На испытаниях

– Ага.

– Я думал, Ромнич – мужчина.

– Многие так думают. А как она тебе?

– Больно уж некрасивая.

– А по-моему, ничего. Впрочем, я уже привык.

Из служебного здания вышел высокий вялый летчик в обвисшем комбинезоне. Скворцов подошел к нему.

– Послушайте, где тут все ваше начальство?

– А что?

– Мы с группой сотрудников и багажом прибыли для специального рейса в Лихаревку. Полетный лист у меня. Вылет назначен на шесть сорок. Почему не дают вылета?

Скворцов говорил с военным щегольством, подчеркивая официальность и беглость речи. Летчик, не отвечая, уминал табак в трубке.

– Кто командир корабля? – спросил Скворцов.

– Ну, я, – неохотно ответил летчик.

– Я вас спрашиваю, когда вылет?

– Когда полетим, тогда и полетим.

Скворцов обозлился:

– Потрудитесь отвечать, как полагается, и назвать себя.

Летчик неохотно вытянулся:

– Командир корабля лейтенант Ночкин.

– Так вот, товарищ лейтенант, я вас спрашиваю: почему задерживаете рейс?

Летчик снова обмяк в своем комбинезоне и задумчиво сказал:

– Погоды не дают.

– Ерунда! Я справлялся на метео: погода есть. В чем дело?

Лейтенант Ночкин указал трубкой на Лиду Ромнич:

– Членов семейства на борт не беру. Не имею права.

– Что за бред! Это не член семейства, а конструктор боевых частей. Конструктор Ромнич. Неужели не знаете? Эту женщину во всем Союзе знают.

– Не знаю, – сказал Ночкин. – Все равно – женщина. С женщиной на борту не полечу. Пока не будет специального распоряжения.

– Так она же внесена в полетный лист! Смотрите, под номером пять Ромнич Л.К.

– Мало ли что внесена. В полетный лист и кошку внести можно.

Ночкин стукнул трубкой по колену, отвернулся и пошел к небольшой двустворчатой будке, ярко сверкавшей на солнце свежими буквами "М" и "Ж". Не туда же за ним идти? Скворцов вернулся к ожидающим.

– Что там за задержка? – спросил генерал.

– Командир корабля лейтенант Ночкин отказывается брать женщину на борт.

– А разве с нами женщина?

– В некотором роде. Ромнич, конструктор боевых частей.

– Вот уж истинно сказано, – съязвил Чехардин, – "где кончается порядок, начинается авиация". На вашем месте поставил бы я этого Ночкина по стойке "смирно", по уставу, как положено стоять перед старшим по званию…

– Нет, – возразил Скворцов, – это, знаете, не в духе наших авиационных традиций. Устав уставом, а командир корабля при всех обстоятельствах персона грата. На него словно бы устав не распространяется… Впрочем… Поговорили бы вы с ним, товарищ генерал!

– А я чем могу помочь?

– Все-таки генеральские погоны…

– Ну, ладно уж. Иверскую подняли, – сказал генерал, вставая, и двинулся в сторону будки.

– Эх, авиация! – опять желчно поддразнил Чехардин. – Это даже у Теркина отмечено: "Лишь в согласье все подряд авиацию бранят…"

– К сожалению, на пушке не полетишь.

– Что верно, то верно.

– Вот увидите, генерал Сиверс его уговорит.

Тем временем лейтенант Ночкин уже возвращался из будки. Генерал Сиверс подошел к нему. Ночкин вытянулся, держа трубку у колена.

– Здравия желаю, товарищ генерал.

– Здравствуйте. Если не ошибаюсь, лейтенант Ночкин?

– Так точно, товарищ генерал.

– А это что у вас, лейтенант Ночкин? – спросил генерал Сиверс, указывая тонким, ехидно искривленным пальцем на самолет.

– Самолет, товарищ генерал.

– А, самолет? А я думал – летучий мужской нужник.

– Какой нужник, товарищ генерал?