К югу от платана

21

– Как-то раз, вскоре после того как мальчики Бишоп ограбили банк, а Кобб неожиданно исчез, я проснулась от адского шума на заднем дворе. Куры верещали как бешеные. Я уж подумала, что в курятник лисица забралась. И каково же было мое удивление, когда я вбежала туда и увидела Твайлу Бишоп с двумя моими лучшими несушками в руках. Божечки мои, до сих пор не понимаю, как ей удалось поймать обеих сразу.

– И что вы сделали? – спросил судья, сидевший на трибуне в районе третьей базы. Пятилетний внук поджидал на скамейке, когда подойдет его очередь взяться за биту. Бейсбольный матч все не кончался, и судья уже начинал клевать носом, когда к нему подсела Кэри Виддикомб.

– Разумеется, я пригрозила, что позвоню в полицию. У меня и раньше яйца пропадали, и я подозревала, что кто-то их ворует. Видно, в тот день Твайле надоело таскать их по десятку, и она решила попросту украсть их источник.

– Так вы позвонили в полицию?

– Нет, сэр. У меня духу не хватило. Она глянула на меня остановившимся взглядом и сказала, что всего лишь хотела накормить своих девочек. В городе многие приносили ей еду и предлагали помощь, но Твайла всегда гнала всех прочь и твердила, что сама справится. А в тот раз, признавшись мне, что просто хотела накормить дочек, она ближе всего была к тому, чтобы попросить о помощи. И мне почудилось, что это едва ее не убило. В то утро я отправила ее домой и дала с собой десяток яиц. А днем мы с мужем нагрянули к ним на ферму и принесли с собой четырех курочек, птичий корм и брошюру с советами по выведению цыплят. Мы не стали спрашивать, нужно ли все это Твайле, просто принесли, и все. А назавтра я нашла у себя на заднем крыльце перемотанный бечевкой сверток – в нем лежало печенье с патокой. И появляться оно там стало каждую неделю. Наконец я снова отправилась на ферму и сказала Твайле, что она не обязана снова и снова меня благодарить – ничего она мне не должна. Но оказалось, что печенье приносила не она. А Блу. Одиннадцатилетняя малышка Блу. У меня чуть сердце не разорвалось.

У судьи тоже заныло в груди.

– Я стала регулярно заходить к Твайле – проведать курочек да корм занести на случай, если ей не на что его купить. И в конце концов мы подружились. Кажется, я была единственной ее подругой. Она оказалась интересной, сложной натурой, не без недостатков, конечно. Но я очень по ней скучаю. – Она покачала головой. – В общем, Блу и по сей день иногда приносит мне печенье. Твайла очень гордилась бы тем, каким человеком выросла ее дочка. Я и сама ею горжусь. Ой, глядите-ка, там мой внучок с битой.

Судье вспомнилось, как Бун Харди рассказывал о том, что и Кобб не любил просить о помощи. Видимо, это была фамильная черта Бишопов. Оставалось лишь надеяться, что Блу ее не унаследовала.

В отделении интенсивной терапии было два тихих часа: с двенадцати до часу и с пяти до шести. Свет в коридорах на это время приглушали, двери закрывали, все разговоры в отделении стихали, а родственников просили перейти в зал ожидания. Медсестры утверждали, что все это делается ради блага пациентов, но я считала, что и посетителям тоже не помешает передохнуть. За время тихого часа можно было перекусить, вздремнуть немного, позвонить друзьям, а в моем случае – ненадолго скрыться от исполненного печали и разочарования взгляда матери.

Ее разочарование я еще могла вынести. Но печаль разъедала меня изнутри, словно кислота. Все дело было в том, что я могла понять, почему она хочет добиться опеки над Флорой. Правда, могла. И если бы Кибби попросила нас забрать ее дочь, я бы первая приняла ее с распростертыми объятиями. Но Кибби этого не хотела. И желание поддержатьее выбор перевешивало все остальное. Она заслуживала того, чтобы ее услышали, даже если ее слова нам были не по вкусу.

Папа сегодня все больше молчал и вообще казался замкнутым и подавленным. Я догадывалась, что мамины планы устроить бой за опеку ему тоже не по душе, но перечить ей он не хотел – это было все равно что пытаться остановить вышедшую из берегов реку. К тому же его, понятное дело, по-прежнему терзали мысли о предвыборной кампании и упавших рейтингах. Я попыталась было поднять эту тему и в который раз извиниться, но он лишь мотнул головой, отказываясь продолжать разговор.

Мы с папой и мамой миновали двойные двери, вышли к посту медсестер, и я с удивлением увидела возле двери в конференц-зал Шепа. Вид у него был строгий, а в руках он держал пухлую черную папку.

Он подошел к отцу и пожал ему руку. А затем, быстро глянув в мою сторону, объявил:

– Мне нужно поговорить со всеми вами. Нам предоставили конференц-зал.

– Сейчас? – спросила мама. – Шеп, у нас было трудное утро. Разве это не может подождать? Кибби никуда не убежит.

Он выдержал ее взгляд.

– Речь пойдет не о Кибби, мэм.

Отец пригладил рукой волосы.

– А о чем же тогда?

– Скоро я все вам объясню. – Он кивнул на дверь в переговорную, и мама с папой, обменявшись встревоженными взглядами, направились к ней.

Когда я проходила мимо Шепа, он тронул меня за руку и прошептал:

– Помни, что я сказал тебе утром.

Сара Грейс, если тебе потребуется помощь, я всегда буду рядом. Несмотря ни на что.

Я накрыла его руку своей. Никак не могла заставить себя перестать к нему прикасаться.

– Мне стоит волноваться?

Тут позади меня раздался звук шагов, я обернулась и увидела спешившую к нам Блу. Волосы ее были собраны в узел, а выбившиеся пряди подпрыгивали возле раскрасневшегося лица. Она была не накрашена, и глаза ее припухли, словно она недавно плакала.

– Я приехала, как только смогла, – сбивчиво выпалила она. – Даже по лестнице поднялась, чтобы не ждать лифта. Я ничего не пропустила? Извините, что опоздала. Ненавижу опаздывать.

– Не волнуйся. Ты не опоздала, – сказал Шеп. – Мы еще не начали. Пойдемте и вместе во всем разберемся.

Он слегка подтолкнул меня в спину, но ладонь убирать не спешил, задержал чуть дольше необходимого. Стоило нам с Блу войти в небольшое помещение, как глаза моей мамы потемнели, предвещая бурю. Блу села напротив отца, а я – рядом с ней, готовая встретить мамин, исполненный печали и разочарования, взгляд во всеоружии.

Шеп закрыл за нами дверь и занял место во главе стола. Затем открыл папку и зашелестел бумагами.

– Привет, Блу, – прервал натянутое молчание папа, при любых обстоятельствах старавшийся вести себя вежливо. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

– Я сама не ожидала, мэр Джад, – отозвалась она. А затем обернулась к маме. – Здравствуйте, мисс Джинни.

– Здравствуй, – холодно ответила мама. А затем устремила грозный взгляд на Шепа. – Мы здесь по поводу Флоры? Сара Грейс уломала тебя выступить посредником? Предупреждаю, я не изменю своего решения и буду бороться за опеку. Я уже была в суде и попросила назначить экстренное слушание. – Она с вызовом вздернула подбородок.

Блу негромко ахнула, но, взглянув на нее, я с радостью отметила, что ее янтарные глаза горят решимостью. Она расправила плечи и произнесла, звонко и отчетливо:

– Жаль это слышать, мисс Джинни. Но вам стоит знать, что я не сдамся без боя.

– Иного я и не ожидала, – с напускным смирением провозгласила мама. – Ты ведь Бишоп.

– Джинни, – одернул ее папа. Тон у него вышел такой натянутый, что, казалось, голос вот-вот сорвется.

А Блу улыбнулась.Улыбнулась. Я было подумала, что она лишилась рассудка, но она ответила четко и решительно:

– Все верно. Я Бишоп. И пускай моя семья была не идеальной, все мы очень любили друг друга. И стыдиться мне нечего.

Шеп прервал завязавшийся между ними поединок взглядов, объявив:

– Во время следствия по делу Флоры всплыли некоторые до сих пор неизвестные факты. И я обязан разобраться с ними, чтобы понять, нужно ли возбуждать по этому поводу отдельное уголовное дело. – Он вытащил из папки несколько листков, разложил их на столе и уставился на меня так, словно хотел заглянуть прямо в душу. – Как тебе известно, Сара Грейс, в интересах следствия я взял на анализ образцы ДНК – у тебя и у Блу.

– Что? – мама вскочила со стула. – Ради всего святого, Сара Грейс, что заставило тебя дать полиции образец ДНК?

Я хотела было ответить: «пицца экстра пепперони», – просто чтобы слегка разрядить повисшую в конференц-зале удушливую атмосферу. Но, разглядев страх в маминых глазах, не стала этого делать.

– А почему я не должна была его сдавать?

Папа усадил маму обратно на стул. Я поклясться была готова, что при этом он прошептал: «Ящик Пандоры». И мне вдруг вспомнилось то, что он сказал мне на ферме Бишопов в тот день, когда я решила купить их дом.

По правде говоря, Сара Грейс, тебе этот дом нужен больше, чем ты ему. Пока будешь с ним возиться, многому научишься. И эти уроки тебе в жизни пригодятся. И в то же время он может оказаться ящиком Пандоры, и ты еще десять раз пожалеешь, что решила его открыть. Уверена, что готова рискнуть?

Отчего-то мне вдруг подумалось, что говорил он тогда вовсе не о доме.

Шеп продолжил, обращаясь ко мне:

– Вчера, когда я обсуждал с Блу результаты анализов, возникло подозрение, что ваши образцы могли перепутать, так как результаты получились весьма странные.

Блу накрыла мою руку своей, я обернулась и тут же заметила, какой смущенный у нее вид.

Мама снова вскочила.

– Мы обязаны здесь оставаться?

– Нет, мэм, – ответил Шеп. – Но предмет нашего обсуждения никуда не денется. Рано или поздно полиции нужно будет получить ответы на вопросы. К тому же есть еще много такого, о чем стоит поговорить.

– Джад, пошли. – Мама дернула папу за локоть.

Но тот вцепился в край стола и покачал головой.

– Нет. Мы знали, что однажды это может произойти. Я с самого начала не хотел ничего скрывать. Нужно было быть более откры…

– Скажешь «открытыми» – берегись! – Мама наставила на него палец.

Сердце заколотилось у меня в груди.

– Мама, сядь, пожалуйста, и объясни мне, что происходит.

Она и правда села, но не произнесла ни слова. По щекам ее покатились крупные слезы.

Сделав глубокий вдох, папа начал:

– Сара Грейс, правда в том – и наверняка именно это анализ и показал, – что я не являюсь твоим биологическим отцом. Им был Мак Бишоп. В юности они с твоей мамой тайно встречались, потому что ее родители ни за что бы не одобрили такой выбор. Они собирались пожениться, но не успели – Мак погиб. Я обещал ему, что позабочусь о твоей маме, если с ним в армии что-нибудь случится… И потому попросил ее выйти за меня. Я растил тебя с рождения и постарался воспитать так, как это сделал бы Мак. И хотя я люблю тебя не меньше, чем он, Господь свидетель, я всем сердцем желал бы, чтобы вы могли встретиться. Он был замечательным парнем.

Мамино лицо ожесточилось.

– Будь он таким замечательным, он бы не полез в драку, рискуя жизнью. Он обещал мне, что больше не будет драться, обещал, что постарается изменить свою жизнь. Но удержаться, конечно, не смог. Одно слово –Бишоп, – выплюнула она, и плечи ее затряслись от беззвучных рыданий.

По мере того как слова ее эхом отражались от стен, постепенно стихая, сердце у меня в ушах, наоборот, начинало колотиться все громче и громче. Тело сделалось тяжелым, неповоротливым, словно все онемело от макушки до кончиков пальцев. Я не знала, что думать. Что чувствовать.

Блу, задержав дыхание, чтобы не разрыдаться, возразила:

– Мак не затевал драку. Он защищал женщину, на которую напали. Так написано в извещении о смерти, которое прислали из армии после его гибели. Я только вчера нашла его в папке с документами. Он погиб как герой.

Услышав об этом, мама крепко зажмурилась и вся сжалась, словно пытаясь не впустить в душу боль. По щекам ее побежали черные дорожки туши.

Сколько раз она наказывала мне держаться от Бишопов подальше? Быть умницей. Подавать хороший пример. Теперь многое становилось понятно. Она пыталась защитить меня… от меня же самой.

Бишопы не могут не угодить в беду. Это у них в крови.

Я уставилась на нее, как будто видела в первый раз. Когда выплыли наружу все мои тайны, она так разозлилась, отказывалась со мной разговаривать, а сама, как выясняется, скрывала нечто куда более серьезное. Как же это лицемерно. И как чертовски обидно мне стало теперь, когда я узнала правду.

– Я знал, что в этой истории не все так просто, – кивнул отец. – Мак никогда не дрался просто так, только защищался или защищал других. И терпеть не мог хулиганов, которые задирали тех, кто меньше и слабее. Он был воплощением поговорки о том, что сильный может постоять за себя, а сильнейший – за других. Но почему же Твайла и Кобб никому не рассказали, что на самом деле произошло?

Блу дернула плечом.

– Этого мы, наверное, никогда не узнаем.

Комната закружилась у меня перед глазами. К горлу подступила тошнота, я задержала дыхание и подавила порыв броситься бежать.

Папа обернулся к Шепу.

– Однако в том, что произошло между Джинни и Маком, никакого криминала нет. Я удочерил Сару Грейс официально. Не понимаю, что за необходимость была так спешно нас тут собирать. У нас в семье сейчас и так кризис, а вы только подливаете масла в огонь.

Шеп изогнул брови.

– Джад, я понимаю, что вы расстроены, но не забывайте, на ком лежит ответственность за то, что Сара Грейс жила в неведении. Если бы вы сказали ей правду, мы бы тут сейчас не сидели. Но факты таковы, что ждать я не мог. Как я и говорил, это еще не вся история, и следующая ее часть касается Блу.

– Меня? – всхлипнула Блу. – Но каким образом?

– Это связано с твоим анализом ДНК, – мягче объяснил Шеп.

– Мне придется снова его сдать, потому что с нашими с Сарой Грейс образцами вышла путаница?

– Нет, Блу. В лаборатории ничего не путали.

– Как ты теперь можешь быть в этом уверен? – она обвела рукой стол.

– Могу, потому что точно знаю, что отправил анализ Сары Грейс в лабораторию только в воскресенье вечером, – объяснил Шеп. – И готов он был вчера утром. Тут мы и переходим к тому самому сомнительному с точки зрения закона моменту, о котором я говорил с самого начала. Потому что те результаты, которые я показал тебе в гостиной, точно былитвоими.

– Это невозможно, – я покачала головой. – Тут какая-то ошибка.

– Все результаты сейчас лежат передо мной. Твой, Сары Грейс – его прислали утром, – Перси, Кибби и Флоры.

Я продолжала мотать головой. И все же слышала, как ветер, через дверную щель просочившийся в больницу, вздыхает с облегчением. Точно как и вчера, когда он пробрался в дом через дымоход и закружил вокруг меня. И вздыхает он так потому, что правда наконец раскрыта.

Правда о том, кто я такая.

– Ваши с Сарой Грейс анализы практически идентичны. Твайла и Кобб приходятся вам обеим бабушкой и дедушкой. Перси – твоя тетка. А Флора – двоюродная племянница.

Все уставились на меня так, словно видели в первый раз – даже Джинни. И кажется, впервые во взгляде ее не было презрения.

– Как такое возможно? – спросила я.

В мягком взгляде Шепа, в изгибе его губ читалось сострадание.

– Блу, ваши с Сарой Грейс результаты анализов так похожи, потому что вы родные сестры. Ваши родители – Мак и Джинни.

В комнате повисла мертвая тишина. Она зевала и потягивалась, высасывая из помещения весь воздух.

Силясь вдохнуть, я закрыла лицо руками. Ветер вился вокруг меня, пытаясь утешить.

– Нет. Это не… невозможно, – пробормотала Джинни. – Шеп, что за злую шутку ты решил с нами сыграть?

– ДНК-тесты не лгут, – ответил тот. – У Сары Грейс и Блу одни и те же родители. Они родные сестры. В личном деле Блу нет сведений об удочерении или оформлении опеки. У нее до пяти лет даже свидетельства о рождении не было. И мне нужно знать, как так вышло, что ее растили Бишопы? Вы ее им отдали? Или Мак?

Джинни побелела как мел. А я вдруг заметила, что у нас с ней одинаковые подбородки.Боже, у меня ее подбородок. Мне нечем было дышать. Кто-то погладил меня по спине, успокаивая, как делала я сама, чтобы угомонить Флору. Сара Грейс. Моя сестра.

– Думаю, нам пора. – Джад отодвинул свой стул от стола. – Разговор явно затянулся.

Но Шеп, не обращая на него внимания, продолжал:

– Мисс Джинни, вы отрицаете, что в декабре тысяча девятьсот девяностого года родили ребенка? – Он сверился с бумагами. – Одиннадцатого декабря, если быть точным?

Джинни так и застыла с открытым ртом, затем медленно перевела округлившиеся глаза на меня. Что же такое в них светилось? Ужас? Неверие? И то и другое вместе?

– Я… Боже. Она сказала мне, что тыумерла. Что ты умерла, и она тебя похоронила. Зачем? Зачем она это сделала? Я выбрала любовь. И должна была обрести идеальную семью! Я не должна была навлечь на себя проклятье!

Онавыбрала любовь. Я уцепилась за эту фразу, и ветер тут же взметнулся вокруг меня, словно я вдруг угодила в самый центр смерча. Все кружилось в бешеном вихре – слова, мысли, чувства, что я испытывала с тех пор, как нашла Флору. Она оказалась тем самым ключиком, что открыл эту тайну. Восстановил справедливость. Без нее я никогда бы не узнала правды. Правды о себе.

– Идеальную семью обретешь ты. Выбирай любовь, – произнесла я. – Так ведь было написано на пуговице, верно?

Лицо Джинни исказилось.

– Она у тебя? Она сказала мне, что похоронила ее вместе с тобой.

– У меня. – Я стиснула руки, чтобы не дрожали. – Я нашла ее вчера в той же коробке, что и свидетельство о смерти Мака. В коробке с памятными вещами, которую много лет назад собрала для меня Твайла. Пуговица была завернута в мою детскую шапочку.

Джинни согнулась пополам, словно правда надломила ее. Джад обнял ее и притянул к себе. Он все переводил взгляд с меня на свою жену и обратно, не в силах поверить собственным глазам.

– Кто это «она»? – спросил Шеп. – О ком вы говорите? Кто сказал вам, что Блу умерла? Твайла?

– Нет. – Мне трудно было говорить, потому что я понимала, как больно будет Шепу это услышать. – Это сделала Мэри Элайза.

Джинни подняла голову и, сраженная волной эмоций, обернулась к Шепу.

– Твоя мать украла у меня ребенка.

В голове у меня снова зазвучали причитания Мэри Элайзы.

Ветер, ветер! Ветер знает! От Блу жди беды. Беда, беда. Ветер, ветер! Ветер, ветер! Отняла ребенка. Беда! Отняла ребенка! Ветер знает! Ветер видел! Искупить зло, искупить!

Тем вечером в «Аромате магнолий» она не меня обвиняла в том, что я украла Флору, она признавалась в том, что отняла у материменя саму. Ветер пытался заставить ее сказать правду, пока она не унесла ее с собой в могилу.

И теперь, когда этот последний кусочек пазла занял свое место, я вдруг осознала: вот оно, то, что я искала всю жизнь.

Этим безымянным нечто былая сама.

Но как мне было это понять? Ведь я даже не знала, что потерялась.

22

Когда я вышла из больницы и двинулась домой, ветер дул по-прежнему, но в звуках его больше не таилось никаких сообщений. Призывов. Или побуждений. Все, что в моем мире некогда было потеряно, теперь нашлось.

Открыв дверь, я вдохнула запах чеснока, лука и острых колбасок и тут же увидела на кухне Марло, которая ставила горшок в духовку. Генри лежал на диване и читал Флоре«Ветер в ивах». Когда я вошла, он поднял на меня глаза, улыбнулся и снова уткнулся в книгу, чтобы дочитать абзац до конца. Голос Барсука он изображал точно так же, как Мо когда-то, и в горле у меня застрял комок.

Я взглянула на Марло, думая о том, что Мо всегда будет жить в Генри. А после во Флоре. И в каждом ребенке, которому он читал книги в «Кроличьей норе». Неужели она этого не понимала? Не замечала, какое влияние он оказал на своих подопечных? Какое наследие оставил?

Марло посмотрела на меня так, словно догадалась, о чем я думаю, но ничего не сказала. Лишь покачала головой, и в глазах ее золотыми искорками зажглось сочувствие.

– Знаю, что ты не голодная, но хоть что-нибудь съесть нужно. Ну и денек у тебя выдался. Я готовлю красные бобы с рисом, твое любимое блюдо. Минут через пятнадцать поспеют.

«Ну и денек» – это еще мягко сказано, и все же по сравнению с тем, что переживала Кибби, это была мелочь. Желудок мой решительно отказывался от еды, но расстраивать Марло не хотелось.

– Спасибо. Попробую что-нибудь проглотить.

В окно видно было, как Перси и Мо играют с Хэйзи на заднем дворе. Чуть раньше я позвонила Перси, рассказала, что произошло, и она приехала ко мне в больницу для моральной поддержки. Пока я беседовала с новым следователем, который теперь занимался этим делом вместо Шепа, Перси навестила Кибби и пересказала ей всю эту невероятную историю, хотя девушка, казалось, была в забытьи и ничего не слышала. Когда стало ясно, что мне придется задержаться в больнице надолго, мы решили, что Перси лучше пойти домой и объяснить остальным, что случилось.

Я бросила сумку, быстро помыла руки и подошла к Генри. Он отложил книгу на журнальный столик и уже поднялся на ноги, чтобы передать Флору мне. Я взяла ее, осторожно придерживая головку, прижала к груди и, потершись щекой о ее макушку, вдохнула ее запах.

– Как она себя вела?

– Пошумела немного, но чтение ее успокоило. А ты как? – Он обеспокоенно оглядел меня, словно сегодняшние открытия могли нанести мне физический ущерб.

Чем дольше я раздумывала над тем, что произошло, тем больше убеждалась в том, что открывшаяся правда может стать началом исцеления. Для всех нас.

– Сама не знаю. Не могу облечь свои чувства в слова. Живу пока как будто на автопилоте.

Подошла Марло, обняла меня за плечи, и я прижалась к ней. Она столько лет была мне опорой, что сейчас я инстинктивно искала утешения у нее. Казалось, она всегда знала, что именно могло мне помочь.

Генри сунул руки в карманы.

– Похоже, тут есть кому о тебе позаботиться. Так что если я вам пока не нужен пойду займусь магазином. Но если нужен, вы только свистните.

Ему вообще не обязательно было тут оставаться – Марло все время была дома. Но то, что он ради меня на полдня закрыл книжный, очень много для меня значило.

– Может, зайдешь к нам после закрытия? Наверняка останется куча еды. К тому же я тоже не прочь послушать, как ты читаешь«Ветер в ивах».

– Отличный план, – улыбнулся Генри, затем он поцеловал в щеку Марло, потом меня и, наконец, Флору – в макушку.

Когда дверь за ним захлопнулась, Марло, вопросительно изогнув брови, обернулась ко мне.

Я же, вспыхнув, бросила:

– В других обстоятельствах я была бы уверена, что ты все это спланировала. Я про нас с Генри.

Ухмыльнувшись, она округлила глаза и драматическим жестом прижала руки к груди.

– Я? Как ты могла такое подумать?

Покачав головой, я с Флорой на руках села на диван и стала наблюдать, как она высовывает изо рта язык. Я в ужас приходила от перспективы отдать ее Ландрено. Но от одной мысли, что ее моглиукрасть, у меня внутри все переворачивалось.

– Приезжал офицер полиции, забрал пуговицу, что лежала на раковине, – рассказала Марло, опускаясь на диван рядом со мной. Рукой она обхватила меня за плечи.

– Теперь это улика, но я очень сомневаюсь, что ее когда-нибудь представят в суде. Мэри Элайза и так-то едва разговаривает, о какой даче показаний может идти речь?

К тому же, мне казалось, в тот вечер она сказала все, что хотела.Искупление.

– Надеюсь, в итоге пуговицу вернут Джинни, – сказала я. – Она ведь ей принадлежит. Я бы на ее месте хотела получить ее обратно.

Покрепче прижав к себе Флору, я пересказала Марло всю историю. Как Мак отбыл в армию, а Джинни пару месяцев спустя обнаружила, что беременна. Летом они с Маком собирались пожениться и уехать из Баттонвуда, но теперь его не было рядом, и ей нужно было самой решать, что делать. В смятении она побежала за советом к Пуговичному дереву. И то ответило ей:«Идеальную семью обретешь ты. Выбирай любовь». Так Джинни и поступила. А еще решила скрывать беременность до последнего, ведь Мак был Бишопом.

– Оно и понятно, Кэботы с Бишопами никогда не ладили, – кивнула Марло. – Поразительно, что Джинни осмелилась выбрать любовь с Маком. Должна была понимать, какой переполох наделает ее свадьба, ведь Кобб обманом отнял у Кэботов дом.

Выбрав любовь, она рисковала навлечь на себя гнев всей семьи, но не побоялась рискнуть всем, и это вызывало восхищение. Непросто ей было защищать то, во что она верила. Сиять ярко, несмотря ни на что.