Буря над Атлантикой

Он снял шляпу, уселся на кровать, все еще пыхтя после подъема по крутой лестнице, ведущей в мансарду.

– Это долгая история.

Потемневшими от табака пальцами он пошарил в карманах плаща в поисках сигарет:

– Курите?

Я кивнул.

– Дело касается «Дуарт-Касл». Как я сказал по телефону, меня зовут Лейн, Эд Лейн из Ванкувера. Я здесь по делам – нефть, газ; наша компания устанавливает газопроводы. Говорю об этом, чтобы дать вам понять, что я имею некоторый вес в деловом мире, но сюда пришел по личному вопросу. Я расследую одну историю, имеющую отношение к семье моей жены. Завещание, знаете ли, целая куча денег… – Он перевел дух и начал рыться в кармане светлого плаща. – У меня есть фотографии. – Однако вместо того, чтобы дать мне фотографии, он затянулся и задумчиво уставился в пол. – Художник… – задумчиво протянул он, потом судорожно вздохнул, как будто на что-то решился. – Вы пишете портреты?

– Нет.

Он насупился:

– Хотите сказать, что не рисуете людей? Их лица?

– Я не пишу портреты, вот и все.

Тогда Лейн посмотрел на стол, покрутил головой, и тут взгляд его наткнулся на макет суперобложки. Кроме названия, я уже успел изобразить ряд человеческих лиц, искаженных страхом.

– Так вот же! Это то, что надо!

Его крохотные глазки подозрительно уставились на меня, словно я намеренно ввел его в заблуждение.

– Вы ведь помните брата? Не забыли, как он выглядел?

– Конечно нет. Но я не понимаю…

– Вы могли бы нарисовать его портрет?

– Разумеется.

Думаю, Лейн почувствовал, что его назойливость начинает меня раздражать, и попытался дружески улыбнуться.

– Естественно, я хочу, чтобы вы поняли суть проблемы.

– Вы говорили о каких-то фотографиях.

Лейн кивнул:

– Позже, позже. Пока вот вырезки.

Он вытащил несколько листков, скрепленных скрепками, и протянул один мне:

– Полагаю, вы их видели в свое время.

Первая вырезка, датированная 24 февраля 1944 года, оказалась из «Дейли телеграф» и была посвящена гибели крейсера «Дуарт-Касл». В ней сообщалось о прибытии в Донегал, Северная Ирландия, двух шлюпок со спасшимися членами экипажа и приводился их список, состоявший из тридцати пяти фамилий. К этой заметке была прикреплена другая, от 2 марта, с официальной сводкой о том, что «Дуарт-Касл» был торпедирован, и с именами тех, кто пропал без вести, вероятно, погиб. Ян Аласдир Росс. Я вновь ощутил то острое чувство потери, которое испытал в момент гибели брата, когда понял, что остался один на свете.

– Я прочел об этом в «Скотсмен».

– Немудрено. Все газеты писали о «Дуарт-Касл». – Лейн порылся в пачке вырезок. – Это все, что вы прочли о «Дуарт-Касл»?

– Насколько припоминаю, сводки не отличались особым разнообразием – много кораблей тонуло, да и других новостей хватало.

– Тогда вы не видели этой статьи из «Сторновей пейпэр» от 14 марта?

– Сторновей расположен на Гебридах, мне вряд ли мог попасть в руки номер тамошней газеты.

– Неудивительно: Сторновей далеко к северу, а история, о которой здесь говорится, не получила широкой огласки. Ни одна из крупных газет ее не перепечатала. Прочтите, и я расскажу вам, почему меня так интересует ваш брат.

Статья была озаглавлена «Тяжелое испытание – ужасная история спасшегося на плоту»:

«Во вторник вечером Колин Мактэвиш, семидесятидвухлетний ловец омаров из поселка Тобсон на острове Большой Бернер, вышел в море на лодке, чтобы проверить ловушки, и неподалеку от поселка Карли наткнулся на спасательный плот, затерявшийся среди скал Геодха-Кул. На плоту он обнаружил тела двоих мужчин, на первый взгляд безжизненные. Плот принадлежал крейсеру „Дуарт-Касл“, затонувшему 18 февраля в пятистах милях от Гебрид в Северной Атлантике. Таким образом, они дрейфовали на плоту двадцать два дня. Колин Мактэвиш забрал оба тела к себе в лодку и отвез их в Тобсон. Там обнаружили, что, несмотря на все перенесенные лишения, один из найденных жив. Его имя – Джордж Генри Брэддок, младший лейтенант королевской артиллерии, двадцати лет. Он не смог поведать ужасную историю своих злоключений, так как Господь милосердно лишил его памяти. Брэддок был перевезен в госпиталь в Сторновей, где его начали лечить от истощения и полной амнезии.

Мы все, однако, понимаем, как мучительно было плавание в открытом океане, на плоту, где от порывов ледяного ветра и штормовых волн они могли укрыться лишь остатками паруса, и что перенес Брэддок, вынужденный наблюдать агонию собрата по несчастью. Погибший – Андре Леру, канадец французского происхождения из Монреаля. Его похоронили на старинном кладбище на берегу залива в местечке Боста. Находка Колина Мактэвиша пополнила список спасшихся с „Дуарт-Касл“, теперь их уже тридцать шесть, и, несомненно, эта история послужит последним аккордом в трагедии корабля, на котором новобранцы из Канады направлялись на борьбу с фашизмом».

– Я не знал об этом, но не понимаю, какое отношение мой брат или я имеем к Брэддоку и несчастному Леру…

– Ваш брат был на этом плоту, когда корабль затонул.

– Да, но он мертв – какая теперь разница?

Лейн не ответил, просто протянул мне одну фотографию из конверта. На ней был изображен мужчина в светлом костюме, идущий по улице, высокий, черноволосый, с черными усами. Бросался в глаза шрам на лбу. Фотографию явно снимали на слишком ярком солнце. Лейн дал мне следующий снимок. Тот же мужчина, выходящий из машины.

– А вот здесь использовали трансфокатор.

На этот раз снимок был темнее, но на нем изображался тот же мужчина крупным планом.

– Вы не узнали его?

Лейн не сводил с меня глаз.

– Где вы это фотографировали?

– В Фамагусте, на Кипре.

– Я там никогда не был.

– Так вы не узнали его?

– Разумеется, нет. Кто он?

Лейн тяжело вздохнул, забрал у меня снимки и сам принялся их разглядывать, не скрывая недовольства.

– Понимаю, они не слишком четкие, я предпочел бы, чтобы качество было получше. Но… – Он покачал головой и запихал вырезки и фотографии обратно в конверт. – Здесь изображен Брэддок. Майор Брэддок. – Лейн внимательно посмотрел на меня. – Вы уверены, что его лицо не задевает какую-то тайную струнку вашей памяти?

Я пожал плечами, тогда он заявил:

– Этот человек не напоминает вам вашего брата? Подумайте!

– Моего брата?! – Я недоуменно уставился на него, невольно вызывая в памяти облик юного брата, его смуглое, красивое лицо. – Черт возьми, как он может быть моим братом?

Лицо, испещренное морщинами, шрам на лбу.

– Никакого сходства! Чего вы добиваетесь?

– Представьте, как бы он выглядел сейчас.

Его маленькие холодные глазки упрямо уставились на меня.

– Он мертв, – порядком разозлившись, отрезал я, мучительно пытаясь сообразить, какую грязь, какую пакость этот чертов коротышка пытается раскопать. – Оставьте прошлое в покое, все давно забыто!

– О’кей, мистер Росс, вы вольны думать, что вам угодно. Сделайте одну вещь для меня, будьте любезны. Нарисуйте портрет вашего брата таким, каким бы он был теперь, когда ему за сорок.

– Какого черта?! Ни за что! – Я отнюдь не собирался помогать кому бы то ни было ворошить давно минувшие дела.

– Я объясню вам зачем. – В его голосе неожиданно зазвенел металл. – Видите ли, я не верю, что человек, с которым я встречался в Фамагусте, Брэддок. – Лейн буквально пожирал меня глазами. – А если это не Брэддок, то кто? Вот что я хочу знать и твердо намерен выяснить.

Он покопался в нагрудном кармане и вытащил записную книжку.

– У меня есть список из пяти имен. – Лейн быстро перелистывал книжку, раскрыв ее на колене. – Пять человек, чьи личности полностью удалось установить, не считая Брэддока и Леру, двоих уцелевших, следы которых обнаружили на Внешних Гебридах. Можно с уверенностью сказать, что на плоту было семь человек, когда «Дуарт-Касл» пошел ко дну. Несомненно, их было больше, но имена семерых подтверждаются абсолютно достоверными свидетельствами. Ваш брат – один из тех семерых.

Я не мог понять, к чему он клонит. Был Ян или не был тогда на плоту, не все ли равно? В сущности, это ничего не меняет, ведь он мертв.

– Кто сказал вам? Брэддок, полагаю.

– Нет, не Брэддок. Он утверждает, будто ничего не помнит. То, что называется ретроградная амнезия, частичная потеря памяти. Очень удобно, не так ли? Нет, имя вашего брата мне назвал человек, с которым я встречался в Лионе по дороге домой со Среднего Востока, – Том Уэбстер, английский предприниматель, текстильщик. Он тогда добрался до берега в одной из шлюпок. – Лейн захлопнул записную книжку. – Я уже видел семерых из спасшихся, не считая Брэддока. Все они канадцы. Я беседовал с ними перед тем, как отправиться в Европу. Только один из них помнит, что видел плот. Он назвал мне два имени. Уэбстер указал еще три, и он был абсолютно уверен, потому что во время трагедии его смыло за борт, он некоторое время держался за плот, а потом доплыл до шлюпки. – Лейн потушил окурок. – Эти трое, которых назвал Уэбстер, – старшина корабельной полиции, второй помощник капитана и ваш брат. Я проверил личности первых двоих: ни один из них не имел оснований скрывать прошлое и пытаться изменить имя. Кроме вашего брата. Вы знали, что его конвоировали из Канады, чтобы предать суду за ряд достаточно серьезных преступлений?

– Да, но я видел его имя в списке погибших, и прошло больше двадцати лет…

– Его сочли погибшим… – Лейн намеренно подчеркнул слово «сочли»: он говорил ровным, жестким, уверенным тоном. – Ведь его тела так и не нашли, среди погибших его не опознали. И вот теперь-то я подхожу к истинной цели моего визита. «Дуарт-Касл» перевозил войска. В тот раз большинство на корабле составляли новобранцы. Сто тридцать шесть молодых ребят, только что произведенных в офицеры, и один из них – Брэддок.

И Лейн поведал мне нехитрую историю Брэддока.

Мне хотелось вышвырнуть этого человека вон… Его чудовищные фантастические предположения… Но он продолжал рассказывать своим канадским монотонным говорком с резким акцентом, а я слушал и не мог прервать его, ибо он заронил зерно сомнения в мою душу, и я, к сожалению, не лишен любопытства, этого воистину вселенского порока, источника всяческого зла.

Брэддок родился в Лондоне. Его отец был англичанином, мать – канадкой. Когда ему было два года, в 1927 году, семья переехала в Ванкувер. В 1938 году они вернулись в Англию: отец получил назначение в лондонское представительство фирмы, в которой работал. Когда через год разразилась война, Джордж Брэддок, тогда четырнадцатилетний мальчик, единственный ребенок в семье, был срочно отправлен в Канаду. Последующие четыре года он провел у тетки, миссис Эвелин Гейдж, на ранчо в северной части Британской Колумбии, в довольно-таки уединенном месте на старой тропе Карибу.

– Эви тогда только что похоронила мужа и жила в полном одиночестве среди совершенно чуждых ей мелких фермеров и ковбоев. У нее не было детей… ну, вы догадываетесь, старая история. Она стала относиться к Джорджу Брэддоку как к родному сыну, в особенности после того, как он лишился родителей. Они погибли во время бомбежки – прямое попадание в их дом. А теперь перейдем к делу. Когда юноша пошел в армию, она составила завещание, по которому оставила все ему «из любви и нежности к мальчику, который ей, как родной сын» – вот ее собственные слова. Она умерла через год в возрасте семидесяти двух лет, а завещание действительно и поныне. Старуха так и не изменила ни слова.

– И вы пытаетесь опротестовать завещание?

Куча денег, подумал я; для этого кругленького толстосума с поросячьими глазками смысл жизни, конечно, заключался в деньгах.

– А почему бы и нет? Эви – тетка моей жены, хотя и не родная, а только ранчо стоит по меньшей мере сто тысяч долларов. Понимаете, этот мальчишка даже ни разу не удосужился ей написать за все время. Адвокатам потребовалось полгода, чтобы напасть на след этого парня, ведь сначала его считали убитым…

Понемногу смысл его слов дошел до меня: раз Брэддок не писал, то они решили…

– Вам и в голову не приходило, что Брэддока, возможно, совсем не интересует ранчо в Канаде?

– Это не просто ранчо, а добрая четверть миллиона долларов… – Лейн натянуто усмехнулся. – Покажите мне человека, который просто так возьмет и откажется от таких денег. Если только у него нет на то веских оснований. А у Брэддока, убежден, они имеются. Он боится связываться с ранчо. – Лейн поднялся. – Ну что ж, нарисуйте мне портрет брата, и я оставлю вас в покое. Изобразите его таким, каким бы он был теперь. Идет?

Я был растерян, колебался; мысли путались от этой неожиданной, фантастической истории.

– Я заплачу вам. – Лейн вытащил портмоне. – Сколько?

Господи, почему я его не ударил тогда? Какое зло причинил он своими мерзкими подозрениями и глупыми выдумками, а в конце концов предложил мне взятку за то, чтобы я предал брата.

– Пятьдесят долларов. – Я сам удивился, услышав свой ответ: даже теперь не понимаю, почему я согласился взять деньги.

Полагаю, что он собирался поторговаться, но осекся и торопливо произнес:

– Пятьдесят так пятьдесят.

Лейн отсчитал пять десятидолларовых банкнот и положил их на стол:

– Вы ведь профессионал. Надеюсь, ваша работа будет стоить гонорара.

Этой фразой он попытался оправдать в собственных глазах эдакое невиданное расточительство.

Когда я начал рисовать, то понял, что это совсем непросто. Я попробовал кисть, но мазки получались слишком крупными – увы, так можно писать, лишь имея натурщика перед глазами; тогда пришел черед туши, однако здесь требовалась тщательная проработка деталей, которой я не мог себе позволить, и пришлось остановить выбор на обыкновенном карандаше. Лейн неотступно следил за мной, тяжело сопя мне в затылок. Он был завзятый курильщик, его зловонное пыхтение мешало сосредоточиться. Думаю, он всерьез полагал, что заставит меня лучше отработать каждый его грош, если будет неотрывно следить за всеми моими движениями, хотя, возможно, он впервые видел, как рождается рисунок, и был зачарован таким невиданным действом. Работа незаметно увлекла меня, и я пытался добиться хотя бы какого-нибудь сходства.

Я быстро понял, что время многое стерло из памяти. Черты Яна потеряли четкость, и первые мои робкие попытки ни к чему не привели. Сначала я приукрасил его портрет, опуская то, что предпочел бы забыть. Я стер набросок и начал заново. Примерно на середине работы портрет приобрел неуловимое, смутное сходство с мужчиной на фотографии. Я порвал рисунок, но, когда приступил к следующему, повторилось то же самое – форма головы, линия волос надо лбом, складки у рта, морщинки вокруг глаз, а главное, сами глаза, именно глаза. Зря Лейн показал мне фотографии. Правда, боюсь, что дело было совсем не в этом: я бессознательно, интуитивно вообразил брата таким похожим на того мужчину. Я скатал рисунок и швырнул его в мусорную корзину.

– Сожалею: я думал, что вспомню брата, но не смог добиться необходимого сходства. – Я взял со стола деньги и вложил купюры ему в руку. – Боюсь, что не смогу вам помочь.

– То есть не хотите.

– Думайте, что вам угодно.

Мне хотелось побыстрее развязаться с ним, чтобы остаться одному и подумать. Я засунул руки в карманы, чтобы было не слишком заметно, как они трясутся.

«Дональд, мой милый Дональд…» Голос Яна прорвался через годы и вновь зазвучал у меня в ушах – коварный и чарующий одновременно, веселый, но с оттенком легкой грусти – странная смесь интонаций, унаследованная от кельтских предков. Лэрг, поразивший наше воображение в детские годы, служил для нас меккой, талисманом, но Ян относился к острову совсем по-другому, нежели я. «Если я отправлюсь на Лэрг, то только затем, чтобы умереть. Эй, Дональд, мой милый Дональд, Лэрг – смерть для меня и смысл жизни для тебя». Миновала четверть века, но я помню каждое слово, которое он произнес прерывающимся, невнятным от выпитого голосом, в маленьком грязном кабачке. Его лицо, уже тогда тронутое первыми морщинами, помутневшие пьяные глаза…

– Сожалею, но я ничего не могу поделать.

Я распахнул дверь, стремясь как можно скорее отделаться от Лейна.

– О’кей, – спокойно ответил он. Я надеялся, что наконец-то он уберется, но он остановился на пороге. – Если вы захотите связаться с Брэддоком, то он сейчас в Англии.

– Помнится, вы сказали, что он на Кипре.

– Там я встречался с ним по дороге со Среднего Востока, но он должен был уехать. Его перевели на Гебриды.

Я промолчал, и Лейн продолжил:

– Вы найдете его в… на острове Хэррис. Я просто подумал, что вам будет небезынтересно с ним встретиться.

Лейн начал спускаться по лестнице, когда я окликнул его и поинтересовался, откуда ему все это известно.

– Частный детектив следит за ним по моему поручению. – Лейн усмехнулся. – Забавно, не правда ли? Почему этого Брэддока назначили на Гебриды именно сейчас? И еще кое-что, мистер Росс. Мне совершенно ясно, почему вы не захотели окончить портрет, я наблюдал за вашим лицом. – Он вытащил руку из кармана. – Я оставлю деньги здесь. – Лейн положил банкноты на ступеньку. – Порвите их, если сочтете нужным, но прежде, чем вы это сделаете, хочу вам напомнить, что на эти деньги вы можете добраться до Гебрид.

Лейн повернулся и вышел, а я все стоял, прислушиваясь к его шагам, не сводя глаз с проклятых денег.

Я подумал, что должен попытаться защитить Яна. Сколько раз в прошлом я прикрывал Яна, когда тот действовал, повинуясь мгновенному порыву, не задумываясь о последствиях. Отец, полиция, бедная маленькая дурочка Мэвис… Я спустился и подобрал банкноты, чувствуя себя Иудой. Я должен был узнать правду. Что бы там ни было, Ян остался мне братом; я любил его и ненавидел одновременно; он навеки пребудет в моей душе в ореоле детского поклонения младшего перед старшим. Время притупило боль утраты, но никто не смог заполнить образовавшуюся пустоту. Нет никого, о ком я мог бы позаботиться, к кому был бы привязан. Только он, поэтому я пойду до конца.