Знак Десяти

– Рад встретиться с вами, ваше преподобие.

– Рад видеть вас снова и в добром здравии, мистер Икс.

– Признаюсь, моя радость от этой встречи безгранична.

– Моя радость имеет предел, но стремится к бесконечности.

Здесь они выдержали паузу.

А потом театральный занавес как будто опустился, и мужчины заговорили совсем другим тоном.

– Ну что ж, насладимся кратким отдыхом, – предложил мистер Икс. – Мисс Мак-Кари, приношу свои извинения, но вскоре вы, надеюсь, поймете, почему я не предоставил вам полные сведения о моем друге. С тех пор как меня решили убить, никакая осторожность не будет излишней. Такой пароль не является безупречной защитой, однако теперь мы по крайней мере знаем, что его преподобие – тот человек, за которого себя выдает. И кстати, дорогой друг, если бы мне нравилось прикасаться к своим так называемым «ближним», я бы воспользовался объятиями.

– Весьма сожалею, но и у меня нет привычки никого трогать, мистер Икс, вам это известно, а посему я дам вам кое-что другое. – И Кэрролл взглянул на меня, чуть заметно склонив голову. – Мисс Мак-Кари, у меня длинный список фобий, а еще со мной случаются маленькие неприятности, которые только увеличивают этот список. Слух мой чрезмерно чувствителен, меня нервирует любой неожиданный шум, но я компенсирую этот недостаток частичной глухотой правого уха. Со мной приключаются мигрени, приступы обостряются, когда со мной говорят громким голосом, но я и это компенсирую глухотой. Если я заранее не продумываю свою речь, то начинаю заикаться, но это я компенсирую тем, что тщательно продумываю каждое слово. А это я, наверное, компенсирую на бумаге: мне нравится писать всякие глупости. В остальном я такой же, как и все.

– И это последнее он компенсирует, оставаясь моим другом, – добавил мистер Икс.

На сей раз мужчины рассмеялись. Я не все расслышала, поскольку мистер Икс смеялся в своей манере, мягко и почти неслышно, а Кэрролл – в традициях британской аристократии, издавая тихие побулькиванья и слегка покачивая плечами.

Но мне, которая только и делала, что слушала этих гениев, оправдание мистера Икс вовсе не показалось достойной причиной, чтобы держать меня в неведении.

Мне пришло в голову гораздо более земное объяснение: зачем посвящать в свои секретики медсестру, которая пыталась тебя убить? На его месте я бы тоже приняла меры предосторожности, даже если бы верила, что все случилось под воздействием «театра».

«Энн Мак-Кари, – сказала я себе, – твое тело испещрено татуировками: маленькими черточками цвета крови. И сейчас, когда ты стоишь тут в форме благопристойной медсестры, даже мистер Кэрролл способен прочесть письмена твоего преступления».

И я решила, что так будет даже лучше: пускай они напрямик объявят о своем недоверии.

В эту минуту Кэрролл снова обратился ко мне:

– Мисс Мак-Кари, то, что произошло с вами, – ужасно. Возможно, вас не сильно утешит мое признание – я тоже странствую среди теней; но меня действительно утешает, что в этом странствии вы – моя спутница.

4

Откуда у слов эта архаическая власть? Или дело только в том, что слова, точно пчелы, выбирают правильные цветы? Я посетила немало бессловесных представлений, где тело создает собственный язык, не прибегая к речи, однако, по моему скромному мнению, такие постановки несравнимы с хорошим текстом, который произносится актером, знающим свое ремесло.

Какой же у меня был дурацкий вид после емких и поэтичных слов утешения от мистера Кэрролла! Впервые с тех пор, как начался мой кошмар, эта гигантская глыба льда – мое одиночество после моего немыслимого деяния – начала… не то чтобы таять, но терять острые кромки и размягчаться.

– Спасибо, ваше преподобие, – ответила я. Его преподобие взмахнул рукой. – Пожалуйста, садитесь.

Но Кэрролл еще постоял, глядя на моего пациента.

– Мистер Икс, мне нужна ваша помощь.

– У вас был еще один?

– Точно так. Несколько дней назад.

– Итак?

Кэрролл ответил не сразу. Теперь мне было явлено чувство, которое он до сих пор держал в себе: бесконечная тоска.

– Мистер Икс, мы, безусловно, говорим о сверхъестественном! Последний тоже исполнился!

– Ох.

Такого «ох» я никогда прежде не слышала от моего пациента. Оно было как воздух в темном туннеле, как стон актрисы в самом непристойном театре. Я наклонилась к креслу, чтобы заглянуть в его лицо. Двухцветные глаза сильно расширились и пылали.

– Мы встретились с чем-то настолько фантастичным, что оно просто вынуждено оказаться реальным… Но прежде чем вы изложите мне последние события, почему бы вам не рассказать мисс Мак-Кари обо всем, что случилось ранее? Я бы мог сделать это и сам, однако ваше повествование будет гораздо лучше, потому что вы писатель, вы умеете быть кратким и одновременно увлекательным.

– Благодарю вас, мистер Икс. Я буду рад заново рассказать эту историю и выслушать мнение мисс Мак-Кари.

5

Кэрролл наконец уселся на стул, я налила ему чай и тоже села. Мистер Икс выглядел счастливым – то ли оттого, что его друг снова рядом, то ли предвкушая удовольствие от той части истории, которой он до сих пор не знал. Я слышала, как он ерзает в кресле.

– Прежде чем начать, я должен предупредить, мисс Мак-Кари, что эта история кажется невероятной мне самому. Только вам, мистер Икс, уж и не знаю как, удалось обнаружить нити, связывающие ее с реальностью – страшным, но неоспоримым образом. – На этом месте печальные глаза Кэрролла снова обратились в мою сторону. – Дело в том, мисс Мак-Кари, что вся моя история состоит всего лишь из нескольких сновидений… Поверите вы или нет, но это все, что я должен вам пересказать: мои кошмары.

Я задалась целью хорошенько запомнить все повествование, которое и правда оказалось захватывающим. Наш гость начал рассказ, вперившись в чашку чая:

– Для начала я сообщу некоторую информацию о себе: я родился в Чешире, пятьдесят лет назад, в загородном поместье. Мне с детства нравились математика и сочинение историй. Первое увлечение я вскоре сделал своим основным занятием. Я учился в Оксфордском университете, а потом стал преподавателем математики в колледже Крайст-Чёрч, в том же университете. Что до второго увлечения – мне потребовалось вдохновиться путешествием по Темзе в компании моего коллеги и трех юных дочерей декана Лидделла, для которых наш пикник явился сюрпризом.

Поначалу это было очень скучное плавание. Ничто не указывало на его важность для моей дальнейшей жизни. Прибрежные артисты давали свои представления для тех, кто, как и мы, проплывал мимо в тот солнечный вечер. Все спектакли были похожи друг на друга – с танцовщицами-сиренами, которые выныривали из воды или покачивали своими гибкими телами в высокой траве, завлекали гримированной наготой и пытались приманить наши деньги особыми позами и взглядами. Но, безусловно, это было зрелище не для детей, и сестры Лидделл начали скучать и просили меня рассказать сказку. Я выдумал историю о девочке, которая путешествовала по иному миру. Им очень понравилось, особенно маленькой Алисе, которая была… – Кэрролл ненадолго умолк. – Она была средняя из трех сестер и, по моему мнению, самая очаровательная, да простят меня другие девочки. По возвращении я записал свой устный рассказ. Он показался увлекательным тем, кто его прочел, я его доработал и опубликовал под названием «Приключения Алисы в Стране чудес», под псевдонимом Льюис Кэрролл. Он имел решительный успех. Я разбогател. Я продолжал читать лекции и с удовольствием занимался фотографией, иногда отдавал в печать свои произведения – всегда под псевдонимом… Время шло, и давние события уходили от меня все дальше…

В прошлом году я оставил преподавательскую работу. Последние рождественские праздники я провел, как и всегда, в Гилфорде вместе с моими сестрами – и вдруг без всяких видимых причин ощутил глубокую пустоту: быть может, потому, что я никогда не имел определенной цели в этой жизни, помимо служебных задач, а когда я перестал их выполнять, то лишился последнего, что у меня было. Приятель порекомендовал мне «Пикок», оксфордский пансион для джентльменов, и я решил там ненадолго поселиться. Не знаю, мисс Мак-Кари, доводилось ли вам слышать о пансионах «Пикок»…

Я кивнула в ответ. «Кому же не доводилось?» – подумала я. В сравнении с «Пикоком» Кларендон – это хижина. Алоизиус Пикок открыл несколько таких пансионов по всей Англии.

– Я переехал в январе нынешнего года, – продолжал Кэрролл, – и по прошествии двух месяцев почувствовал себя лучше. Строго говоря, я ничем не занимался. Я смотрел отдохновенные представления Джамбаттисты ди Луки: они столь изысканны, что кое-кто поселяется в «Пикоке», единственно чтобы иметь возможность их посещать; я читал, по утрам я занимался математикой в своей комнате, а по выходным беседовал с главным врачом пансиона, доктором Уэббом, о состоянии моего здоровья.

Каждый день после обеда смотритель по имени Грэм усаживал меня на стул перед окном в гостиной, а другой смотритель усаживал лицом к стене другого пансионера: тот всегда появлялся раньше меня. Затем этот пансионер уходил, а я оставался. Ничего необычного.

Однажды, по причинам, которые я не замедлю вам сообщить, Грэм подвел меня к окну значительно раньше обеда. Вот тогда-то джентльмен со стула возле стены со мной и заговорил:

– Сегодня вы пришли раньше, сэр.

– Да, сэр, – признал я.

– И не выспались.

– Как вы узнали?

– Элементарно: я слышал, как вы зеваете, занимаясь подсчетами в своей тетради.

– Вы очень наблюдательны. Я действительно провел беспокойную ночь. Мне приснился кошмар.

– Если бы я не выспался ночью, я был бы вынужден спать утром дольше обычного и не явился бы сюда раньше моего привычного расписания, – заметил он.

– Вы правы, – согласился я, – но я все же спал, хотя и плохо. К тому же я обычно занимаюсь математикой в своей комнате, а сегодня мне помешал мой новый сосед. – Я кивком указал на третьего джентльмена в гостиной: служитель поставил его стул возле другого окна. – Его зовут сэр Джонатан Кармайкл, и, как вы можете убедиться, такого человека сложно попросить не храпеть.