Диадох, Феолипт, Симеон Н. Богослов, Илья Экдик

46

Когда важничающее тщеславие воспламенится при наших братьях, или приход странников обретет поводом для своего зла – хорошо обычному образу жизни предоставить умеренное отдохновение: так бездействующим и даже оплакивающим приложение руки беса отошлем, и правило любви рассудительно исполним, и через послабление тайну воздержания сохраним.

47

Пост имеет похвалу сам по себе, но не у Бога; он как инструмент, желающих располагающий к здравомыслию, потому подвизающимся в благочестии нельзя много мудровать на нем – но только в вере в Бога достигать исполнение нашего намерения. И умение в искусстве инструментами профессии не хвалится как результатом, но любое (из них) ждет образ приложения рук – чтобы по нему показать точность искусства.

48

Как земля, орошаясь в меру, в себя полагаемые семена изводит чистыми и с множайшим прибавлением, а напаиваясь сильными дождями, терния несет и репей, так земля сердца, когда вино употребляем в меру, свои природные семена отдает чистыми и сеемое в себя от Святого Духа вознесет весьма многоплодным и растущим хорошо; но если от многопития отсыреет, поистине терния несет – все свои помыслы, да репейники.

49

Когда ум наш волнами многопития плывет, из-за остращения не только на образующиеся во сне образы от бесов взирает, но и выдумывая в себе благолепные виды, влекущие свои мечтания с жаром употребляет. Когда сообщающиеся органы разогреются кипением вина, великая нужда уму представить себе приятный образ страсти. Правильно для нас вреда излишествования избечь, применив умеренность. Когда ум не имеет удовольствия, тянущего его к живописанию греха – пребывает совершенно немечтательным и к лучшему неизнеженным.

50

Никакие приготовляемые напитки, которые подлинно застольными зовут выдумывающие это понятие, естественно для введения в утробу множества пищи – нельзя взыскивать хотящим наказать пухнущие части тела. Не только качество их бывает наносящим вред телам подвизающихся, но и само бессмысленное смешение сильно уязвляет богоносную совесть. Чего недостаток в природе вина, чтобы примешиванием внося приправы, терпкость его смягчалась?

51

Наш Господь и этого священного жительства учитель Христос Иисус при страдании от служащих дьявольским повелениям отпил уксус, чтобы оставить нам ясный пример расположения священных подвигов. Это говорит: сладкими напитками и пищей нельзя пользоваться подвизающимся против греха, но более с выдержкой терпеть горечь сражения. Пусть к досаждению губкой с уксусом приложится и копье, чтобы в примере образ нашего очищения дан был совершенно: второе – острота собственно подвигов, первое – всегда очистительность совершенства.

52

Хождение в баню никто не объявит бестолковым или нелепым, однако, ради воздержания воздерживаться от этого и мужественно, и здравомыслено. Тогда это приятное увлажнение наше тело не изнежит, и не начнем вспоминать о бесславной наготе Адама и разуметь о применении листьев для прикрытия вторичного срама. Недавно вырвавшиеся из жития совершенной погибели более через красоту здравомыслия с чистотой своего тела должны соединиться.

53

Во время недуга нет запрета звать врачей – из человеческого опыта ожидалось сложиться искусству, и издавна лекарства существовали. Неверно надежду о исцелении иметь на них, но – на нашего истинного спасителя и врача Христа Иисуса. Это говорю исполняющим намерение воздержания в монастырях или в городах, из-за невозможности благодаря случающимся несчастьям имения ими согласно любви действия веры непрестанно, и ради в тщеславие и в искушение диавола их не впадения, из-за которых кто-то из них обещает врачей больше не звать. А кто осуществляет отшельническое житие в пустынных местах, среди двух или трех единонравных братьев, в какое бы не впал страдание – с верой пусть приводит себя к одному Господу, исцеляющему наш любой недуг и любую язву – имеет он достаточную после Господа исцеляющую недуги пустыню. Такой относительно действия веры никогда не оскудеет, и более ни в чем выказывание добродетели терпения не обретет, доброй пустыней пользуясь, завесой – чего ради «Бог вселяет единомышленников в дом».

54

Если случающиеся с нами расстройства тела сильно ненавидим, знать должно – душа наша еще порабощается пожеланиями тела и желает материальное довольство, и не только не хочет уйти от благ жития, но и за большое неудобство считает из-за недугов невозможность пользоваться его радостями. А если тяготы недугов она принимает с благодарением – извещается, что от пределов бесстрастия недалеко и смерть по-сути как причину истинной жизни с радостью ждет.

55

Душа разлучиться с телом не захочет, пока ее расположение к видам (природы) не станет безразличным. Все чувства тела вере противостоят и находятся в преходящем – а она хвалит многоценность только грядущих благ. Итак, о деревьях раскидистых и тенистых, о источниках прекрасно текущих и лугах пестрых, и домах благолепных, и родственных схождениях не следует размышлять подвизающемуся; ни, случись, вспоминать честное торжество – но с благодарением пользоваться необходимым и житие вменять в странный путь, пустой от любого плотского расположения: лишь так стеснив нашу мысль, всю ее обратим вслед вечного пути.

56

Что зрение, вкус и прочие чувства, если сверх меры используем их, расхитят сердечную память, поведала нам первая Ева: пока на запретное древо сладко не воззрела – прилежно помнила божественное повеление и покрывалась крыльями стремления к божественному, отсюда не ведая своей наготы, а когда с услаждением древо узрела и с сильным желанием его коснулась, и далее с энергичным удовольствием от плода его вкусила, сразу донаслаждалась до телесного сплетения – как нагая, со страстью соприкоснувшаяся, и по плода мнимой приятности все свое желание отдала вкушению сиюминутного, добавив к своему и падение Адама – и впредь ум человека с трудом может помнить о Боге и о Его заповедях. Мы же, с непрестанной памятью о Боге всегда в глубину нашего сердца взирая, пусть как подслеповатые на глаза идем этим жизнелюбивым путем; хранение всегда неоперенным устремление своих очей – для философии поистине духовной. Этому учит нас и многоискуснейший Иов – «если пошло в след ока сердце мое». Этот принцип бывает признаком отличного воздержания.

57

Всегда пребывающий в своем сердце отступает от радостей жития: духом идя, желание плоти уведать не может и далее совершает путь под охраной добродетелей, добродетели имея «стражами чистоты града»; и впредь бесполезны выдумки бесов на его счет – пусть иногда стрелы вульгарного влечения и достигнут окон естества.

58

Когда радостей земли душа наша более не вожделевает, часто уныние вкрадывается в ее ум – с удовольствием держаться мысленного служения не позволяя и не оставляя ясное пожелание грядущих благ, и слишком обессмысливая временную жизнь как достойного дела добродетели не имеющую, и само внимание уничижая как многим другим по достоинству данное, однако, совершенно ничего не обещающее значить для нас. Этой уморяющей и разленяющей страсти мы избежим, если для нашей мысли поставим очень тесные границы, взирая только на память о Боге. Так вернув свою теплоту, от этого неразумного разлада ум сможет уйти.

59

Ум, если все его пути заградим памятью о Боге, всегда требует от нас исполнить дело, должное ему – свободное движение, и надо дать ему только «Господи Иисусе» на все осуществление намерения – «никто не может назвать Иисуса Господом не в Духе Святом». Но пусть так кратко определив, всегда внутри себя это он понимает, чтобы не совратиться в мечтание; и кто в глубине сердца это святое и славное знание разумеет непрестанно, некогда сможет увидеть свет своего ума. Кратким воспоминанием мысли держась, в чувстве изрядном всю находящую на душу скверну оно пожигает – «наш Бог – огонь поглощающий»; и впредь Господь зовет душу к великой любви своей славы, и благодаря памяти ума надолго оставленное славное и многожеланное Его имя и теплота сердца привыкание к любви Его благости и далее полное отсутствие связывающего нас всегда творит – это и есть многоценная жемчужина, которую можно стяжать, ради нее продав все имение, и о обретении ее иметь неизреченную радость.

60

Есть радость начальная, и есть другая – завершающая. Первая бывает причастна мечтанию, вторая имеет силу смиренномыслия, а между ними – боголюбивая печаль и без боли слезы: «В большой мудрости много разума, а прибавивший разум прибавит болезнь». И сначала надо начальной радостью призвать душу к подвигам, а затем ее повинить и впредь истиной Святого Духа испытывать о сотворенном зле или какие еще творит мечтания: «В обличении о беззаконии наказал человека и как паутину истончил душу его» – чтобы при божественном обличении как в горниле искушении при горячей памяти о Боге она приняла действие немечтательной радости.

61

Когда душа гневом возмущается или объядением смущается, или недовольством тяжким тревожится, не может ум держать – пусть кто себя и принудить хочет – память о Господе Иисусе: весь лютостью страстей омрачась, пребывает он совершенно чуждым своего чувства, и желание не имеет где запечатлеть свою печать, чтобы при жестокой памяти о бывающей от страстей дикости мышления ум нес устроение раздумья незабвенно. А если вне этого будет – даже если забвением вожделенное ненадолго незаметно украдется, тут воспользовавшись своим свободным движением, снова с теплотой он примется за эту многожеланную и спасительную охоту: имеет тогда с собой свою радость душа, и поучающую, и совопиющую – «Господи Иисусе», как когда мать указывает, а затем поучается со своим отрождением имени отца, пока вместо другой не входит она в навык, как подобающая младенцам – отца, даже когда спит, звать, беседы. И говорит апостол: «Так Дух помогает нам в немощи нашей; ведь о чем молиться, как подобает, не знаем, но сам Дух неизреченными воздыханиями ходатайствует за нас». Пока при усовершенствовании молитвенной добродетели мы младенчествуем – во всем себе требуем помощи, чтобы всеми нашими помыслами, от всего расположения охватывающими и радующимися, к Его неизреченному удовольствию, и к памяти о Боге и нашем Отце, и любви мы подвигались – поэтому когда Им Бога Отца располагаемся звать, в себе непрестанно восклицаем: «Авва Отче!» – как снова говорит божественный Павел.

62

Обычно гнев более других страстей смущает и возмущает душу – но бывает, великую ей приносит пользу. Когда против нечествующих или иначе бесчинствующих, чтобы были спасены или устыдились, его без смущения мы употребим – ходатайствуем прибавление ей кротости, потому что с намерением Бога о благости и праведности совершенно сходимся; и когда женоподобие ее сурово подвергаем гневу – часто получаем мужество против греха; и когда в сильном упадке духа бесу тления вдохновенно запретив, выше возношения смерти рассудим – нельзя сомневаться; чему Господь да научит нас дважды: когда аду в Духе Он запретил и себя возмутил – хотя без возмущения одним желанием творит все необходимое, так душу Лазаря телу Он возвратил; и мне кажется, что здравомысленный гнев скорее как оружие предоставлен нашей природе от создавшего нас Бога, который если Ева употребила бы против змея – никак не воздействовалась бы тем страстным удовольствием; и мне видится, что по ревности к благочестию вместе со здравомыслием использующий гнев – на весах воздаяния всегда обретется более искусным, чем из-за труднодвижимости ума совершенно в гнев не подвигающийся. Второй явится с необученным управлением человеческого ума, а первый всегда в страхе Бога учась воздержанию и сражаясь на конях добродетели, в центр строя бесов ведет колесницу, которую при взятии божественного Илии обретем в Писании нареченной колесницей-Израилем: прежним иудеям четыре добродетели хорошо показал, обратившись, Бог – и на огненной колеснице взят был такой здравомыслящий мудрости питомец, свои, кажется мне, добродетели как лошадей употребивший в Духе, подхватившем его дуновением огня.

63

К святому вниманию приобщившийся и сладости Бога вкусивший не должен возводить на кого-то суд и отсуживать, пусть и то, во что он одет, отнимут – ведь праведность князей мира сего всецело побеждена праведностью Бога – точнее, перед правдой Бога она – ничто. И какая разница между питомцами Бога и людьми века сего как не та, что перед праведностью – их правда оказывается несовершенной, так что одной называться «человеческой правдой», а другой – «божественной праведностью». И наш Господь Иисус не только «укоряем, в ответ не укорял, и страдая, не запрещал», но и отъятие одежды молча стерпел и, скажу больше, Отцу говорил о спасении злодеев; а житейские люди отсуживать не прекратят, пока даже с прибылью к прежнему не возьмут вещи. Так часто их правда, особенно когда на долг взять проценты – начало великой неправды.

64

Нельзя, слышал я от благоговейных вещающих, позволить первым встречным расхитить то, что мы имеем для проживания своих или для спокойствия бедных – особенно если так страдаем от христиан, да не поспособствуем бестолковости нас обижающих, через которых зло терпим. Это не что иное, как по неразумному поводу своего желать больше, чем самого себя – ведь если прекратив молитву и прилежание к своему сердцу, возведу суд на хотящих выказать мне зло – помалу я начну и «проводить суд в преддворье», естественно потому, что защищаемое считаю важнее своего спасения, да не скажу – самой спасительной заповеди. Как я всецело последую повелению Благой вести, велящей мне, «у забирающего твое не забирай», если по апостольскому слову с радостью не потерплю отбирание имеющихся у меня вещей; и никто, отсудив и сколько хотелось отобрав, не освободит от бестолковости лихоимца? Тленные суждения нетленный суд Бога предуставить не могут; подсудный всегда исполняет законы те, по которым ему за вину ответить придется. Значит, насилие хотящих нас обидеть хорошо перенести и молиться за них, чтобы через раскаяние, а не через отдачу нашего, которое отняли, снят был упрек лихоимства: праведность Господа хочет лихоимца, а не лихое имение некогда через раскаяние отобрать у бестолковости свободным.

65

Весьма достойно и всегда в помощь, познав путь благочестия, тотчас нам все сущее у нас продать и от этих денег по Господней заповеди помочь бедным – без того, чтобы из-за желания заповедь исполнять всегда, повеление Спасителя не слушать. От этого сначала нам будет добрая беззаботность, а потом – ненаветная бедность, которая любой неправды и любого суда рассуждает выше по уже не имению нами огня, возгорающегося у имеющих избыток материального; и более других добродетелей смиренномыслие согреет нас и ставших нагими на своем лоне упокоит – согреет как мать, принявшая дитя в свои объятия, когда по младенческой простоте оно далеко отбросит совлеченную одежду, по великому беззлобию более наготой, чем пестротой одеяния тешась: «Господь хранит младенцев. Я смирился – и Он спас меня».

66

Господь взыщет с нас слово о милостыни всецело по тому, что мы имеем – не по тому, чего не имеем; и если то, что я имел дать за долгое время, по страху Бога и по доброте за краткое время расточу, о чем еще, ничего не имея, буду спрошен? Но скажут: «Откуда далее помилуются привыкшие помалу получать помощь из наших устроенных бедные?» – Такой пусть научится из-за своего сребролюбия Бога не упрекать. Не оскудеет Бог, как от начала устраивающий свое творение. И до того, как тот или другой подвиглись к милости, нищие крова и пищи не лишались; и по познанию этого свои желания возненавидевшим хорошо через благое служение нерассудительную похвальбу от богатства отвергнуть – что и есть возненавидеть свою душу; и радуясь о рассеянии денег, и ничего доброго не делая, нашу душу мы весьма уничижим. Пока изобилуем деньгами, мы слишком радуемся, потому что в нас присутствует действие блага при их расточении и радушном служении божественному повелению, а когда все исчерпаем – безмерная печаль и смирение придут к нам, как ничего достойного праведности не делающим, и далее в великом смирении душа обратится на себя, и то, что за день не имеет стяжать от милостыни – обретет себе от терпения, смиренномыслия и трудной молитвы: «Нищий и убогий вознесет имя Твое, Господи». Дар богоразумия приготовится Богом тому, кто сам приготовит себя так, чтобы все бывающее у него отдать ради славы Благой вести Бога, чтобы в боголюбивой бедности нести Благую весть о богатстве царствования Бога. Сказавший, «благость Твою приготовил нищему, Боже», и добавивший, «благовествующему Господь даст слово с силой великой», на это ясно указал.

67

Все дарования нашего Бога добры весьма и всей благости преимущи, но ничто наше сердце не воспламеняет и не движет к любви Его благости так, как богоразумие. Будучи рождением прежде всего благого дара Бога, всегда оно первым даром душе даруется; и нас, радующихся, вместо тленных желаний имеющих неизреченное богатство – слово Бога, прежде сподобит пренебречь всей дружбой с житием, а затем озарит ум наш огнем перемены и сопричастным служащим духам его сделает. И дорогие, искренне предуготовясь, эту добродетель мы да возжелаем: благолепную, всепонятливую, всей беззаботности ходатая, в сиянии неизреченного света питающую ум словами Бога – да не много скажу – вслед за святыми пророками разумную душу с Богом Словом обручившую для неразлучного общения, чтобы и от людей, о чудо – богоданные вещания Невестоводитель присоединил к божественным, чисто воспевающим Бога силам.

68

Часто из-за великой тесноты и обстоятельности молитвенной добродетели ум наш держит молитву с трудом, и радуясь от широты и свободы божественных представлений, занимается богоразумием. Но его желанию много говорить мы свободу не дадим и не позволим сверх меры окрылиться радостью: больше молитвой, псалмопением и святых Писаний чтением займемся – презрев представления человеческого любословия, в которых о вере узнают по словам – да свое то так не сделав, сподобимся слово благого дара смешать с изречениями, и большой радостью и многословием ум разорив, тщеславием позволим стащить его вниз. Во время понимания мы сохранимся вне любого мечтания и от этого почти все в нем на слезные перестроим мысли. Во время безмолвия успокаиваясь и более радуясь от удовольствия молитвы, он не только преждереченных вин вне бывает, но при преуспеянии его в различении и понимании, от великого смирения более и более обновляется в остроте и без труда нагружается божественными представлениями. Но знать должно: молитва любой широты выше и бывает только у того, кто во всем чувстве и с убеждением наполнился святым благим даром.

69

Сначала обычно благому дару в большом чувстве своим светом душу озарить. Потом чтобы нас, радующихся, при прежде бывающих подвигах призываемых от невнимания к вниманию направить в след божественных представлений и в середине подвигов сохранить наше внимание нетщеславным, часто неведомо она задействует в богоразумной душе свои тайны – и нам, покинутым, должно в меру печалиться, чтобы более мы были смирены и подчинены славе Господа – и радоваться, благовременно окрыляясь благой надеждой, ведь как большая печаль ведет душу к безнадежию и неверию, так большая радость зовет к самомнению – о еще младенствующих я говорю. Просвещения и оставления – средний опыт, печали и радости – средняя надежда: «терпя, потерпел Господа, и услышал меня»; и снова: «по множеству болезней моих в сердце моем утешения Твои возвеселили душу мою».

70

Как часто отворяемые двери бани внутреннее тепло скоро изгонят вон, так душа, когда хочет много поведать – если и все доброе скажет – эту Симплигаду помышлений беспокойно первым встречным поведывая, свою память через «гласящие врата» разорит, и далее благовременных мыслей лишится, и не соблюдя себя в немечтающем разумении, Святого Духа не имеет. Всегда чуждаясь любого возмущения, благо бежит от многословия как от мятежа. Итак, добро – благовременное молчание, бывающее не иным, как матерью мыслей премудрейших.