Самураи. Подлинные истории и легенды

В 667 г. император Тэндзи (626–671) перенес столицу страны в Оцу, Сига, на западном берегу озера Бива, но через год после его смерти она была оставлена. Ко времени Сюндзэя Сига уже давно стала ута-макура, «поэтическим именем», и стихотворение, составленное на заданную тему «Цветы в родном городе», достаточно типично: в нем сочетаются ностальгия по брошенной столице и красота вечных цветов вишни. Можно с уверенностью утверждать, что ни один из ста с лишним стихов, столь тщательно собранных Таданори, не выходил за пределы тем и языка, считавшихся приличествующими для придворной поэзии[2 - Некоторые тексты «Хэйкэ» приписывают Таданори еще одно стихотворение неизвестного автора в «Сэндзай сю»; если к ним добавить его стихи в более поздних антологиях, где они подписаны его именем, то окажется, что в императорские собрания вошло десять (или одиннадцать) его стихотворений – весьма значительное количество. В «Хэйкэ» приводится еще одно стихотворение Таданори, которое, по преданию, нашли в его шлеме после того, как он был обезглавлен. В «Сэндзай» также есть четыре стихотворения трех других неизвестных авторов, принадлежавших к клану Тайра.].

Другое стихотворение принадлежит Хосокава Фудзитака. Оно, возможно, было его прощальным посланием миру:

В мире, что и ныне неизменный с древних времен,
листья-слова сохраняют семена в человеческом сердце.

Фудзитака написал это в 1600 г., когда его замок был окружен превосходящими силами врага. Он послал стихотворение к императорскому двору вместе со сведениями, которые он знал о «тайном смысле» первой императорской антологии японской поэзии «Кокинсю», составленной в начале X в. К тому времени уже твердо укрепилась традиция передачи определенных толкований непонятных слов и фраз, и никто не знал их лучше Фудзитака, хотя он и был воином. Император Гоёдзэй (1571–1617), известный своей ученостью, опечалился, узнав, что такой знаток древней поэзии может погибнуть; он попытался спасти Фудзитака, что ему в конце концов удалось, ибо поначалу Фудзитака отказывался пойти на недостойную воина сдачу в плен.

Стихотворение, хоть и написанное при чрезвычайных обстоятельствах, лишено и намека на военную тематику или на предположение, что оно создано самураем, пойманным в ловушку. Наоборот, оно явно перекликается с «Кокинсю», первая фраза инисиэ мо има мо указывает на название антологии, ибо кокин – это синифицированная форма инисиэ, «древние времена», а има – «сегодня». Вторая же часть стихотворения прямо соответствует первому предложению предисловия к антологии: «Семена японской поэзии взрастают в человеческом сердце, она обретает форму в бесчисленных листьях-словах».

Еще одна написанная самураем относительно недавно танка вновь подчеркивает важность поэтической традиции. 17 марта 1945 г. генерал-лейтенант Курибаяси Тадамити, командующий японскими войсками в Иводзима, перед тем как броситься в атаку на противника с оставшимися у него восемьюстами солдатами, послал по радио в Генеральный штаб три танка. Вот одна из них:

Враг не разбит, я не погибну в бою,
я буду рожден еще семь раз, чтобы взять в руки алебарду!

Наступление 70000 американских войск на Иводзима началось 16 февраля. В ходе 36-дневных боев из 21000 японских солдат, защищавших остров, в живых осталось не более тысячи. Американцы потеряли 25851 человека, из которых 6821 были убиты, умерли от ран или пропали без вести.

Стихотворение генерала Курибаяси перекликается со словами брата самурая Кусуноки Масасигэ Масасуэ, сказанными перед тем, как оба брата пронзили друг друга мечами: слова выражают надежду на семикратное перерождение, с тем чтобы отомстить за императора, они давно уже стали национальным лозунгом[3 - Командующий императорским флотом Хиросэ Такэо (1868–1904) использовал его в нескольких стихах, особенно в двух: превозносящем верность императору и посланном родственникам перед тем, как он принял командование в Люсю в начале Русско-Японской войны, в ходе которой он был убит прямым попаданием артиллерийского снаряда.].

Стоит сказать, что чувства генерала, вкупе с избранной поэтической формой и языком, были безнадежно анахронистичны: представьте себе все современное мощное оружие разрушения, использовавшееся в битве, а он говорит о том, чтобы «взять в руки алебарду». Однако несомненно, что Курибаяси, когда писал стихотворение, хотел выразить свое желание соответствовать японской вековой традиции.

Мы должны также упомянуть канси, стихи, написанные по-китайски в соответствии с китайской просодией. Мы приведем два хорошо известных стихотворения Ноги Марэсукэ, генерала, который, как уже говорилось, вспорол себе живот в день похорон императора.

Ноги командовал армией во время Японско-Китайской (1894–1895) и Русско-Японской (1904–1905) войн. В обеих войнах он получал приказ атаковать Люйшунь, тогда Порт-Артур. Одно из двух стихотворений было написано им в начале июня 1904 г., когда он во главе III армии шел к Люйшуню через Наньшань, где только что разыгралось большое сражение, в котором был убит его сын Кацуори.

Горы и реки, трава и деревья вымерли;
На десять миль пахнет кровью недавнего сражения.
Захваченные кони не шелохнутся, и люди не проронят ни звука.
У замка Цзиньжоу стою я в лучах заходящего солнца.

Ноги не знал, когда писал стихотворение, что вскоре ему суждено дать еще множество жестоких сражений. Хотя в войне с Китаем за десять лет до этого он в один день взял Люсю, чтобы захватить русскую крепость, находящуюся на том же месте, ему потребовалось четыре месяца. Русские и японцы потеряли в боях 145 000 человек, из них 18 000 убитых и 78 000 раненых. Следующее стихотворение Ноги написал в конце 1905 г., перед возвращением со своей армией в Японию:

Армия императора, миллион воинов, победила сильного врага;
После сражений в поле и осады крепостей остались горы трупов.
О стыд, как я посмотрю в глаза их отцам и дедам?
Мы торжествуем сегодня, но сколько из них вернется?[4 - Следует сказать, что хотя Ноги закончил войну героем, на последнем этапе осады Порт-Артура его фактически сменил на посту командующего генерал Кодама Гэнтаро (1852–1906), заместитель начальника штаба японских войск в Маньчжурии. Это было сделано без лишней огласки и с согласия Ноги, и сразу же после победы Кодама вернулся на свой пост. Уже в следующем году он умер, как говорят, от тревог и усталости, накопленной за годы войны.]

Перевод

Переводчик древних японских хроник, историй и записей неизбежно сталкивается с несколькими трудностями, которые можно свести к одной проблеме: следует ли сохранять нюансы оригинального текста или игнорировать их ради лучшей читабельности? Мы избрали первый путь, ибо наша цель – воспроизвести оригинальные сочинения, а не пересказать их – если, конечно, сам процесс перевода не является пересказом.

Среди других трудностей – старый обычай несколько раз менять имена на протяжении жизни, как, например, это делали полководцы Такэда Сингэн (1521–1573) и Уэсуги Кэнсин (1530–1578), а также традиция упоминания человека в соответствии с его меняющимся официальным титулом (это особенно характерно в случаях с Минамото-но Куро Ёсицунэ). Если Сингэна и Кэнсина называть по их именам, взятым уже в зрелом возрасте, то это исказит не только оригинальные источники, но и их жизни, в которых перемена имени нередко играла важную роль. Точно так же, называть Ёсицунэ по имени, когда его называют по титулу – значит упростить неуловимое ощущение развития и перемен и тем самым совершить несправедливость по отношению к замечательному полководцу и тем, кто пытался скрупулезно записывать его деяния.

Кроме того, еще два момента могут показаться трудными для некоторых читателей, хотя они и не связаны непосредственно с переводом, – периодически появляющиеся перечни имен и, в связи с ними, предположение наличия у читателя некоторого знания предмета.

Во-первых, что касается имен: следует помнить, что для воина участие или неучастие в боевых действиях оказывалось важнейшим фактором, определявшим его положение и вознаграждение. Вот почему в древних военных хрониках и повествованиях уделяется первостепенное внимание сороэ, построению воинов. В западной литературе первый подобный пример можно найти во второй книге «Илиады». Ота Гюити (1527–1610?) в биографии своего бывшего господина Ода Нобунага, перечислив тех, кто точно участвовал в том или ином сражении, имена остальных начинал писать с новой строки.

Во-вторых, перечисляющий имена должен быть уверен, что читающий перечень узнает некоторые из имен и поймет контекст, в котором они появляются, или, по крайней мере, что читатель знаком с главными действующими лицами описываемых событий. Такое допущение со временем теряет свою обоснованность и тем более при переводе на иностранный язык. Поэтому, если вас смутят отрывки из «Адзума кагами» («История Востока»), описывающие действия Ёсицунэ, или из «Нихон гайси» («Неофициальная история Японии»), рассказывающие о бесчисленных битвах Сингэна и Кэнсина, мы надеемся, что вы помните: одна из задач «Легенд самураев» – показать разнообразие стилей повествования.

Построение книги

Книга состоит из четырех частей.

Часть первая, «Доблесть самурая», представляет собой большей частью собрание историй о тех, кто преуспел в каком-то военном искусстве. Многие рассказы взяты из «Кондзяку моногатари сю» («Собрание историй минувших времен»), компендиума, составленного в XII в., в который вошли более тысячи версий. Часть I заканчивается рассказом о самурае, написанным в начале XIII в.

Часть вторая, «Сыгранные сражения», – коллекция историй об отличившихся воинах, полководцах и битвах, в которых они участвовали. Спектр взятых источников очень широк: от официальных хроник до возвышенных сочинений в китайском стиле и современных описаний. Часть II заканчивается событиями XVI столетия.

Часть третья, «Путь самурая», представляет взгляды самураев, ими же самими и высказанные, хотя некоторые из тех, чьи сочинения цитируются, являются все-таки в большей степени учеными, чем самураями. Среди последних – Араи Хакусэки, оставивший незабываемый портрет своего отца, и ученые-конфуцианцы, спорившие по поводу справедливости и несправедливости мести сорока семи ронинов. Часть III доводит историю самураев до первой половины XVIII в.

Часть четвертая, «Современная повесть», состоит из одного-единственного «современного» художественного изложения событий, произошедших в середине XVII в. В центре повествования – самурай, решивший покончить с собой без разрешения господина. Рассказчик – Мори Огаи (1862–1922), весьма образованный человек, дослужившийся в японской императорской армии до поста генерала медицинской службы. Огаи обучался западной медицине и был воспитан в западных ценностях, но когда его друг, генерал Ноги Марэсукэ, покончил с собой, вскрыв себе живот, он решил заново исследовать прошлое Японии, разыскал древние документы и написал ряд исторических сочинений. Помещенный здесь рассказ «Семья Абэ» – его второе произведение. Искренне воссоздающее самурайский дух того времени, оно, мы надеемся, станет подходящим окончанием для «Легенд самураев».

Часть I. Доблесть самурая

Ямато Такэру: Проигравший – Герой

Ивэн Моррис в своей книге «Благородство неудачи: трагические герои в истории Японии» прекрасно описывает Ямато Такэру, Ямато Отважного, как архетип «японской героической параболы». Ямато Такэру – скорее всего мифологический образ, составленный из многих легенд. За первую половину своей жизни он совершил множество подвигов, но умер «мучительной и одинокой» смертью, так и не дождавшись признания и награды. Японская история изобилует подобными героями и неудачниками.

В каждой стране те или иные герои занимают свое, особенное место. В США, например, такие люди, как Джесси Джеймс, Джордж Армстронг Кастер и Роберт Е. Ли всегда почитались и продолжают почитаться, ибо они были отважными героями. Бесконечное восхищение Югом проистекает из того простого факта, что он проиграл в войне, расколовшей нацию надвое. Что несколько отличает Японию от других – так это то, что проигравшие, являются ли они мифологическими персонажами или историческими, всегда вызывали в Японии куда большую симпатию, восхищение и даже преклонение, чем победители. Ямато Такэру выделяется в ряду таких героев, во-первых, потому, что он самый первый из тех, о ком до нас дошли достаточно подробные сведения, а, во-вторых, потому, что в свое время Ямато, вначале название маленького уголка Нара, стало в Японии символическим именем. (Многим императорским сыновьям и дочерям в мифологический и полумифологический периоды давали имя Ямато, но сам герой затмевает их всех.)

Имя Ямато Такэру появляется в обеих самых ранних официальных историях Японии: полумифологической «Кодзики» («Записи о деяниях древности»), составленной в 712 г., самой старой из дошедших до наших дней японских книг, и «Нихон сёки» («История Японии»), составленной в 720 г.

Ямато Такэру был одним из многих сыновей двенадцатого императора Кэйко, который, в отличие от своего куда более известного отпрыска, вполне мог быть реальным историческим лицом, жившим в IV в. Его первое имя – Оусу, «Маленькая ступка», и у него был брат по имени Ооусу, «Большая ступка». В «Нихон сёки» сказано: «Принц Ооусу и принц Оусу родились в один день. Рассердившийся император прошептал что-то в ступку. Поэтому он назвал принцев “Большая ступка” и “Маленькая ступка”».

Необычное поведение Кэйко некоторые ученые объясняли народным обычаем: если у жены были тяжелые роды, муж носил вокруг дома массивную ступу. Кэйко, чье официальное имя – Отараси-хико-осиро-вакэ, потому, сообщают нам, шептал что-то в ступу, что второй близнец появлялся на свет очень тяжело. В любом случае, ребенок сумел «вырасти в десять футов ростом и таким сильным, что мог легко поднять большой ритуальный сосуд из меди», как сообщает «Нихон сёки» с несомненной долей китайской гиперболичности («Нихон сёки» была написана по-китайски, ибо китайский являлся официальным языком в ту эпоху). Преувеличены данные или нет, но о Ямато Такэру говорится тем же языком, что и об императоре, его жены называются императрицами, и, по крайней мере, в одном древнем тексте его самого называют императором.

В «Кодзики», из которой взят наш рассказ, говорится, что Оусу начал свой путь с бесцеремонного убийства собственного брата-близнеца. Из описания его прически можно сделать вывод, что он был еще совсем юным в то время.

* * *

Император сказал принцу Оусу: «Почему это твой старший брат не приходит на утреннюю и вечернюю трапезы? Иди к нему и убеди его прийти».

После этого прошло пять дней, но принц Оусу все еще не показывался. Тогда император спросил принца Оусу: «Почему твой старший брат не появляется так долго? Ты уже говорил с ним?» Принц ответил: «Я уже убедил его». Император спросил: «Как же ты это сделал?»

Принц ответил: «Когда на рассвете он вошел к себе, я подстерег его, схватил и задушил. Затем я оторвал ему конечности, завернул в соломенные циновки и выбросил».

Услышав это, император испугался отчаянной смелости и дикого сердца своего сына и сказал ему: «К западу живут двое храбрецов Кумасо. Они непокорны и отказываются подчиниться мне. Иди и убей их».

И он отослал его прочь. В то время волосы у принца еще были собраны на лбу.

Тетя, принцесса Ямато, дала Оусу женское платье. Он положил себе за пазуху кинжал и отправился в путь.

Подойдя к дому храбрецов Кумасо, он увидел, что его окружают три ряда стражников, а в земле вырыты жилища. Воины готовились к пиру, чтобы отпраздновать постройку жилищ, готовили еду и разговаривали. Принц подошел к жилищам и стал ждать, когда начнется пир.

Когда настало время пира, он сделал себе прическу как у девушки и надел женское платье, которое ему дала тетя. Прикинувшись девушкой, он затерялся среди женщин, проскользнул в жилище и сел. Когда храбрецы Кумасо, старший и младший, увидели его, они пришли в восхищение от девичьей красоты, посадили его между собой и веселились.

В разгаре пира принц вытащил свой кинжал, схватил старшего брата за ворот и ударил его в грудь.

Младший брат, увидев это, в ужасе убежал. Принц бросился за ним, поймал его у подножия ступеней и пронзил кинжалом. Тут младший храбрец Кумасо сказал: «Не шевели кинжалом. Я хочу кое-что сказать».