Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность

Опытный графолог, быть может, усмотрел бы в особенностях стиля и почерка молодого Клеменса следы той лености мысли, о которой мы уже говорили в его характеристике.

Воспитание Меттерниха, как воспитание всей тогдашней аристократической молодежи, заключалось, главным образом, в умении держать себя по всем правилам светского этикета и в знании французского языка. Выходило часто, что юноши лучше знали последний, чем свой родной язык. Клеменсу уже было семнадцать лет, когда отец писал ему, советуя обратить внимание на немецкий язык, ибо он его знал хуже французского. “Чтобы быть хорошим немцем, нужно не только читать и писать на своем языке, но и знать его, как подобает хорошо воспитанному человеку… Чтобы помочь тебе добиться этого, я буду продолжать писать тебе по-немецки… Что касается твоей матери, то ты можешь, как и прежде, переписываться с нею по-французски”.

В это время Клеменс вместе со своим старшим братом находился в Страсбургском университете. Последний привлекал немецкую аристократическую молодежь главным образом тем, что преподавание там велось одновременно на немецком и на французском языках. В столице Эльзаса Меттерних оставался всего два года, с 1788 по 1790. Революция, распространившаяся и на этот отдаленный французский город, заставила родителей Меттерниха вызвать его домой.

Пребывание в Страсбурге, как свидетельствуют его современники, дало мало знаний Меттерниху: он предпочитал удовольствия серьезным занятиям.

Из Страсбурга Меттерних приехал во Франкфурт, где назначена была коронация Леопольда Австрийского, императора Германии. Меттерних был в это время красивым и изящным семнадцатилетним юношей, с прекрасными обходительными манерами – качества, за которые его выбрали представителем корпорации вестфальских католических графов на коронационные торжества. Два года спустя ту же самую функцию исполнял Меттерних во время коронации императора Франца, наследовавшего престол Леопольда II.

Между этими двумя событиями Меттерних продолжал свои занятия на юридическом факультете Майнцского университета. Однако и здесь он посвящал половину своего времени “посещению общества, отличавшегося как умом, так и высоким положением его членов”, как выражается он сам.

Еще при императоре Леопольде отец Меттерниха был назначен правителем восставшей Бельгии, составлявшей в то время нераздельную часть Австрийской империи. Молодой Меттерних поехал к отцу осенью 1792 года, после чего посетил Англию, присутствовал при приготовлении к войне с Францией и в октябре 1794 года вместе со своим отцом приехал в Вену. Он теперь впервые видел австрийскую столицу, но имя его уже было там известно. Канцлер Австрийской империи Кауниц, познакомившийся с молодым Меттернихом во Франкфурте, отзывался о нем как о “красивом и приятном человеке и отличном кавалере”. Эти качества обеспечивали ему успех не только в светском обществе, но и в дипломатии. О молодом Меттернихе говорили как о будущем австрийском посланнике в Гааге, но занятие Голландии французами разрушило этот план.

Еще до приезда Меттерниха в Вену родители решили женить его на внучке канцлера Кауница. “Мне шел всего двадцать первый год, – пишет Меттерних, – и мысль жениться таким молодым мне и в голову не приходила, но я скоро согласился, заметив, что мои родители сильно желают этого”. Брак состоялся 27 сентября 1795 года в деревне Аустерлиц, которая десять лет спустя прославила Наполеона. После свадьбы Меттерних поселился в Вене и продолжал проходить курс знаний в светском обществе. “Я предпочитал посещать салоны, где велись приятные разговоры. Я тогда уже был убежден, что именно там изощряется ум, исправляются ложные идеи и человек приучается избегать пустых сплетен”.

Меттерних в это время не занимал никакой должности; тем не менее, он следил за государственными делами и находил, что они ведутся не так, как следует, хотя из “скромности” не позволял себе говорить об этом. Иногда он посещал императора Франца, “который пользовался всяким случаем, – говорит Меттерних, – чтобы упрекнуть меня в том, что он называл моею леностью”.

Вскоре события, происходившие по ту сторону Рейна, вывели его из пассивного состояния, и он вступил на дипломатическое поприще, которое ему было суждено оставить в глубокой старости.

В первое время Французская революция не обращала на себя внимания европейских государей. С одной стороны, они ее считали внутренней борьбою партий во Франции; с другой, – были заняты польскими делами. Скоро, однако, одно важное событие вывело их из пассивности – это было бегство Людовика XVI в июне 1791 года, его арест и возвращение в Париж под стражей. Тогда побуждаемые эмигрантами Австрия и Пруссия решились на военное вмешательство. Но Законодательное собрание, чтобы не дать времени союзным войскам соединиться, предупредило события и первое объявило войну. Черное знамя было поднято на башне собора Notre Dame. Пушка с крепости и звуки боевых рожков напоминали гражданам резолюцию Законодательного собрания о том, что отечество в опасности! На площадях толпились народные массы, чтобы записаться в волонтеры. Через несколько месяцев быстро сформированные, проникнутые горячим патриотизмом войска победили пруссов под Вальми и австрийцев при Жемаппе.

Соглашение Австрии и Пруссии было только предисловием к тем семи коалициям, которые в продолжение двадцати пяти лет будут составляться европейскими монархиями против Франции. Первая коалиция была вызвана известием о казни Людовика XVI. В нее, кроме немецких государств, вошли еще Англия и Голландия. Она тоже была отражена. В 1795 году в Бадене был заключен мир, на котором Пруссия, Голландия и Испания признали Францию республикой. Через два года то же самое сделала Австрия в Кампо-Формио после побед, одержанных в Италии молодым генералом Бонапартом.

Только одна Англия еще продолжала сопротивляться. Уговоры, интриги и деньги Англии создали вторую коалицию, в которой также приняли участие Россия, Турция и итальянские государства. Массена побеждает австрийские и русские войска под Цюрихом, Брюн – англичан и русских под Бергеном. Делегаты государств собираются для обсуждения условий мира в Раштадте. Здесь впервые и выступает Меттерних как один из представителей Австрии. Меттерних уже был заклятым врагом Французской революции. Первые известия о событиях в Париже он узнал в Страсбурге. Впечатление, произведенное ими на граждан, профессоров и студентов, было громадно, но холодный темперамент и ленивый ум Меттерниха ограждали его от общего увлечения. “Я видел многих людей, – пишет он о своем прибытии в Страсбург, – у которых не хватало силы характера противостоять увлечению новыми теориями, которые мой разум и моя совесть отвергали постоянно как несостоятельные”. Меттерних устоял и против “дурного примера” двух своих учителей-якобинцев – Виктора Симона и профессора канонического права при Страсбургском университете, у которого он брал частные уроки по священной истории.

Как надменный аристократ, человек с манерами, проникнутый требованиями светского этикета, Меттерних чувствовал органическое отвращение к “санкюлотам”, гордившимся своими лохмотьями и своим свободным духом. В его уме ярко рисуется контраст между стариной и революцией, между порядком и разрушением. Вот, например, как он сравнивает впечатления, которые произвели на него события в Страсбурге, с одной стороны, и торжества при коронации Леопольда II – с другой. “Окруженный невежественной толпой, называющей себя народом, я присутствовал при разграблении страсбургской ратуши – акте вандализма, совершаемом буйной чернью. Во Франкфурте же я, наоборот, считался одним из стражей общественного порядка в ратуше, где происходило столько величественных церемоний, всего в нескольких шагах от Франции, объятой пламенем… Этот контраст, повторяю, не оставлял меня в покое”.

Революционные идеи проникли и в саму Германию. В Майнце, куда, как нам известно, поехал Меттерних продолжать свои юридические занятия, было сильное движение среди профессоров и учащейся молодежи. Студенты помечали свои записки числами республиканского календаря. Профессора, как, например, Гоффман, вставляли в свои юридические лекции фразы об освобождении человечества. Вне университета существовали тоже кружки литераторов, врачей и адвокатов. Во главе одного из таких кружков находился драматический писатель Коцебу – будущая жертва Занда, а во главе другого – Георг Форстер, известный естествоиспытатель и товарищ по путешествиям знаменитого мореплавателя Джеймса Кука. В “клубе” Георга Форстера бывал и Меттерних, но, конечно, и здесь он, несмотря на все то, что ему приходилось выслушивать, не поддавался “заблуждениям”.

Ко времени пребывания Меттерниха в Майнце относятся и его первые печатные произведения против революционных идей. После казни Марии Антуанетты в 1793 году он пишет воззвание к “императорской и королевской армии”, в котором призывает ее к мщению. “Смерть нечестивым злодеям, смерть убийцам своего короля и отечества! Кровь вашей бессмертной Терезы, кровь австрийская потекла на эшафоте – прислушайтесь к ее голосу, она призывает вас к мщению! Небо и земля взывают к вам: Отмщение!”

Через год Меттерних печатает анонимную брошюру, в которой, ввиду неудач австрийских войск, предлагает всеобщее народное вооружение. Под словом “народ” Меттерних понимает только собственников. “Конечно, не найдется такого безумного человека, который бы советовал вооружить чернь, – пишет он. – Никогда настоящий народ не отличается так резко от черни, как в тот момент, когда ему приходится защищать свою собственность от нападений пролетариата. Повсюду народ – враг новых доктрин, и наоборот, повсюду чернь им сочувствует”. Однако “чернь” санкюлотов проявила такие военные качества, каких были лишены армии древних монархий.

Как мы уже заметили, Меттерних вместе со своим отцом поехал на Раштадтский конгресс делегатом со стороны Австрии. Здесь в первый раз он столкнулся с официальными представителями Французской республикии был неприятно поражен их проектами, нравами и одеждами, так как привык к придворному этикету и расшитым мишурою мундирам. Его письма к жене полны насмешек над французскими делегатами. “Лакеи их, – пишет он, – похожи на носильщиков, а сами господа одеты в штатское платье: во фрак и белые брюки, как мы не решаемся показываться, даже вставая с постели”. “Они очень любезны, – говорит он в другом месте, – но, тем не менее, я не могу привыкнуть к ним; я в них вижу только сентябристов и палачей, против которых возмущается вся моя внутренность”[2 - Словом “сентябрист” Меттерних делает намек на избиения, которые произошли в сентябре 1791 года]. “Они даже не подозревают, что теперь Рождество, – пишет он в письме от 14 декабря 1797 года. – Они признают только 5 нивоза”. В другом письме Меттерних не может примириться с фактом, что его угощали печеньем, украшенным тремя цветами французского национального знамени. Что он должен был испытывать позже, когда французское трехцветное знамя дважды подымалось на крыше Шенбруннского дворца в Вене!

Переговоры в Раштадте не привели к окончательному миру: французы требовали, кроме Бельгии, которую они получили по Кампоформийскому договору, весь левый берег Рейна; Австрия же, в надежде на свое военное счастье, отказывала. Разгоревшаяся снова война повела к сражению при Маренго в Италии, где Бонапарт во второй раз побил австрийцев. Мир был заключен в Люневилле в 1801 году. Требования французов были удовлетворены. В следующем году был заключен и Амьенский договор с Англией, на котором она в первый раз официально признала Францию республикой.

Но мир не мог быть продолжительным.

Франция быстрыми шагами превращалась в военно-деспотическое государство. Бонапарт совершил государственный переворот, заставив выбрать себя первым консулом сначала на десять лет, а в 1802 году – пожизненно. В 1804 году он был провозглашен императором Франции. Выдвинутый войнами, Наполеон I мог только ими и жить.

Сдругой стороны, европейские государства точно так же считали мир положением только временным. Желание отомстить за понесенные поражения, возвратить потерянные провинции и, наконец, сокрушить гегемонию Франции и революции, частью продолжавшей свое разрушительное дело и при Наполеоне, побуждало европейских монархов к возобновлению войны.

Предварительным условием к успешному исходу ее являлось заключение союзов. Этим и занялись дипломаты.

В 1801 году Меттерних был отправлен австрийским посланником в Дрезден, который представлял, по его мнению, хороший пункт для наблюдения, ибо лежал на дороге, соединявшей Вену с Берлином и Петербургом. Года через два – Меттерниху было тогда тридцать лет – он получает новое и важное назначение – посланника в Берлине. Целью его миссии было склонить Пруссию присоединиться к союзу, заключенному между Австрией и Россией 6 ноября 1804 года. В это время Англия уже начала на море военные действия против Франции. Наполеон со своей стороны тоже готовился к войне. Он устроил возле Булони громадный военный лагерь, где шла деятельная мобилизация армии, готовившейся, по-видимому, к высадке на берега Англии. В сущности, Наполеон сам считал это невозможным и если распускал слух, что хочет напасть на Англию, то исключительно для того, чтобы отвлечь внимание европейских государств от своих настоящих намерений. Европейские государства, впрочем, опередили его, объявив ему войну.

Непосредственным поводом к этому послужила казнь герцога Энгиенского. Как известно, герцог Энгиенский, один из членов бурбонской фамилии, был схвачен ночью на немецкой территории, привезен в Париж и расстрелян в Венсенских траншеях за участие “в заговоре против целости французской территории” (1804 г.). Когда Александр I упрекнул Наполеона в этой кровавой расправе, при которой были нарушены постановления международных законов, так как герцог Энгиенский был взят на чужой и нейтральной территории, Наполеон ответил сердито, делая при этом прозрачные намеки на трагическую участь Павла I. Это обстоятельство увлекло Россию в новую, третью коалицию, которая стараниями англичан и австрийцев создавалась против Франции.

Таким образом сам Наполеон, оскорбляя самолюбие и сыновнее чувство Александра I, уничтожал опасения Меттерниха, боявшегося до этого события, что “непостоянство и обидчивый характер русского императора сделает крайне трудной серьезную и продолжительную дружбу с Россией”.

Гораздо больше трудностей представлял союз с Пруссией. Там боролись две партии: партия военных, высказывавшаяся за войну с Францией, и партия дипломатов с министром иностранных дел Гаугвицем во главе, стоявшая за сохранение нейтралитета. Сам король Фридрих Вильгельм III отличался слабым характером. При затруднениях он плакал вместо того, чтобы думать и действовать.

Старания Меттерниха, нашедшего поддержку у русского посланника Аллопеуса, не приводили ни к каким результатам. Прусский государственный канцлер Гарденберг, хотя и соглашался с доводами Меттерниха, но заявлял, что король не хочет и слышать о “коалиции”. Переговоры затягивались, пока, наконец, прусский король не согласился обменяться тайными письмами с австрийским и русским императорами; в этих письмах они обещали друг другу помогать в деле “сохранения европейского равновесия”.

Однако, когда зашла речь об определении смысла этого выражения, обнаружилось, что Пруссия не хочет принимать на себя никаких обязательств относительно сохранения прежнего порядка вещей в итальянских провинциях, находящихся под властью или влиянием Австрии. После новых переговоров Меттерниху удалось, наконец, внести и это условие в письмо короля. Тем не менее, последнее оставалось простым актом изъявления чувства солидарности, ни к чему фактически не обязывающим Пруссию. Меттерних и Аллопеус стремились к официальному заключению союза, но от него Пруссия энергично отказывалась.

В феврале 1805 года в Берлин приехал Винценгероде со специальной миссией от Александра I. Меттерних уже считался ловким дипломатом, и поэтому Винценгероде было велено сноситься главным образом с ним. Винценгероде рассказывал Меттерниху, что царь находит Аллопеуса недостаточно энергичным. Меттерних взял на себя труд руководить Винценгероде, но предварительно условился с ним, что они не должны показывать вида, что действуют по взаимному соглашению. Для этого их разговоры должны оставаться неизвестными Аллопеусу и свидания между ними должны происходить в австрийском посольстве, так как из частных источников Меттерних узнал, что за гостиницей, где остановился Винценгероде, следит прусская полиция.

Однако и на этот раз Австрия и Россия могли добиться лишь обещания, что Пруссия придет им на помощь.

Вскоре после отъезда Винценгероде Меттерних был извещен своими агентами, что в назначенный день должен приехать в Берлин новый русский курьер с очень важным сообщением, а именно, что Александр I решил, не дожидаясь согласия Пруссии, перейти через ее территорию со своими войсками.

Здесь мы предоставляем самому Меттерниху продолжать рассказ, в котором хорошо вырисовывается его обыкновение прибегать ко всяким хитростям. “Русский курьер должен был приехать к Аллопеусу вечером. В 9 часов я отправился к последнему и оставался у него до поздней ночи под различными пустыми предлогами. Как раз в полночь шум остановившегося перед воротами экипажа подтвердил мои предположения. Прислуга сообщила о прибытии курьера из русского главного штаба. Несмотря на свои преклонные лета, г-н Аллопеус сохранил большую подвижность; он с такой поспешностью положил пакет с депешами на стол, что из него вывалились на пол несколько писем – мы их тотчас подобрали. Среди подобранных бумаг большого формата я очень хорошо заметил маленький конверт. И действительно, в одной депеше говорилось о собственноручном письме Александра I к прусскому королю, которое должно было находиться между другими бумагами. В этом письме царь сообщал прусскому королю, что он приказал своим войскам перейти границу. Содержание депеш, которые мы прочли, крайне смутило г-на Аллопеуса; то же самое было и со мною, если бы все это не было мне заранее известно… Однако письмо исчезло. Г-н Аллопеус высказал предположение, что оно забыто. Но я хорошо заметил маленький конверт с печатью, который мы напрасно искали в продолжение получаса”. Оказалось, что письмо случайно попало за обшлаг Аллопеуса. Мы привели этот анекдот для того, чтобы показать Меттерниха как дипломата. Он является к своему коллеге, зная, что приедет курьер и что он привезет бумаги с известным ему содержанием, о чем, конечно, Аллопеусу он не говорит; дальше Меттерних выдумывает различные “пустые предлоги”, чтобы оставаться до полночи, потом следит за впечатлением, которое чтение бумаг производит на Аллопеуса, а когда их подбирали, его зоркий глаз уже успел заметить “маленький конверт”.

Однако Александр I переменил свой первоначальный план и стал добиваться свидания с Фридрихом Вильгельмом III. Переговоры находились в этой фазе, когда в Берлин приехал князь Долгорукий с новым письмом, в котором, вместе с приглашением на свидание, Александр I опять повторял угрозу – в случае несогласия короля на свидание перейти прусскую границу. Оскорбленный в своем самолюбии Фридрих Вильгельм отказался не только принять приглашение, но и заявил, что переход прусской границы он будет считать за объявление войны. После этого Долгорукий и Аллопеус уехали из Потсдама. Едва они прибыли в Берлин, как пришла депеша, гласившая, что король дает разрешение русским перейти через его территорию. Внезапная перемена в прусской политике была вызвана полученным известием, что Наполеон I, не спрашивая позволения прусского короля, перешел со своими войсками прусскую границу при Анспахе. Верный своему обыкновенному приему действовать быстро и разбивать врагов поодиночке, он направлял все свои силы против Австрии, пока к ней еще не успели присоединиться Россия и Пруссия. “В этом случае Бонапарт больше способствовал союзу, чем все наши переговоры, – замечает Меттерних. – Он заставил короля принять сторону союзников, задев его самолюбие”.

В первом гневе король хотел удалить из Берлина французских послов Дюрока и Лафоре, но потом, находя эту меру слишком резкой, ограничился согласием на свободный переход русских через Пруссию.

Скоро в Потсдам прибыл и сам Александр I. Его приезд положил конец последним колебаниям короля; оба государя поклялись на гробе Фридриха Великого “в вечной дружбе”, а 3 ноября 1805 года в Потсдаме был заключен союз между Пруссией, Россией и Австрией, представителем которой был Меттерних. Пруссия настаивала на сохранении этого договора в тайне, так как она и теперь надеялась избежать войны, и предлагала выступить официально в качестве посредника между Францией, с одной стороны, и Россией и Австрией – с другой.

Обстоятельства слагались неблагоприятно для союзников. Еще 22 октября, за одиннадцать дней до заключения Потсдамского договора, весь австрийский гарнизон в Ульме, с генералом Маком во главе, был взят в плен. Французам открывалась дорога к Вене, которую они вскоре и взяли. Месяц спустя после подписания договора, 2 декабря 1805 года, произошло знаменитое сражение при Аустерлице, в котором австрийские и русские войска были разбиты Наполеоном, Последний отверг “дружеское посредничество” Пруссии, а когда прусский министр Гаугвиц явился в Вену и начал уверять французского императора в дружеских чувствах прусского короля, тот спросил его с сарказмом: “Говорили ли бы вы так, если бы меня победили?” Тем не менее, желая вызвать раздор среди европейских государств, Наполеон предложил Пруссии союз и Ганноверскую область. Она согласилась, и 16 декабря 1805 года в Вене был подписан договор между Францией и Пруссией. К этому времени относится эпизод, характеризующий европейскую дипломатию вообще. Наполеон вскоре узнал о тайном потсдамском договоре. Существовало мнение, что он был выдан ему Меттернихом; Меттерних же, со своей стороны, обвиняет в этом Гаугвица.

По Пресбургскому договору, который был заключен вскоре после Аустерлицкого сражения, Австрия потеряла все свои итальянские провинции и фактически вышла из тройственного союза, заключенного в Потсдаме. Пруссия, мало полагавшаяся на дружбу Наполеона, заключила 1 июня 1806 года новый тайный союз с Россией против Франции. Таким образом, она находилась одновременно в союзе с Францией против России и с Россией против Франции. Под прикрытием этих двух союзов Пруссия деятельно готовилась к войне. Наполеон, чтобы предупредить новую, четвертую коалицию, которой уже грозили ему Англия и Россия, продолжавшие находиться во враждебных отношениях с Францией, напал в 1806 году на Пруссию, разбил прусские войска при Иене и Ауэрштедте, и потом, со всеми своими силами, двинулся на восток против русских. Зима 1806/1807 года ознаменовалась победами над Россией при Эйлау и Фридланде.

В продолжение двух лет Наполеон уничтожил силы всех континентальных государств. Неуязвима оказалась только Англия, которая, после гибели французского флота при Трафальгаре, где нашел свою смерть знаменитый английский адмирал Нельсон, сделалась поистине “царицей морей”.

Чтобы сокрушить английское могущество, Наполеон придумал известную “континентальную систему”, которую он как иго наложил на все государства, включая и Россию. Наполеон стал хозяином всей Центральной и Западной Европы. Пруссия была уменьшена наполовину. На месте старых государств возникали новые, во главе которых находились родственники Наполеона. Луи получил Голландию, Жозеф – Неаполь, Жером – отнятую у Пруссии Вестфалию, а Мюрат, муж Каролины, – Бергское герцогство. Из прирейнских немецких государств Наполеон создал Рейнскую конфедерацию.

Опасность для европейских монархов заключалась не только в новом политическом распределении, но еще и в духе, вносимом Наполеоном в среду народов, с которыми он воевал.

Во Франции Наполеон настойчиво преследовал идеи революции, но он сеял их по всей Европе. Он наводнял Германию, Австрию, Италию своими бюллетенями, в которых подвергался строжайшей критике образ правления и злоупотребления властей и раскрывались, без всякого стеснения, слабости королей, министров, чиновничества и духовенства. “Глава французского правительства, – писал по поводу этих бюллетеней Меттерних, – громко выражает свои намерения возмутить народы, которые Австрия и Пруссия в согласии с Россией должны были подчинить своей власти, чтобы предохранить их от бедствий и преступлений, вызванных Французской революцией”.

Наполеон угрожал, кроме того, разделить Австрийскую империю на несколько королевств: Богемию, Венгрию, Тироль и другие, во главе которых находились бы преданные ему люди.

Следить за проектами Наполеона и по возможности расстраивать их – вот какая задача была возложена на Меттерниха, когда он был назначен австрийским посланником в Париж в конце 1806 года.

Глава III. Наполеон и Меттерних

Трехлетнее пребывание Меттерниха в Париже останется одним из самых интересных периодов его деятельности. Здесь он должен был проявить весь свой дипломатический талант, чтобы преодолеть трудности, с которыми была сопряжена роль австрийского посланника. Историческое прошлое Австрии и ее многочисленные интересы в Европе требовали от ее посланника политики смелой и достойной, тогда как ее тогдашнее печальное внутреннее и внешнее положение допускало только политику крайней осторожности. Примирение этих двух крайностей составляло задачу весьма трудную; но еще более трудною она становилась вследствие особенных условий, при которых Меттерниху приходилось действовать. В Париже он должен был бороться не только с таким ловким и хитрым дипломатом, как Талейран, но и с самим императором Наполеоном.

О своих отношениях с Наполеоном Меттерних любил вспоминать до конца жизни и нередко с обычным своим самомнением проводил параллель между собой и французским императором. Он изображает свои отношения к Наполеону в виде партии в шахматы, “…во время которой мы зорко следили друг за другом: я – чтобы обыграть его, он – чтобы уничтожить меня вместе со всеми шахматными фигурами”. Однако вряд ли Наполеон, игравший в то время в шахматы – выражаясь словами Меттерниха – со всем миром, уделял такое исключительное внимание австрийскому посланнику и позже австрийскому министру. Более близкими к истине кажутся следующие слова госпожи де Ремюза, писавшей в своем дневнике: “В течение нынешнего лета (1806) в Париж приехал господин де Меттерних, посланник Австрии, сыгравший уже довольно значительную роль в Европе и сделавший быструю карьеру, хотя его дарований хватает только на интриги. Он молод и приятной наружности, пользуется успехом у дам и, как видно, очень привязался к госпоже Мюрат”.

Нельзя также без улыбки читать рассказ Меттерниха о том, как он в частных разговорах с Наполеоном принимал на себя роль моралиста. “Наполеон не отрицал добродетели и чести, – пишет Меттерних, – но постоянно твердил, что руководиться ими в жизни могут только мечтатели, за которыми он не признавал никакой способности заниматься общественными делами. Я проводил целые часы в разговорах с ним, оспаривая это положение, идущее вразрез с моими взглядами, и старался доказать, насколько оно ложно… Однако мне ни разу не удалось поколебать его убеждения”.

Положение Австрии после Пресбургского мира в 1805 году было из самых тяжелых. Потеря богатейших итальянских областей и военные контрибуции подорвали ее внутреннее благосостояние, сократили торговлю, а вместе с тем и государственные доходы. Австрийский государственный долг, равнявшийся 377 млн. гульденов, возрос до 630 млн., а стоимость поземельных владений, оцениваемых после Люневильского мира в 3640 миллионов гульденов, сразу упала в конце 1805 года на 320 миллионов. Не менее печальным было международное положение Австрии. Из ее прежних союзников не оставалось ни одного, на кого она могла бы рассчитывать в борьбе с Францией, исключая Англию; да и та ограничивалась тем, что выдавала ей незначительную субсидию во время войны. Пруссия, наполовину уменьшенная после Тильзитского договора, могла считать себя счастливой, что продолжает существовать, пусть даже как третьестепенное государство. О войне с Наполеоном она пока не могла и думать. Россия, сделавшаяся после Тильзита союзницей Франции, этим самым становилась во враждебные отношения к Австрии, которой, кроме того, угрожала своей наступательной политикой в Турции.

Таково было положение Австрии, когда Меттерних поехал посланником в Париж, В первые же дни своего пребывания там он должен был убедиться в бессилии и изолированности представляемого им государства. Как только он приехал в Париж, французское правительство вступило с ним в переговоры относительно точного проведения границ между Австрией и Итальянскими областями. Французский министр иностранных дел, Шампаньи, предложил ему заранее приготовленный проект, прося подписать его без обсуждений. Когда Меттерних, не желая согласиться с этим невыгодным для Австрии проектом, попробовал затянуть переговоры до получения инструкций из Вены, Шампаньи заметил: “Вы будете требовать инструкции, но события идут вперед, а вместе с событиями идем и мы”. Другими словами, неуступчивость Австрии может ей стоить дорого.