Кроатоан

Еще какие-то десятки метров. Не торопясь.

«Жильцы из близлежащих домов выходят, чтобы присоединиться к манифестантам», – скрипит голос из рации полицейского, мимо которого проходит Ларедо. «Предупреждение!» – кричит кто-то. «Предупреждение!» – подхватывает целый хор. Сводный оркестр мегафонов гремит, как военные трубы: «ВНИМАНИЕ! НЕ ВЫХОДИТЕ ИЗ ДОМОВ. ПОВТОРЯЕМ: НЕ…»

И в этот момент многоголосый вопль заставляет Ларедо остановиться и обернуться. Он сразу понимает, что это вопят сами спецназовцы. Стоящий рядом с ним веснушчатый парнишка уставил глаза в одну точку, лицо его перекошено от ужаса.

– Капец, – говорит полицейский.

Ларедо смотрит. И сам себе не верит.

Из освещенных домов – из каждого окна, с каждого балкона – сыплются люди. Перегибаются в поясе и падают вниз. Старики, взрослые обоих полов, подростки, дети, малыши. В одежде и без. Они как дождь во время дождя, как мусор, высыпаемый на улицу чересчур усердными уборщиками, как фишки из доигранной до конца игры. Падающие соблюдают тишину и спокойствие, никаких лишних телодвижений – только самое необходимое, чтобы согнуться и перекинуться вниз.

Но даже не падение как таковое отзывается в Ларедо чистой нотой беспримесной паники. Дело в том, что человеческие осадки не выпадают все сразу: в этой капели присутствует определенный порядок. Сначала – самые последние окна самых отдаленных домов, приближаясь ряд за рядом, и это продвижение неудержимо. Краны самоубийств открываются последовательно, от подъезда к подъезду.

Приближаясь к площади.

– Господи, капец… – говорит полицейский.

Ларедо бросается бежать.

К счастью, пилот его заметил и уже запустил моторы.

– Куда? – кричит второй пилот, пока Ларедо и его люди поднимаются на борт.

– В противоположном направлении! – кричит Ларедо в ответ.

Несмотря на то что вертолет трясет, как на ярмарочной карусели, никто не обращает внимания на ремни безопасности.

Де Сото, Бюст и Лопе напирают на Ларедо, борясь за место перед иллюминатором. Ларедо тоже прилипает лицом к стеклу. Пока «Bell» поднимается, он смотрит, как первая волна демонстрантов, в которую вливаются стройные ряды жильцов из соседних подъездов, выходит из туннеля и подступает к первому кордону. Ларедо различает облачка слезоточивого газа, а потом облачка иного рода. Ему ничего не слышно, но это должны быть очереди винтовок H&K. Слишком поздно, инспектор Элорса. Вертолет еще не успевает набрать высоту, как картина меняется. Относительное спокойствие в рядах полицейских уступает место волнообразному движению, а телесный цвет манифестантов как будто накрывает спецназовцев своим ковром. У Ларедо это вызывает ассоциации с костяшками домино: вот они были черного цвета, а теперь валятся и видна только белая сторона. Все смешивается в единую одноцветную массу, которая упрямо ползет вперед по площади и бульвару.

– Ё-моё, вы видели? – Это голос Лопе. – Ё-моё, эти придурки, вместо того чтоб стрелять, присоединяются к остальным…

– Что за херня… – бормочет над ухом Де Сото. – Что у них там…

– Они заразились, – говорит Оливер.

Ларедо видит кровь на руке. Он тупо таращится на свою ладонь. Поцарапался, когда залезал в вертолет. Ларедо лижет рану и решает, что делать дальше.

– Де Сото, вы пометили профессоршу?

– Конечно, начальник. Как вы и велели. Для большей гарантии два жучка: правая туфля и мобильник.

– Художник угнал «тойоту»-внедорожник, она подсела к нему, – сообщает Бюст, пристегивая ремень. – Мы следили, но их не трогали, как вы и сказали.

– Прекрасно, и куда они едут?

Де Сото сверяется с планшетом.

– На север, по второстепенной трассе.

Никто не приказывал Ларедо поставить жучки на вещи Кармелы Гарсес, но теперь он рад, что так поступил. В нем крепнет уверенность, что профессор Мандель попытался им что-то сказать, но в одиночку, не зная пароля от файлов, Ларедо мало что может сделать. И все-таки зачем Мандель отправил им эту информацию, если ничего, кажется, уже нельзя исправить?

Нужен ключ, – рассуждает Ларедо. Только получив ключ, еще можно защититься или, по крайней мере, попробовать. Токсин? Маловероятно. Вирус? Возможно. Но эта зловещая очередность самоубийств, этот математический порядок в прыжках с балконов, это гнетущее стерильное молчание… Семья Химено и сотрудники радиостанции, обнаженные, изрубленные до неузнаваемости, со следами укусов, разрывов, со вскрытыми органами и переломанными костями… И то же самое с котами и сороками: бои без правил среди слепцов, пожираемых чудовищем с неконтролируемой – но молчаливой и холодной – яростью. Вот что хуже всего. Они убивают друг друга, или выбрасываются из окон, или вместе движутся вперед, или скидывают одежду. Но все это молча. Без слов, без жестов. Интуиция подсказывает Ларедо, что это еще не все. Есть еще нечто потаенное, непохожее на все, что возможно помыслить или вообразить. Какой-то переворот, перемена знаков на магнитных полюсах земли.