Хорошо бы, потому что иначе он не сможет удержаться, чтобы не сказать ей:
– Я видел тебя сегодня днем.
Она резко повернулась, прижалась плотнее, уткнувшись макушкой ему в подбородок.
– А?
Затаив дыхание, он ждал, проснется она или снова провалится в забытье, не зная, чего ему хочется сильнее.
Она продолжала ворочаться, и ему становилось все труднее помнить, что они уже дважды занимались любовью этой ночью. Тут она подняла голову, сонно протерла глаза.
– Прости. – Елена зевнула, прикрыв рот ладонью, – что ты сказал?
Ну давай, раз начал, подумал Чейз.
– Я видел тебя сегодня днем, – повторил он, стараясь сохранять небрежный тон. – В школьном дворе.
По ее лицу пробежала тень. Удивления, шока, непонимания. Почти неуловимая смена выражений до того, как лицо стало вновь спокойным.
– Я думала, у тебя весь день деловые переговоры. – Подтянув повыше покрывало, она устроилась поудобнее, все так же прижимаясь к нему.
– Предполагалось, да. Но мне захотелось знать, куда ты ходишь.
– Зачем?
Она не казалась злой или расстроенной, просто любопытствовала. Что позволило ему без стеснения сказать правду:
– Ты не воспользовалась вчера моими деньгами. – Чейз пожал плечами. – Мне захотелось узнать, чем можно заниматься в городе, не входя в расходы.
– Я тратила деньги, – поправила она. – Но немного. Просто это были мои собственные деньги. – Улегшись ничком, она просунула ногу между его ног, поерзала по груди. Облокотившись подбородком о ладони, встретила его взгляд. – Хотя я же использовала твои деньги – заплатить за такси и на вчерашний ленч. Надеюсь, ты не против.
Раздражение давало себя знать. Она намеренно притворялась тупицей.
– Мне плевать на деньги. Я не стал бы их давать, если б не предполагал, что ты станешь их тратить. Я желаю знать, что ты делала в школе для глухих детей, тогда как другая наверняка отправилась бы опустошать магазины?
Уголок ее рта приподнялся в насмешливой улыбке.
– Ты причисляешь меня к определенному разряду женщин?
– Избалованным и самовлюбленным, – ответил он без раздумий.
В ее глазах мелькнуло огорчение, но он не позволил поймать себя на такие пустяки.
Со вздохом она отодвинулась от него и села, кутаясь в покрывало.
– Ты прав. Я именно такой и была. Может, и теперь такая, не знаю.
Скрестив ноги и плотнее заворачиваясь в покрывало, она передвинулась ровно настолько, чтобы нигде не касаться его. Помогая себе локтями, он принял сидячее положение и подложил под спину подушку.
– Ты социальный работник. Ты знаешь язык жестов. И ухитрилась найти единственную, вероятно, специализированную школу в городе за один день. Ничего подобного я не ожидал от девочки, знакомой по старшим классам.
– Если честно, я знаю об этой школе давным-давно. У меня тут подружка преподавала, и, хотя она уже не живет в Неваде, я иногда заскакиваю сюда и провожу время с детьми. Когда случается быть поблизости.
Она поправила покрывало и изменила положение ног. Красный лак на ногтях мелькнул и быстро исчез.
– Как много случилось с тех пор, как мы были подростками. И переменилось.
Достаточно, чтобы превратить эгоистичную, жестокую кривляку в добрую, бескорыстную женщину? Ему не верилось, что возможны такие перемены.
– Знаю, что опоздала на двадцать лет, – сказала она мягко, – но мне жаль, что я так обошлась с тобой на рождественском празднике. Ты прав: я была избалованной, самовлюбленной и так далее. Мои родители имели деньги и влияние, и я считала, что это делает и меня богатой и влиятельной. – Ее глаза потемнели. – Я на самом деле вела себя по-свински.
Поскольку он именно так о ней и думал, то не стал утруждать себя, пытаясь оправдывать ее или утешать. Грош цена теперь ее сожалениям.
– Что я сказала тебе на той вечеринке ночью... это было жестоко и непростительно. И хотя я сознаю, что не могу заставить тебя забыть причиненные боль и унижение, все равно хочу извиниться.
Чейз сжал кулаки. Ее длинные ресницы влажно поблескивали, казалось, она искренне раскаивается. Но будь он проклят, если позволит нескольким слезинкам и сильно запоздавшему извинению убедить себя, будто она стала совершенно другим человеком.
– Что же вызвало такое чудесное преображение? – спросил он, сам удивляясь своему кислому тону.
– Мама умерла.
Он процедил проклятие.
– Мне очень жаль.
– Ничего, – тихо пробормотала она. Волосы совсем заслонили ее опущенное лицо, руки теребили край покрывала.
– Какое-то время она болела, а переживания такого рода сильно меняют человека. Лишь вчера я была кокетливой примадонной, а на другой день мой мир рухнул. Тогда я поняла, что весь свет вовсе не вертится вокруг моих желаний и что есть вещи поважнее денег и социального статуса.
Он не стал бы соглашаться с последним утверждением. Вся его взрослая жизнь ушла на то, чтобы заработать деньги и получить социальный статус, доказать, что он теперь не просто сын бедного фермера.
И то, что компания "Санчез" должна была послужить ступенью на лестнице, ведущей Чейза наверх, нет ничего случайного. Чейз годами следил за семьей Елены, чтобы знать, когда будет превосходить их в финансовом плане. И возможно, неосознанно надеясь показать им себя.
Он не желал ничего, только чтобы они увидели – и Елена в том числе, – кем он стал. Магнатом, но не отвратительным, гребущим все под себя, а вызывающим уважение и даже восхищение.
Так почему он должен чувствовать вину перед этой женщиной?
Она пережила утрату. А разве не у всех так?
Он находит ее неотразимой в постели. А кто посчитал бы иначе?
Святой она при этом не становится, а он не превращается в плохого парня.
– Вещи, которые я всегда считала важными, – продолжала она, – утратили свое значение. И все богатство и престиж отца не могли вернуть маме здоровье. Лучшее медицинское обслуживание не помогло.
– И тогда ты стала социальным работником. Пытаешься спасти мир?
– Не весь мир. Но мне хочется помогать людям. У нашей семьи достаточно денег, чтобы помогать. Даже если мы потеряем бизнес, чего мне очень не хотелось бы из-за папы, – пояснила она с нажимом, – мы все равно не пропадем. Мне хочется делать в жизни что-то, что имело бы значение.