Белый юг
– Да, это было бы чертовски плохо, так я думаю. Но они будут работать хорошо. Можете не беспокоиться.
– А парень, которого избили?
– С ним все в порядке. – Макфи замялся, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. – Надеюсь, вы никому не скажете, что они хотели бы кое от кого избавиться?
– Нет, конечно.
Он улыбнулся.
– Скверно, когда на судне происходят подобные вещи, ведь впереди нас ждут месяцы совместной жизни в таком богом забытом месте, как Антарктика. Особенно если такое случается на главном судне.
– Вы хотите сказать, что на «Южном Кресте» тоже смешанная команда? – спросил я.
– Да. Там и обдирщики ворвани, и рабочие, и все они из разных мест. Это просто дикая банда ублюдков.
Макфи угрюмо покачал головой и повернулся, чтобы уйти.
– Надеюсь, вы не против того, чтобы попозже выпить со мной? – сказал я.
На его лице появилась легкая улыбка.
– Да, непременно.
Он спустился по трапу на палубу, оставив меня наедине с моими сумбурными мыслями.
Какое-то время я расхаживал по рубке, и в моей голове роились разного рода догадки. Я не видел Блэнда весь день. Он не выходил из своей каюты. Но около семи вечера поднялся ко мне в рубку. Он был закутан в пальто и шарфы и от этого казался еще более громоздким, чем обычно. Его лицо опухло, а сквозь кожу просвечивал узор кровеносных сосудов.
– «Южный Крест» дал вам свои координаты? – спросил он.
– Да, – ответил я. – Я получил сегодня утром сообщение от капитана Ида.
– Хорошо. – Он посмотрел через плечо рулевого на компас, затем бросил взгляд на наветренный борт, прищурив глаза за толстыми линзами очков. – Слышал, сегодня была драка, – сказал он.
– Да. Сэндфьорд против Тёнсберга. Тёнсберг победил, – добавил я, не знаю, почему. Мне казалось, что ему хочется поговорить.
Блэнд бросил на меня быстрый взгляд и облокотился грузным телом на ветролом.
– Женщины – сущие дьяволы, – пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. – Вы женаты? – спросил Блэнд, оборачиваясь ко мне.
– Нет, – ответил я.
Он медленно кивнул, будто говоря: «Вам повезло».
– Женщина – не ровня мужчине, – произнес он, буравя меня взглядом. – У мужчин широкие интересы. У женщин – узкие. У них странная, извращенная любовь к силе. И они любят своих сыновей больше, чем мужей.
Он повернулся и посмотрел на море, которое перекатывалось через нос, ныряющий в волны.
Я промолчал. Мне показалось, что возникшая между нами близость исчезла.
– Человеческие взаимоотношения вообще очень странная штука, – продолжал Блэнд. – Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколь непрочна наша цивилизация? Чуть прочнее лишь законы морали, скрывающие наш примитивизм.
– Человеческая природа неизменна, – сказал я.
Он кивнул.
– Но она таится под толщей правил и губительного воздействия общества. Да, согласен, она неизменна. Стоит однажды развязать руки организованному стаду… – Блэнд не окончил. Он стоял, подставив лицо ветру.
– Что вы хотите мне сказать? – спросил я напрямик.
Блэнд повернулся ко мне и пристально посмотрел на меня сквозь толстые линзы.
– Не знаю. Но вы умный человек – и вы далеки от всего этого. Каждому хочется, чтобы у него был кто-то, с кем можно поговорить, когда на тебя наваливается слишком много проблем. – Блэнд снова стал смотреть на море, кутаясь в меховой воротник пальто. Он был похож на жабу, сидящую на ветроломе. – Хоув сказал вам, что я одной ногой стою в могиле?
Это было скорее утверждение, нежели вопрос.
– Он сказал, что у вас было два приступа, – ответил я.
– Да, я скоро умру, – произнес Блэнд сухо, словно информируя акционеров о том, что компания имеет прибыль с дефицитных товаров.
– Это случится со всеми нами.
– Конечно, – проворчал он. – Но обычно нам не выделяют лимит времени. Самый лучший врач на Харли-стрит сказал, что мне осталось не больше года. – Он ухватился рукой за парусину ветролома и так дернул за нее, словно хотел разорвать. – Год, не больше, – сказал он хрипло. – Двенадцать месяцев, или триста шестьдесят пять дней. И в любой момент со мной может случиться еще один удар, который меня прикончит. – Блэнд усмехнулся. В смешке чувствовалась горечь. – Когда узнаешь это, меняется отношение к жизни. То, что раньше казалось важным, теряет всякий смысл. А другие вещи, наоборот, становятся более значимыми. – Блэнд расслабил руку, державшую парусину. – Когда мы подойдем к «Южному Кресту», постарайтесь поближе сойтись с моим сыном. Я хочу, чтобы вы составили о нем собственное мнение.
Он резко повернулся и стал тяжело спускаться вниз. Я провожал его взглядом, желая ему продержаться подольше. У меня было к нему несколько вопросов, которые я не прочь был бы задать.
Вечером, когда мы ужинали, радист принес Блэнду радиограмму. Читая текст, он хмурил густые брови. Затем он встал.
– На пару слов, Крейг, – сказал он мрачно.
Мы отправились к нему в каюту. Блэнд закрыл дверь и протянул мне телеграмму.
– Прочтите.
Я поднес листок к свету и прочитал:
«Ид – Блэнду. Люди требуют провести расследование по поводу смерти Нордала. Эрик Блэнд отклонил это требование. Пожалуйста, подтвердите отказ. Настроение людей из Тёнсберга опасное. Китов чрезвычайно мало. Координаты судна: 57°98′ ю. ш., 34°62′ з. д. Вокруг много пакового льда».
Я вернул ему телеграмму. Он смял ее в своей мощной ладони.
– Проклятый дурак! – прорычал он. – Он недоволен решением Эрика. Но Эрик был прав, отказавшись удовлетворить подобное требование. Такие вопросы решают должностные лица. – Он забегал по каюте, дергая себя за мочку уха. – Меня беспокоит то, что Ид употребил слово «опасное». Если бы ситуация не была настолько плохой, он бы никогда так не выразился. – Блэнд повернулся ко мне. – Когда мы подойдем к «Южному Кресту»?
– Через восемь дней, – ответил я.
Он уныло кивнул.
– За восемь дней может многое случиться. Хуже всего то, что там очень мало китов.
Когда люди заняты делом, у них не остается сил на всякие домыслы. Но я видел, как улыбки мгновенно сменяются ненавистью, если улов плохой. И они связывают это со смертью Нордала, черт побери. Они ужасно суеверны, а у Нордала был настоящий нюх на китов.
– Чего вы боитесь? – спросил я. – Вы ведь не думаете, что они могут поднять бунт? Разве на судне не действуют морские законы Британии? Это удержит их от бунта.
– Конечно, никакого бунта не будет. Но и без этого может возникнуть скверная ситуация. В это предприятие вложено три миллиона фунтов. Чтобы покрыть подобные издержки, промысел должен идти без перебоев, буквально с секундной точностью. – Он снова принялся теребить мочку уха. – Эрик не справится со всем этим. У него нет должного опыта.
– Тогда передайте руководство кому-нибудь другому, – предложил я. – Например, капитану Иду.
Блэнд бросил на меня быстрый взгляд. Его маленькие глаза сузились. Я видел, как в душе у него борются гордость и расчетливость.
– Нет, – сказал он. – Нет. Он должен научиться справляться с такими вещами сам.
Блэнд зашагал по каюте, не произнося ни слова. Его одолевали сомнения. Неожиданно он направился к двери, по-видимому приняв решение.
– Я отвечу Иду независимо ни от чего, – бросил он мне через плечо.
Я поднялся на мостик. В мрачных сумерках море казалось вздымающейся громадой. Я постоял там немного, глядя, как серые массы воды перекатывались через нос, когда маленькое суденышко ныряло в волны. Над мачтой кружились альбатросы. Они парили в потоках ветра, раскинув огромные крылья. Воздух был на редкость холодным. На обвесе[11] нарос тонкий слой льда, парусина стала жесткой и гладкой на ощупь. Я прошел в рулевую рубку и взглянул на барометр.
– Плохо, – сказал бородатый норвежец, стоящий за штурвалом.
Он был прав. Давление было очень низким и продолжало падать.
– Лето же еще не кончилось, да? – На его бородатом лице появилась улыбка. Но его голубые глаза не казались веселыми.
Дверь отворилась, и в рубку вошла Джуди, следом за ней ворвались дождь и снег.
– Погода, кажется, портится, – сказала она. Ее лицо было бледным и осунувшимся.
– Мы направляемся в высокие широты, – напомнил я.
Она мрачно кивнула. Я предложил ей сигарету. Чиркая спичкой, я увидел, что ее руки слегка дрожат. Она жадно затянулась и спросила:
– Это была телеграмма от Ида?
– Да, – ответил я.
– Что в ней?
Я пересказал содержание.
Она отвернулась и стала смотреть в окно. Море было холодным и серым. Беспорядочные массы воды, едва различимые в сумерках, казалось, собрались сокрушить рубку. Какое-то время Джуди молчала, а затем испуганно проговорила:
– Мне страшно.
– Просто плохая погода.
Она бросила сигарету и яростно придавила ее каблуком.
– Нет. Дело не в погоде. Это что-то другое… не знаю, что. – Она повернулась и взглянула на меня: – У меня ужасные предчувствия из-за смерти отца. Все должно было кончиться скорбью и печалью. Но еще не кончилось. Я боюсь, – повторила она.
Я подошел к ней и взял ее за руку. Она была холодная как лед.
– Это неприятно, – сказал я. – Но не стоит волноваться. Все встанет на свои места, когда ты окажешься на «Южном Кресте».
– Не знаю. У меня такое чувство, будто все только начинается. – Она взглянула на меня. В ее серых глазах была тревога. – Уолтеру что-то известно. – Голос ее задрожал. Она казалась очень усталой.
– Почему Хоуву должно быть что-то известно? Тебе это просто кажется.
– Мне не кажется, – ответила она резко. – Я впервые вижу все так ясно.
Я не ответил ей, и какое-то время мы молчали. Потом Джуди высвободила руку, достала из кармана пачку сигарет и предложила мне.
– Ты никогда еще не бывал на таком дальнем юге? – спросила она спокойно и чуть резковато.
– Нет. Но льды я уже видел. Когда мне было двадцать лет, я вместе с университетской экспедицией был в Юго-Восточной Гренландии.
– А-а-а. Ты ученый? – Она протянула мне свою сигарету, и я закурил. – Увидишь, здесь все по-другому. Из-за ледяной глыбы Южного полюса тут намного холоднее.
Она затянулась и добавила:
– Паковый лед редко встречается так далеко на севере в это время года. Такое случилось в четырнадцатом году, когда здесь был Шеклтон на своем «Эндюрансе».
– После войны я был в Осло и видел «Фрам». Это самый лучший музей полярных исследований.
– Да. Мне тоже он понравился. Мы очень гордимся «Фрамом».
Разговор начал иссякать, и я спросил:
– Это твое первое путешествие в Антарктику?
– Нет, – ответила Джуди. – Не первое. Когда мне было восемь лет, отец взял меня с собой на Южную Джорджию. Это было сразу после того, как умерла моя мать. Бернт был одним из скиттеров в Гритвикене. Я пробыла там около двух месяцев. Потом он отправил меня к своим друзьям в Новую Зеландию. Я оставалась там год, а потом отец снова забрал меня к себе.
– Гритвикен находится на Южной Джорджии? – спросил я.
– Да. На острове есть береговая станция. Раза три-четыре я ходила с отцом на его китобое.
– Так ты опытный китобой, – пошутил я.
– Нет, – ответила она. – Я не такая, как Герда Петерсен.
– Кто это?
– Герда – дочь Олафа Петерсена. Олаф был напарником моего отца, когда тот работал в Гритвикене. Мы с Гердой ровесницы. В детстве играли вместе. Но с ней было трудно. Она больше напоминала парня. Ее отец говорил, что сделает из нее первую в Норвегии женщину-скиттера.
– Она, наверное, грубовата, – предположил я.
Джуди улыбнулась.
– Бедная Герда. Знаешь, она не очень красивая. Ей стоило родиться мальчиком. Она выдержала все экзамены. Могла бы стать капитаном. Но она предпочла отправиться на юг напарником своего отца. Подчиненные просто обожают ее. Думаю, она очень счастлива.
Внезапно в рубку ударил сильный порыв ветра. Судно накренилось и резко нырнуло в воду. Я почувствовал, как оно затряслось. Дверь с треском распахнулась, и в рубку вошел рулевой. Джуди проговорила:
– Пожалуй, я спущусь вниз.
– Я пойду с тобой. Хочу немного поспать, прежде чем начнется шторм.
Я сказал рулевому, чтобы он разбудил меня, когда разгуляется ветер, и проводил Джуди до каюты. Под палубой удары волн ощущались намного сильнее. Но я знал, что худшее – впереди.
– Я познакомлю тебя с Гердой, – сказала она, когда я открыл дверь ее каюты. – Она толстая и веселая – тебе, наверное, нравятся такие. – Джуди улыбнулась. – Надеюсь, у тебя достаточно теплой одежды. Когда наступит рассвет, на мостике будет очень холодно.
– К счастью, у Садмена почти тот же размер, что и у меня, – ответил я.
Я пожелал ей спокойной ночи и закрыл дверь. Вернувшись в свою каюту, я скинул ботинки и, не раздеваясь, с головой забрался под одеяло.
Я долго не мог заснуть, прислушиваясь к звукам, которые издавало судно, и думая о том, что «Южный Крест», к которому мы стремимся, находится в двух тысячах миль к зюйд-весту от нас.
Шторм разыгрался после четырех утра. Я проснулся, почувствовав, как лавина воды обрушилась на палубу. Теперь в каждом звуке слышалась борьба судна с разбушевавшейся стихией – в скрипе мебели в каюте, в дрожащем гуле двигателей, в неверном движении буксира, когда он погружался в пучину и вновь поднимался на поверхность. Я чувствовал, как стальные переборки каюты изгибались от напряжения. Судно уподобилось живому существу, отчаянно борющемуся за жизнь.
Я откинул одеяло и нащупал непромокаемые ботинки. Когда я натягивал на себя непромокаемый костюм, пришел рулевой. Он не произнес ни слова – просто кивнул и исчез. Как только я вышел наружу, порыв ветра едва не сбил меня с ног, с силой прижав к релингу. Море зелеными волнами перекатывалось через ют. Я с трудом забрался на мостик. Короткая ночь кончилась. Но рассвет был серым и темным. Рулевой вел судно прямо против ветра. Волны казались высотой с гору, их вершины белели от шипящей пены. Шел дождь со снегом, накрывая все вокруг беспросветной завесой.
Не стану и пытаться описать следующие восемь дней. Всем, кто был на борту, они показались нескончаемым адом. Время от времени лил дождь. Гораздо чаще просто дул ветер. Сила ветра менялась, но он ни разу не бывал слабее шести баллов. Он дул с юго-запада, временами отклоняясь на пару румбов в каждую сторону. Море было похоже на горный кряж, пришедший в движение. На судне не осталось ни единого сухого места. Почти все страдали от морской болезни. За все эти восемь дней мы видели солнце лишь один раз – это был жидкий проблеск света, который пробился на несколько минут сквозь брешь в темнеющих тучах. Я старался не думать о цели нашего путешествия – «Южном Кресте»; я старался не думать ни о чем, кроме судна. В моем мозгу, отупевшем от бессонницы, была лишь одна мысль: как сохранить буксир.
Большую часть времени я проводил на мостике. Пару раз ко мне поднимался Блэнд – его изможденное лицо казалось голубым от холода и морской болезни. Каждый раз он спрашивал наши координаты. Все его интересы сейчас сводились к достижению одной цели – как можно скорее добраться до «Южного Креста». Его раздражало то, что мы так медленно движемся, он испытывал чувство бессильного гнева на стихию. Я помню, как он стоял на мостике, потрясая кулаком и крича морю:
– Будь ты проклято! Будь ты проклято!
Ступеньки трапа покрылись коркой льда. Блэнд поскользнулся на спуске, и волна, с силой ударившая о борт судна, едва не унесла его в море. Он довольно сильно ударился и больше не поднимался на мостик.
Один раз ко мне пришла Джуди. Я рассердился и велел ей идти в свою каюту. Кажется, я даже нагрубил ей. Это имело желаемый эффект, и больше она не появлялась. Но теперь каждое утро один из матросов приносил мне фляжку с бренди.
– От фру Блэнд.
Я был благодарен ей за это.
Единственным пассажиром, который неизменно поднимался ко мне на мостик каждый день, был Бономи. Он тоже страдал от морской болезни, но пересиливал себя и, не думая об опасности, появлялся на мостике со своей фотокамерой. Он неизменно приветствовал меня фразой:
– Снова все сошло благополучно, да?
И его смуглое лицо расплывалось в широкой улыбке.
Однажды я спросил его о докторе Хоуве:
– Его укачало?
– Конечно, – ответил Бономи. – Но как может не тошнить человека, если он выпивает по две бутылки виски в день? Он просто невозможный человек!
И все-таки шторм сыграл нам на руку. С людьми из Сэндфьорда больше не возникало никаких трудностей. Шторм их просто измотал. Судя по прошлым сезонам, это был беспрецедентный случай. Было намного холоднее, чем обычно в это время, и по силе шторм превзошел все ожидания. Но к четырнадцатому числу наши координаты были уже 54°42′ ю. ш., 24°65′ з. д., то есть мы находились примерно на пятьсот миль восточнее острова Южная Джорджия. Световой день длился фактически все двадцать четыре часа. К счастью, видимость была более или менее хорошей, поэтому пятнадцатого числа мы разглядели первый айсберг. А вскоре после этого впередсмотрящий, сидевший на топе мачты, увидел по правому борту землю. Это был первый из Сандвичевых островов. Он показался лишь ненадолго, а потом небо снова заполонили темные облака, пошел сильный дождь, и видимость сократилась до нескольких миль.
Мы двигались курсом 47 градусов на зюйд-вест, и айсберги стали попадаться постоянно; некоторые из них представляли собой огромные, вздымающиеся над водой глыбы льда – неровные, с выростами, похожими на башенки и арки, они напоминали плавучие форты. Один из них был длиной почти в три мили, плоский за исключением высокого, крутого нароста, похожего на надстройку судна. Этот айсберг был подобен исполинскому авианосцу, покрытому льдом.
Теперь я постоянно поднимался на мостик – судя по последним данным, полученным с «Южного Креста», мы были от него уже довольно близко. Мы связывались с ним по радиотелефону, который работал в пределах четырехсот миль. Но когда начался шторм, связь прервалась, и установить ее пока было невозможно.
В ночь на шестнадцатое шторм был сильнее, чем все предыдущие дни. Из-за плотной завесы серого, холодного дождя видимость снизилась практически до нуля, и я велел уменьшить скорость. Вскоре впередсмотрящий крикнул с мачты:
– Isen![12]
Я приказал медленно идти вперед и через несколько минут увидел впереди мерцание льда. Это была наша первая встреча с паком. Льдина была маленькая и неровная: кусок отломился от большой льдины где-то намного южнее и штормовым ветром был снесен на северо-восток.
Рулевой мрачно покачал головой:
– Никогда раньше не видел здесь лед летом.
Я взял курс на запад. Рано утром ветер неожиданно переменил направление – теперь он дул на юг – и утих до легкого бриза. Облака остались за кормой, и впервые за восемь дней мы увидели солнце. Оно было маленьким и холодным. Но смотреть на него все равно было очень приятно. От ярко-голубых облаков все вокруг казалось намного приветливее и радостнее. Но море, несмотря на голубизну неба, было окрашено в холодные зеленые тона. На юге белыми полосами сверкали обломки пакового льда. Воспаленными глазами я наблюдал за восходом солнца. Все словно расцветало.
Затем солнце поблекло. Оно совсем не грело, и небо постепенно стало серым. Было сыро и холодно. Линия горизонта исчезла. Далекие полосы пакового льда потеряли четкие очертания и казались чередой облаков, зависших над самой водой. Солнце скрылось, и пейзаж стал напоминать черно-белую фотографию или гравюру. Затем все окутал туман.
Мы медленно шли вперед; на носу и мачте сидели впередсмотрящие. Я не хотел рисковать, хотя пока не было и намека на айсберги.
После десяти ко мне на мостик поднялся Блэнд. Восемь дней вынужденного безделья и голодания сильно изменили его. Лицо исхудало, кожа утратила голубоватый оттенок, и сетка кровеносных сосудов стала не так заметна. Двигался он теперь намного быстрее, а глаза казались более живыми.
– Какие у нас координаты? – спросил он. В его голосе вновь звучала решимость, которая вознесла этого человека на недосягаемые для многих вершины.
– Пятьдесят восемь южной, тридцать три западной, – ответил я.
Я показал наше местонахождение на карте: мы находились примерно в двухстах милях к западу от Южного Туле и были теперь намного южнее Сандвичевых островов.
– Нужно связаться по радиотелефону с «Южным Крестом», – сказал Блэнд.
– Спаркс налаживает связь, – объяснил я. – Как только он установит контакт, я вам сообщу.
Он кивнул и прошелся по мостику. Затем постоял за штурвалом, вглядываясь в туман и вцепившись своими большими руками в меховых перчатках в обледеневшую парусину обвеса. Неожиданно он повернулся ко мне.
– Я занимаюсь китобойным промыслом уже двадцать пять лет, – сказал он. – И никогда не слышал, чтобы летом стояла такая плохая погода.
– Джуди говорила, что похожие условия наблюдались в четырнадцатом году Шеклтоном во время его экспедиции на «Эндюрансе».
Блэнд хмыкнул.
– Мы не занимаемся полярными экспедициями, – проворчал он. – Мы занимаемся бизнесом. Утром заметили хоть одного кита?
– Нет, – ответил я.
– А где Хоув?
– Я не видел его с тех пор, как начался шторм.
Он отвернулся и что-то крикнул по-норвежски одному из матросов. Парень бросил на Блэнда угрюмый взгляд. Лицо его потемнело.
– Ja, hr directör, – пробормотал он и спустился на палубу.
Блэнд что-то сердито прошептал и отошел к крылу правого борта. Он стоял там, глядя на борт, до тех пор, пока не появился Хоув.
По сравнению с приземистым, массивным председателем компании Хоув казался худым и почти прозрачным. Он был небрит, щетина на опухшем от пьянства лице выглядела неопрятно, а глаза были налиты кровью. Но он был трезв. Он стоял перед Блэндом и, казалось, слегка нервничал: не подзаправившись предварительно ликером, он, очевидно, побаивался смотреть Блэнду прямо в лицо.
– Четыре года вы работали на нашу компанию, – громко сказал Блэнд и оглядел Хоува – в его маленьких глазах было заметно явное отвращение. – Настало время проявить себя в деле. Погодные условия сейчас очень необычные. В последнем сообщении, которое мы получили с «Южного Креста», указывалось, что они видели несколько китов. Мы же не встретили ни одного. Завтра утром я хотел бы получить от вас доклад о возможном движении китов в данных условиях.
– Насколько я понял, вы сказали, что я больше не работаю в компании, – произнес Хоув с легкой небрежностью в голосе. Его кадык заходил вверх и вниз под кожей.
– Забудьте об этом. Вы были пьяны. Полагаю, вы не соображали, что говорите. Будете вы в дальнейшем работать на компанию или нет, зависит от того, насколько вы окажетесь полезны. А сейчас приступайте к работе. Завтра утром я хочу получить от вас полный доклад.
Блэнд развернулся на пятках. Хоув мялся. Думаю, он хотел сказать, что со стороны Блэнда нечестно требовать от него невозможного, что его задача значительно усложняется именно из-за ненормальности условий. Это был фактически шантаж, и Блэнд знал об этом. Блэнд хочет получить китов. Хоув должен отыскать их или будет уволен. Его кадык снова яростно заходил под кожей. Он открыл рот, но тут же закрыл его, развернулся и протопал мимо меня к трапу.
Вскоре Блэнд покинул рубку. Через час ко мне поднялся Бономи и сообщил, что радио наконец заработало. Я оставил на мостике рулевого и устало спустился на палубу. Мои глаза помутнели от недосыпания, ветра, напряжения, с которым я всматривался в даль сквозь дождь со снегом и пелену тумана. В радиорубке сидели Блэнд и Джуди. Под глазами у Джуди были темные круги. Но улыбка, которой она приветствовала меня, была теплой и дружелюбной.
– Ты, наверное, просто умираешь, – сказала она.
– Фляжка с бренди каждое утро мне здорово помогала, – ответил я.
Она отвернулась, словно не хотела, чтобы я благодарил ее. Блэнд повернул ко мне свою массивную голову. Он снял меховую шапку с ушами, и его седые волосы растрепались. Он был похож на удивленную сову.
– Только что попытались связаться по радио с «Южным Крестом», – сообщил он. – Мы разговаривали с «Хааконом» – это одно из судов фактории Сэндфьорда. За последние десять дней они добыли всего восемь китов. Сейчас они идут на юг в направлении моря Уэдделла. Ханссен, капитан, сказал, что никогда раньше не сталкивался с такой погодой. Они находятся примерно в трехстах милях к вест-зюйд-весту от нас.
В радиоприемнике затрещало. Затем ясно и отчетливо послышался чей-то голос, говорящий по-норвежски. Я решил, что это, должно быть, «Южный Крест», – Блэнд выпрямился и повернул голову к приемнику. Радист нагнулся к микрофону, быстро что-то ответил по-норвежски, обратился к Блэнду:
– Соединяю вас с Идом, – и передал Блэнду микрофон.
Толстые пальцы председателя компании крепко сомкнулись вокруг бакелитовой ручки.
– Блэнд слушает. Капитан Ид?
– Да, господин директор. Это Ид. – Голос звучал монотонно, с легким уэльсским акцентом.
– Где вы находитесь?