригадир смутился:

– Зря я начал этот разговор. О таких вещах лучше забыть. Вы были на Гебридах после этого?

– Нет.

– Почему же вы теперь так добиваетесь назначения?

Но Брэддок не смог или не пожелал ответить.

– Это всего лишь… как я уже говорил, какая-то смутная тяга… Я не могу объяснить. – И он вновь улыбнулся озорной чарующей улыбкой: – Я полагаю, что остров Лэрг похож на Канаду.

Бригадир сомневался. Но он ничего не мог поделать, пришлось оставить все как есть. Бригадир еще раз опустил глаза на послужной список Брэддока. Высадка в Нормандии – противотанковые заграждения – Военный крест за отвагу (в одиночку, отстреливаясь из автомата, удерживал мост против повторяющихся танковых атак) – через два месяца командир батареи – получил звание капитана как раз перед прорывом на Рейне, а это звание во время войны равно нынешнему майорскому…

– Перейдем к этой операции. Вам приходилось плавать?

– Немного.

– Хорошо. Таким образом, вы имеете представление, что значит погода для десантных тральщиков, особенно учитывая ваш военный опыт. – Бригадир встал из-за стола и повернулся к окну. – Хотя я хотел познакомиться с вами лично вовсе не поэтому.

Небо сияло ослепительной голубизной, и лучи солнца просачивались сквозь плотно закрытое окно на каменный подоконник.

– Вы когда-либо встречали Саймона Стэндинга?

Брэддок покачал головой.

– Да, я так и думал, что ваши пути не пересекались. Вы совершенно разные люди, что, с одной стороны, может оказаться кстати, а с другой – кто знает… Полковник Стэндинг – комендант и специалист по баллистике. Он на несколько лет младше вас, и это его первая самостоятельная командная должность. Теперь я хочу внести ясность, и пусть это останется строго между нами. Стэндинг занимает данный пост, потому что он талантливый инженер-баллистик. Фактически он один из самых светлых умов, какими располагает наша армия в области управляемых ракет. Но для операции такого типа… Прямо скажем, он не человек действия, не практик, если вы понимаете, о чем я… Его конек – цифры. Официально это его «представление», шанс показать себя, и вы поступаете под его начало как его заместитель. Неофициально я хочу, чтобы вы лично возглавили и провели операцию.

Под пристальным взглядом карих глаз Брэддока бригадир чувствовал себя чертовски неловко. Как он признался позднее, его смущало то, что Брэддок должен был иметь по меньшей мере чин полковника, как и Стэндинг. Он обладал опытом и еще чем-то неуловимым, какой-то уверенностью, выдававшей прирожденного лидера. Бригадиру хотелось понять, что же здесь не так… Но он не стал докучать вопросами.

– Просто принимайте во внимание характер Саймона Стэндинга и делайте свое дело. Помните, что он прекрасный специалист в своей области… ну, будьте с ним вежливее, тактичнее…

– Я постараюсь, сэр.

– Надеюсь, что так.

Сомнения продолжали терзать бригадира, который интуитивно предвидел, что столкновение характеров неизбежно. С того самого мгновения, как Брэддок вошел в офис, его не покидало ощущение, что это – человек слишком большого масштаба, необычайно сильная личность, вселяющая чувство неуверенности, напряжения, даже опасности. Однако бригадир ничего не мог поделать: времени оставалось слишком мало.

– Для вас забронировано купе в ночном экспрессе. Вы поедете вместе с бригадиром Мэтьюсоном из вооруженных сил Шотландии, он введет вас в курс дела.

Бригадир отпустил Брэддока, пожелав ему удачи.

Он размышлял позднее, не нужно ли было обсудить с Брэддоком операцию, но во время беседы бригадир чувствовал себя крайне неуютно. Огромные руки, темные усы, правильные черты лица, казалось выдубленного ветром, густые брови, нависающие над пристальными карими глазами, – этот человек заполнял собой все свободное пространство, он был слишком крупным для штабного кабинета. И когда Брэддок покинул офис бригадира, тот испытал искреннее облегчение.

Поезд вышел из Юстона в девять тридцать пять, через десять минут Брэддок постучался в купе бригадира Мэтьюсона. Подозреваю, что Мэтьюсон поступил на службу в королевскую артиллерию, когда орудия еще возили лошади. Ему, наверное, нравилось ездить верхом. Не думаю, чтобы он был слишком умен, но он умел найти подход к людям, как в свое время к какой-нибудь строптивой лошадке. У него была замечательная память на лица.

– Вроде бы я встречал вас когда-то? – поинтересовался он у Брэддока и был удивлен тем, с какой яростью его предположение было отклонено.

– Полагаю, вы ошибаетесь, сэр.

Но Мэтьюсон настаивал:

– Во время войны.

И, вглядываясь в напряженное лицо Брэддока, он узнал высокого, крепко сбитого юношу в пропитанной кровью гимнастерке, с автоматом, погнувшимся от прямого попадания пули.

– Нормандия. Осень 1944 года. Вы удерживали мост в одиночку.

Усталая, но на редкость обаятельная улыбка осветила жесткое, бесстрастное лицо Брэддока.

– Я вспомнил, сэр. Вы тот майор, чей отряд стоял лагерем в лесу. Вы дали нам еды – тем из нас, кто уцелел. И палатку. Ее хватило почти на всех.

Затем, сидя в купе Мэтьюсона, они распили бутылку шотландского виски, которую бригадир предусмотрительно прихватил с собой в дорогу. За разговорами о войне время летело незаметно. К полуночи бутылка опустела, и они наконец перешли к проблеме острова Лэрг. Мэтьюсон вытащил из папки и вручил Брэддоку план операции:

– Немного напряженный график, но это не моя вина. Десять десантных тральщиков сделают все за вас. Просмотрите план ночью. На любые ваши вопросы я отвечу утром. Меня будет встречать машина, и я отвезу вас в аэропорт Ренфру.

Брэддок, быстро пролистав план, немедленно выразил беспокойство по поводу графика:

– Я немного разбираюсь в тамошнем климате, у меня есть опыт…

– Знаю: вы скитались на плоту. Бригадир генерального штаба говорил мне. Но десантный тральщик – не плот, он может выдержать многое…

– Там открытое побережье. Если задует северо-восточный ветер…

– Вы, смотрю, знаете эти места?

Лицо Брэддока вновь превратилось в бесстрастную маску.

– Я внимательно изучил карту…

У Мэтьюсона промелькнула смутная мысль о том, где он сумел раздобыть карту, когда все магазины уже закрыты…

– Если погода будет против нас… – продолжал Брэддок.

– Вас сюда и вызвали затем, чтобы вы справились с этой чертовой погодой. С погодой и этим парнем Стэндингом.

Мэтьюсон сам знал, что график не выдерживает критики, и постарался перевести разговор с этой скользкой темы:

– Вы встречали прежде Саймона Стэндинга? Слышали о нем?

Брэддок покачал головой.

– Послушайтесь моего совета – не связывайтесь с ним. Он на прекрасном счету в министерстве, но, по-моему, это мерзкий зануда без тени чувства юмора. Самодовольная тварь, редкая сволочь, скажу я вам.

Мэтьюсон искренне рассмеялся, обнажив в улыбке ослепительно-белые зубы, наводящие на мысль о протезах, если учесть его возраст.

– Мне не стоило так говорить о вашем непосредственном командире? Но мы оба прошли войну, а этот педантичный придурок пороху и не нюхал. Небось наложил бы в штаны со страху. Я говорю о настоящей войне – кровь, вонь развороченных кишок, рев тысячи орудий, превращающий рассвет в сущий ад. А они только кнопки умеют нажимать, проклятые электронщики. – Мэтьюсон уставился в стакан: воспоминания минувшей войны навели его на грустные размышления о будущем. – Во всяком случае, я выхожу из игры. Через несколько месяцев выйду в отставку, удеру и поселюсь на ферме рядом с Мельбурном. Понимаешь, удеру в Австралию. Пусть себе играются со своими красными кнопками, сколько хотят. – Мэтьюсон почувствовал, что опьянел, и пробормотал: – Я, пожалуй, лягу спать.

И именно этот момент, к великому удивлению Мэтьюсона, Брэддок выбрал для того, чтобы засыпать его вопросами, имевшими крайне отдаленное отношение к операции. Во-первых, его интересовало, может ли личный состав гарнизона гулять по острову или люди не имеют права покидать расположение части. Когда Брэддок услышал в ответ, что в свободное время они вольны ходить куда им заблагорассудится, а многие становятся орнитологами-любителями, он спросил, не докладывали ли солдаты о каких-либо интересных находках.

– Я имею в виду следы… ну, древних поселений, пещер, чего-нибудь, связанного с человеческой деятельностью?

Мэтьюсон не мог понять, чего он добивается.

– Вы интересуетесь первобытными людьми или вас волнует, были ли Гренландия и Гебриды единым куском суши? Конечно, они были соединены. Наверное, по пути на запад, в Гренландию, викинги привели овец на Эйле-анн-нан-Шоай: «шоай», или «соай», – старинное название овец.

– Я читал об этом, но… думал, что докладывали о чем-нибудь новеньком.

Бригадир посмотрел на Брэддока, но лицо майора выражало бесхитростное обезоруживающее любопытство.

– Нет, разумеется, – промямлил майор, – наши парни – обычные любители.

– А как насчет штатских – биологов, например? Их пускают на остров?

Мэтьюсона раздражала подобная настойчивость, но он сдержался:

– Да, обычно там живет группа орнитологов, несколько ботаников, иногда бывают студенты. Они приезжают летом, добившись разрешения в Совете по охране природы: немного назойливы, но совершенно безобидны.

– А они не обнаружили чего-нибудь особенно интересного?

– Если и обнаружили, то нам об этом не доложили. Как бы то ни было, у вас не будет времени на научные изыскания. Текущая задача – эвакуировать наших ребят, и у вас не будет свободной минутки, поверьте мне. Поймете, когда ознакомитесь с планом операции.

Он пожелал Брэддоку спокойной ночи, невольно задавая себе вопрос, каково придется Стэндингу с таким заместителем.

В соседнем вагоне Брэддок, не раздеваясь, устроился поудобнее на полке и начал внимательно просматривать план операции. Страницы плясали в такт покачиванию вагона, мирно постукивали колеса. Брэддок читал не отрываясь.

В тысяче миль отсюда другой человек в таком же спальном вагоне внимательно изучал запись беседы с одним из немногих уцелевших после гибели крейсера «Дуарт-Касл». Впервые ему удалось собрать кое-какие сведения за пределами Канады. Эд Лейн собирался продолжить поиски в Лондоне, у него в руках был список из пяти человек, с которыми он бы не отказался побеседовать. Пока что он направлялся в Париж, чтобы оттуда немедленно отправиться в Лондон.

Ночной экспресс прибыл в Глазго в шесть тридцать утра. Штабная машина встречала бригадира Мэтьюсона на Центральном вокзале, и по дороге в аэропорт Ренфру бригадир и Брэддок обсудили детали плана. Давая показания в военном трибунале, бригадир утверждал, что предоставил Брэддоку самые широкие полномочия для выполнения приказа об эвакуации. На самом деле в ходе беседы выяснилось, что у Брэддока не только возник ряд вопросов, но, похоже, он считал весь план операции неудачным и в корне ошибочным. Сроки не устраивали его в первую очередь.

– Согласен, у вас не будет времени развернуться, – пояснил Мэтьюсон. – Но я не виноват. Правительство торопит с эвакуацией. Уверен, это толковый план, и ребята, которые его составляли, постарались. Раз они считают, что вы успеете эвакуироваться, то так оно и есть.

Брэддок, однако, и не думал сдаваться:

– Десантные суда выйдут из порта тогда-то, в такое-то время, секунда в секунду, прибудут на остров Лэрг ровно через двенадцать часов, погрузка займет не более шести часов, выйдут вечером и вернутся в порт на рассвете следующего дня! Все очень мило, аккуратно и убедительно, если вы день-деньской протираете штаны в штабе. Всем плевать на сложные климатические условия и тысячу мелочей, которые вполне могут помешать исполнителям этого великолепного плана. Насколько я знаю, оборудование на базе очень ценное, часть техники секретная. А что будет, если разразится шторм? Я должен рисковать судами, оборудованием, чтобы вписаться в график, в реальность которого я ни капли не верю?

– Черт побери, проявите инициативу! Ради этого вас сюда и назначили. – И тут Мэтьюсон, очевидно, не в первый раз процитировал известного полководца, под началом которого ему довелось служить в войну: – Я не вникаю в мелочи, это моя манера. Пусть специалисты занимаются деталями. В данном случае такой специалист – вы, Брэддок. Понятно?

Тем временем они добрались до аэропорта. Мэтьюсон уехал, а Брэддок сразу после завтрака в десять утра вылетел в Сторновей. Там его ждал военный вертолет. Он приземлился в Нортоне, на западном побережье острова Хэррис, около часу дня. Прибывшего встречал адъютант, капитан Фергюсон, который сообщил Брэддоку, что полковник Стэндинг ожидает его в штабе. Не сохранилось записи беседы, которая происходила во время этой первой встречи. Она продолжалась чуть более десяти минут, и, когда оба офицера появились в столовой на ланч, отношения между ними уже можно было назвать напряженными.

Общее впечатление от приезда Брэддока, степень его личного влияния на операцию наиболее четко удалось передать лейтенанту Филду, офицеру-инструктору, в его показаниях в ходе расследования. Эти показания, данные еще в ходе предварительного расследования, могли бы оказать существенное влияние на последовавший военный трибунал, если бы его не свернули так внезапно. Особый вес его суждениям о происшедшем придавало то обстоятельство, что лейтенант Филд был значительно старше остальных офицеров, имел хороший послужной список и, разумеется, жизненный опыт и знание людей. Два первых абзаца его показаний, как наиболее важные для дальнейшего понимания катастрофы, я привожу полностью:

«13 октября майор Брэддок прибыл в расположение ракетной воинской части в Нортоне. Думаю, что его назначение оказалось неожиданностью для большинства офицеров, за исключением полковника Стэндинга, которого предупредили утром телефонограммой. Я бы сказал, даже шоком, потому что офицеры уже свыклись с мыслью о зимовке на Гебридах в полной изоляции от всего мира. Майор Брэддок мгновенно разрушил эти планы и привычный ход вещей. Он был чрезвычайно сильной личностью, обладал удивительной жизненной силой и духовной энергией. Что бы ни было обнаружено, я хочу с полной ответственностью заявить, что считаю его именно тем человеком, который был необходим, чтобы успешно справиться с поставленной задачей.

Я знаю, какие черты характера требуются, чтобы руководить операцией, успех которой полностью зависит от слепого случая; но на основе моих личных наблюдений и из того, что я слышал от капитана Фергюсона, приятеля моей дочери, часто бывавшего у нас на ферме, у меня зародились определенные опасения. Еще до приезда майора Брэддока у солдат и офицеров возникло смутное ощущение угрозы, давления, исходящего со стороны какого-то врага, непонятная взвинченность, какая бывает перед боем. Прибытие Брэддока послужило сигналом к началу битвы. Он дал почувствовать, что мирная жизнь осталась позади. Большинство молодых не хотело идти у него на поводу и отдавать все свои силы эвакуации, да и некоторые старшие офицеры тоже негодовали. Потом, разумеется, они сделали все возможное в экстремальных обстоятельствах, которых до начала этих событий никто не мог себе вообразить и в страшном сне».

Перед тем как уехать из Лондона, Мэтьюсон успел связаться с управлением водного транспорта и отдать приказ, чтобы оба тральщика заправили горючим, отменили все увольнительные и чтобы суда стояли на рейде, готовые выйти по первому требованию. В результате положение дел на момент появления Брэддока было удовлетворительным. Один тральщик уже совершил первый рейс и был на обратном пути к острову Лэрг, второй входил в гавань Левенборо, отставая от графика всего на два часа. Стояла холодная, ясная погода, дул северный ветер, на небе не было ни облачка.

Впрочем, как верно отметил лейтенант Филд, хорошая погода не могла длиться вечно, а люди не могли без конца работать на пределе своих возможностей. Напряжение уже начало сказываться, в Левенборо оказался плохой причал, на острове Лэрг болты, удерживающие бараки и оборудование, насквозь проржавели, и через два дня совершенно вымотанные люди, вяло двигаясь в полусне, погружали одну партию оборудования, чтобы сразу приступить к демонтажу следующей. Пока Брэддок трудился не покладая рук, чтобы максимально ускорить отгрузку, Эд Лейн прибыл в Лондон и начал разыскивать родственников Альберта Джорджа Пайпера, некогда главного старшины корабельной полиции на крейсере «Дуарт-Касл».

Первым в списке стоял Пайпер, вторым шло имя моего брата.