Добру откроем сердце. Секреты семейного чтения

– Батюшки, батюшки… Да что же это за игра такая? Да ведь ты все в доме переколотишь.

– Бабка, не мешай! – задыхался Борька.

– Да ногами-то зачем, голубчик? Руками-то безопасней ведь.

– Отстань, бабка! Что ты понимаешь? Ногами надо.

Пришел к Борьке товарищ. Товарищ сказал:

– Здравствуйте, бабушка!

Борька весело подтолкнул его локтем:

– Идем, идем! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция.

Бабка одернула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами:

– Обидеть – что ударить, приласкать – надо слова? искать.

А в соседней комнате товарищ говорил Борьке:

– А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная.

– Как это – главная? – заинтересовался Борька.

– Ну, старенькая… всех вырастила. Ее нельзя обижать… А что же ты своей-то так? Смотри, отец взгреет за это.

– Не взгреет! – нахмурился Борька. – Он сам с ней не здоровается.

После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку:

– Обижаем мы тебя?

А родителям говорил:

– Наша бабка лучше всех, а живет хуже всех – никто о ней не заботится.

Мать удивлялась, а отец сердился:

– Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня – мал еще!

Бабка, мягко улыбаясь, качала головой.

– Вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растет! Я свое отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьете, то не вернете.

Перед праздником возилась бабка до полуночи в кухне. Гладила, чистила, пекла. Утром поздравляла домашних, подавала чистое глаженое белье, дарила носки, шарфы, платочки.

Борька удивлялся:

– Когда это ты навязала, бабка? Ведь у тебя глаза старые – еще ослепнешь!

Бабка улыбалась морщинистым лицом. Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами.

– Чего это ты такая разрисованная? Старая очень? – спрашивал он.

Бабка задумывалась.

– По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать.

– Как же это?

– Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала – ложились на лицо морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось.

Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели все лицо такими нитками затянется?

– Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей…

Была у бабки заветная шкатулка с двумя замками; никто из домашних не интересовался этой шкатулкой.

Борьку одолевало любопытство:

– Что там у тебя, бабка?

– Вот помру – все ваше будет! – сердилась она. – Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим-то вещам!

– Все равно открою!..

Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук. Тогда Борька испугался… бросил ей шкатулку и убежал.

За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у нее стала круглая, ходила она тише и все присаживалась.

– В землю врастает, – шутил отец.

– Не смейся над старым человеком! – обижалась мать. А бабке в кухне говорила: – Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь. Пошлешь вас за чем-нибудь и назад не дождешься.

Умерла бабка перед Майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. Борька долго глядел на мертвую бабку и вдруг опрометью бросился из комнаты. Бегал по улицам и боялся вернуться домой. А когда открыл дверь, отец и мать были уже дома. Мать плакала. А отец вполголоса утешал ее:

– Пожила – и довольно. Мы ее не обижали, терпели и неудобства и расход.

На другой день бабку схоронили…

Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.

– Мой еще, – сказала она и низко наклонилась над сундуком. – Мой…

На самом дне загремела шкатулка.

– Без ключей не открыть, – сказал Борька и отвернулся.