Вы же выжили

Маша слушала, и в ее еще не высохших от слез глазах загорелась странная, отчаянная искра. Внезапно хаос в ее душе обрел форму безупречного плана. Это был не просто выход – это был побег. Спасение.

– Мам, у меня есть другое предложение, – сказала она, и ее голос прозвучал удивительно твердо. – Поеду я. К бабушке. А ты оставайся здесь. Сможешь спокойно работать и приезжать, когда будет совсем тяжело.

Женщина замерла, словно впервые увидев взрослую дочь.

– Я… я почему-то не подумала об этом сразу, – медленно проговорила она, вглядываясь в Машино лицо. – А как же школа? Выпускной год…

– Мне осталось несколько месяцев, – Маша уже выстраивала новую реальность, где не было места унижению. – Переведусь на домашнее обучение. А экзамены сдам там, у бабушки, в местной школе. Это же возможно.

Для нее это был идеальный, почти подаренный судьбой исход. Стены, которые сжимались вокруг нее в этом городе, вдруг рухнули, открывая дорогу. Дорогу прочь от сплетен, от взглядов, от Гриши.

– Ты… ты справишься? – в голосе матери смешались надежда и боязнь поверить в это спасение для них обеих.

– Конечно! – ответила Маша с такой стремительной уверенностью, что, казалось, сама убедила себя в этом. – Все будет хорошо. Я обещаю.

Не теряя ни секунды, она бросилась собирать вещи, сметая с полок и из шкафа все, что могло поместиться в чемодан. Каждый сверток, каждая сложенная кофта были кирпичиком в стене, которую она возводила между своим старым и новым «я».

Спустя несколько минут под окном прозвучал короткий, нетерпеливый гудок.

– Это… теперь уже за тобой, – голос матери дрогнул, выдав всю гамму переживаний: страх, вину, облегчение.

Маша обняла ее, крепко-крепко, чувствуя, как та напряжена.

– Мам, я со всем справлюсь, – шептала она, уткнувшись лицом в ее плечо. – Тем более, я ведь и так планировала после школы поступать в бабушкином городе. Просто… все случилось чуть раньше. Вот и все.

Она говорила это столько раз, сколько было нужно, чтобы убедить не мать, а саму себя, что это – не бегство, а просто досрочное начало той жизни, которую она всегда хотела. Жизни, где не было места тому, кем она была здесь.

– Ну что, дамы, попрощались? Тогда по машинам, – раздался спокойный, уверенный голос водителя. На пороге стоял Иван – молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, чье лицо Маша помнила по редким визитам к бабушке. Он всегда появлялся в нужный момент: то до больницы довезет, то сумки с продуктами принесет. Бабушка отзывалась о нем с теплотой.

Иван ловко погрузил чемоданы в багажник его не новой, но ухоженной иномарки. Маша, еще раз обняв маму, скользнула на заднее сиденье. Салон пахнет старой кожей, кофе и чем-то химически-чистым.

– Не терзайтесь, Мариночка! В целости и сохранности доставим! – крикнул Иван в окно, уже заводя мотор. – И чтоб без лишних волнений, я за ней пригляжу!

Машина тронулась, и Маша почувствовала, как с каждым метром отдаления от дома с ее плеч спадает невидимая тяжесть. Она покидала свой городок с трепетной надеждой, что все самое страшное осталось позади, за кольцом этих улочек. Впереди была свобода.

– Заеду на заправку, бензин на нуле, – сообщил Иван, прерывая ее мысли. – Тебе купить чего-нибудь? Водичку, шоколадку?

– Нет, спасибо, – автоматически ответила Маша, уставившись в темное окно, где мелькали редкие огни.

Вскоре они свернули на ярко освещенную заправку. Маша надела наушники, надеясь отключиться в дороге, но резкий запах бензина, смешанный с вечерней сыростью, пробивался даже сквозь музыку. Она закрыла глаза, но ненадолго.

Дверь водителя открылась, впуская в салон порыв уже прохладного ночного воздуха и… насыщенный аромат свежесваренного кофе. Иван сел на свое место и протянул ей через кресло два картонных стакана и бумажный пакет, от которого вкусно пахло сдобой.

– Все-таки решил, что голодная – не лучшая попутчица, – он обернулся и улыбнулся, и в его улыбке было что-то теплое, почти отеческое. – Латте, два сахара, корица. Кажется, ничего не забыл?

Маша с удивлением вытащила один наушник.

– Ты помнишь? – на ее лице впервые за долгое время появилось настоящее, живое удивление. – Но это же было так давно!

Однажды, несколько лет назад, он подвозил ее с бабушкой, и они заезжали в кофейню.

– Надеюсь, кофе тут не хуже, – он повернулся к рулю, заводя машину. – В пакете булочки с корицей, пара шоколадок и еще кое-какие мелочи на дорогу.

– Спасибо! – Маша искренне улыбнулась, и на мгновение это почувствовалось по-настоящему. Тепло от стакана с кофе разливалось по ладоням, а сладкий, пряный вкус латте был маленьким островком комфорта в море недавнего хаоса.

Какое-то время они ехали в тишине, нарушаемой лишь ровным гулом мотора и шумом ветра за стеклом. Иван, казалось, намеренно не нарушал это молчание – то ли надеясь, что она уснет, то ли уважая ее потребность побыть наедине со своими мыслями. Маша же погрузилась в созерцание: она следила за мерцанием одиноких фонарей, мелькавших за окном, и за причудливыми, танцующими тенями, которые отбрасывали безмолвные темные великаны-деревья.

– Так… а что конкретно с бабушкой? – вдруг спросила она, словно только сейчас осознав истинную цель своего путешествия. – Мама сказала, что ей плохо, но подробностей я не знала.

– Ничего критичного, – плавно ответил Иван, не отрывая глаз от дороги. – Но возраст, понимаешь… Врачи настаивают на постоянном присмотре. А я не могу быть рядом двадцать четыре часа в сутки. – Он сделал небольшую паузу. – Твоя бабушка… она вообще удивительная. Когда я звонил твоей маме, бабушка сразу сказала: «Приедет Машенька. Именно она». Чувствовала, что это должна быть ты. – Он снова бросил на нее быстрый, загадочный взгляд через зеркало заднего вида.

Маша пропустила это мимо ушей, списав на обычную бабушкину прозорливость или вежливую уловку Ивана.

– Если ничего критичного… то к чему такая спешка? – с легким нахмуриванием переспросила она, больше из вежливости, чем из настоящего любопытства.

Иван лишь мягко покачал головой, сделав вид, что сосредоточен на сложном маневре. Ответа не последовало. Но Маша его, в сущности, и не ждала. Ее устраивал сам факт этого побега. Причина казалась не столь важной по сравнению с тем спасительным исходом, который подарила ей судьба. Все остальное – просто детали в долгой и, как она надеялась, новой жизни.