Весенних фресок многоцветье (сборник)

Мы покидаем кладбище. За спиной – ярко-жёлтый крест, анютины глазки и «Where did the time go?» Под ногами стелется неровная брусчатка. Где-то за хозяйственной пристройкой раздаётся знакомое «шурх, шурх»…

На паперти храма – нищие в ожидании милостыни. Выгребаю из карманов монеты покрупнее. Одна из побирушек, та, что в сизо-лиловой косынке, одаряет нас ангельской улыбкой. Тут же словно из-под земли вырастает щуплая мужская фигура. Инвалид уже сидит рядом с хромоножкой, мелко крестится беспалой культёй и заученно тараторит:

– Спаси, Господи! Спаси, Господи!

Удивительно, какой же он всё-таки вёрткий и пронырливый, этот нищий.

У церковных ворот мы с Анатолием Ивановичем любезно раскланиваемся. Он спешит на троллейбус, а мой дом через дорогу.

– Ну, до свидания!

– Всего доброго.

Весело ускоряю шаг, тороплюсь. Меня ждут дети, недописанные строчки и кудесница Весна-красна. Анатолий Иванович скрывается в прошлом, там – его сестра, прожитые годы и портреты на могильных плитах.

Подойдя к переходу, я всё же оглядываюсь. Будто почувствовав этот порыв, старик тоже останавливается и радостно машет на прощание. В его блестящих глазах, точно в прозрачных озёрах, отражается золото солнца, синь неба, зелень деревьев… И я понимаю, что глаза эти вовсе не тусклы, как казалось мне прежде. Напротив, они лучезарны и многозначительны, словно сегодняшний день, словно пёстрые цветы и человеческие судьбы, словно долгожданное весеннее многоцветье.

Кукла Мила

I

Где кукла Мила появилась на свет, она и сама не знала. Скорее всего, на одной из фабрик по производству игрушек. Мила вышла очень хорошенькая: румяная, голубоглазая, с круто завёрнутыми ресницами, нежными пухлыми губками и длинными белокурыми локонами. У Милы была мама – добрая улыбчивая девочка, шалунья и всеобщая любимица. Скучать с такой затейницей не приходилось. Девочка всё время играла: то в дочки-матери, то в школу. После обеда она сажала Милу в игрушечную коляску и катала по извилистым парковым дорожкам. Солнце озаряло свежую зелень, мелкий гравий шуршал под колёсами. Прохожие останавливались и восхищались, глядя на куклу и её маленькую хозяйку: «Ах, какие милые, какие обаятельные! Прелесть, да и только!»

Однажды девочку нарядили и повели фотографироваться.

– Не пойду без Милы! Ну можно, можно я возьму её с собой? – заупрямилась та.

Что делать? Взяли и куклу. В фотосалоне Мила оробела, но вскоре успокоилась. Со стен ей улыбались всевозможные красавицы. Горели яркие лампы, а лысый мужчина – фотограф – заглядывал в окошко загадочного чёрного аппарата, щёлкал пальцами и командовал:

– Поверни голову чуть левее, вот так! Замри, не двигайся. Сейчас вылетит птичка. Отлично! Ещё разок. Ну, вот и всё. Готово!

Птичка почему-то не вылетела. Ни кукла, ни девочка так и не поняли, откуда она вообще должна была взяться. Но отсутствие птички никак не повлияло на качество фотографии. Она получилась отличная: большая, выразительная, напечатанная на толстой матовой бумаге. На этом фотоснимке Мила и её владелица были обворожительны: обе в праздничных платьях, с пышными кудряшками и бантиками, одним словом – красавицы!

Вот так Мила оказалась фотомоделью. А в кого ещё может превратиться хорошенькая куколка? Да в кого угодно! Достаточно надеть корону – и ты уже принцесса. Можно стать актрисой, врачом, певицей и машинисткой. Стоит только захотеть. Мила и вправду очень хотела начать новую интересную жизнь. Но заботливая девочка уже грозила ей пальцем:

– Это не так просто. Всему нужно учиться. Для начала – поступи в институт. А я помогу: сделаю тебе взрослую причёску и смастерю билеты. Это такие маленькие листочки, на которых написаны сложные вопросы. Ответил на вопрос – в институт поступил, не ответил – не поступил.

Началась новая игра под названием «подготовка к экзаменам». За окнами бушевала молодая листва. Необходимые знания никак не лезли в тряпичную головку, а безжалостные детские пальчики всё совали под нос опостылевшие экзаменационные билеты:

– Учи, учи, учи!

Тут-то и произошло нечто совсем неожиданное. Мила влюбилась. Да не в кого-нибудь, а в писаного красавца по имени Ванька-встанька, в неугомонного озорника с каштановой завитушкой на лбу. Вот уж интересная это игра – любовь! Игрушки целовались на скамейке под ветвистой липой и клялись в вечной верности. Но весёлый неваляшка принадлежал конопатой соседке, которая вместе с родителями уезжала на море. Так влюблённые и расстались. Ванька укатил в солнечную Ялту, а зарёванная Мила осталась дома.

«Чух-чух-чух», – пыхтел удаляющийся поезд.

«Тук-тук-тук», – стучало разбитое сердечко.

– Не плачь, моя бедная, не плачь, несчастная! Будет и у тебя настоящий жених! – приговаривала девочка, доставая с полки упитанного целлулоидного голыша.

Свадьба – это тоже очень красивая игра. Торжество удалось на славу. Всё как положено. В руках невесты букетик из белых ромашек, на голове тюлевое покрывало, одно из тех, которыми бабушка украшала необъятные пуховые подушки. И гости в полном сборе: картонная балерина, жёлтый барбос с атласным бантом на шее, новенькая грузовая машина, свинья-копилка, немецкий заводной слон. Все веселились от души. Кавалеров не хватало, но куклы не обращали на это внимания, танцевали друг с другом. Яркие юбочки лихо кружились в воздухе, а раздухарившийся слон медленно перебирал железными ногами и неуклюже вальсировал то с одной, то с другой хохотушкой. Вот уж смеху-то было!

А потом начались серьёзные взрослые игры. Мила играла в семью. Она исполняла роль примерной жены и матери двух маленьких непослушных голышей. Ух, тяжело!

– Вот тебе помощница, – сказала девочка и поставила на стол толстую краснощёкую матрёшку. Мила не очень обрадовалась такому соседству, но понемногу свыклась. Конечно, деревянная матрёшка была грубовата и неотесанна, но зато отличалась простодушием и сердечностью. Этих качеств как раз многим недостаёт. Гораздо сложнее было смириться с привычками непутёвого мужа.

«Ну стал бы он хоть немного другим! – мечтала Мила. – Таким же шустрым и бойким, как Ванька-встанька».

К сожалению, целлулоидный голыш был не Ванька-встанька. Он играл по своим правилам, которые требовали умения «хлопнуть по маленькой» и «сообразить на троих».

Играл голыш, играл и доигрался до настоящей беды. Однажды беспородный щенок Джек увидел его брошенным на дворовой лавке. Со всей силой молодого звериного организма пёс вцепился клыками в хрустящий целлулоид. Голова, руки и туловище голыша были так изуродованы, что узнать его оказалось практически невозможно. Хоронили несчастного в старой обувной коробке.

«Кап-кап-кап», – лились кукольные слёзки.

Всё-таки похороны – это очень печальная игра. На поминки пришли самые близкие: картонная балерина (уже сильно истрёпанная и помятая); грузовая машина без передних колёс; жёлтый барбос с оторванным бантом; слон, который утратил чудесную способность передвигать ногами. Свиньи-копилки не было, к тому времени она уже разбилась.

Теперь Миле досталась роль вдовы. Кукла загрустила. Её ручки поникли, румяные щёчки побледнели, даже посерели. Блестящие глазки-бусинки и прежде никогда не закрывались, а от горя вовсе остекленели. Но игра продолжалась. Такая уж доля у взрослых кукол: надо играть в работу, надо играть в хозяйство. И всюду только надо, надо, надо…

Фарфоровые гимнастки, которые жили за створкой серванта, стояли выше всех игрушек. Поэтому они первыми заметили, что к Миле начал наведываться холостой сосед – плюшевый мишка, такой грузный и неповоротливый, но всё-таки ужасно обаятельный. И начались вечерние посиделки. Для своей любимицы девочка сшила новое ситцевое платье, смастерила жемчужное ожерелье и колечко из конфетной фольги. Мила преобразилась. Она угощала мишку чаем. Игрушечный сервиз был праздничный, беседы – задушевные, пироги с повидлом – вкусные. Так они играли до тех пор, пока эта игра всем не надоела.

– И чего без толку таскается! – возмущалась матрёшка, умевшая «зреть в корень».

– Он нам мешает! – кричали капризные голышки.

– Каждый день встречаются, а какой в этом смысл? Любит он её или нет? – гадала картонная балерина.

«Ах, пустое это всё, пустое», – решила Мила и перестала пускать медведя на порог.

Расстроился мишка или нет, Мила так и не поняла. Расставание – это такая игра, где никогда не поймёшь, кто выиграл, а кто проиграл. Позже фарфоровые гимнастки рассказали, что плюшевый кавалер начал наведываться на чай к разноцветной пирамидке, стоявшей в гостиной. Почему бы и нет?

Время шло, и постепенно к Миле прицепилась новая игра – в больницу. Ох уж, не очень-то весело играть роль больной. Но Мила не жаловалась, ведь резиновый Айболит всегда приходил на помощь. Он выписывал горькие лекарства, ставил кукле градусник, а иногда даже делал уколы.

Вы думаете, что только люди стареют с годами? Нет. Всё на свете когда-нибудь дряхлеет, изнашивается. Со временем Мила стала совсем ветхой. Ватные ножки отваливались, голова трещала по швам, кукольное сердечко билось с перебоями. Вместе с другими игрушками Мила подолгу сидела на высокой бабушкиной кровати, смотрела на блестящую хромированную спинку этого старомодного ложа, на белые тюлевые покрывальца, украшающие пуховые подушки, и вспоминала прошлое. Всё окружающее давно стало антиквариатом. Кукла и сама превратилась в антиквариат – такую же редкость, как кровати на панцирных сетках, пышные перины и узорчатые подзоры. Игра закончилась. Когда-то нежное личико поблёкло, материя на нём сморщилась и потемнела от времени, волосы поредели, утратили свой золотистый оттенок. Густые ресницы выпали, но глаза остались прежними: блестящими и ярко-голубыми, словно небо. Одна за другой куда-то пропали знакомые с детства куклы-подружки. Наверное, их отдали соседской ребятне. Исчезла потускневшая и треснувшая в нескольких местах матрёшка, исчезла картонная балерина, исчез немецкий заводной слон. Вскоре исчезла и бабушкина кровать, которую заменили современным мягким диваном. Мила пылилась в дальнем углу комнаты. Потом не стало и её. Скорее всего, Мила попала на свалку, куда выбрасывают старые, отслужившие свой век вещи. А может быть, переселилась в специальный игрушечный рай. Ведь наверняка существует такой рай, куда отправляются сломанные куколки, рваные мячи, убитые оловянные солдатики и потёртые плюшевые зверушки…

II

Милина хозяйка, кстати говоря, её звали Люся, к тому времени повзрослела и превратилась в симпатичную девушку. Фигурка у неё была складная, губки пухлые, глаза светлые, а волосы русые, с приятным тёплым отливом. Загляденье! Люся уже закончила десятилетку и готовилась к вступительным экзаменам в вуз. Поступать она надумала в политехнический. Это был очень популярный институт, и абитуриентка гордилась своим выбором. Когда-то прежде она мечтала стать учительницей, стоять у школьной доски с толстой книгой и указкой в руках. Потом решила быть актрисой, такой, как Вертинская или Ларионова. Нет, лучше – певицей. Очень хотелось выступать в «Голубых огоньках», блистать на сцене. Для этого нужно, чтобы узкое чёрное платье обтягивало грудь, а на вороте переливалась вышивка из блестящего стекляруса. Позже, начитавшись приключенческих романов, Люся надумала сделаться геологом, колесить по бескрайним сибирским просторам в поисках редких минералов и ценных пород. Теперь все детские фантазии казались несерьёзными и даже смешными. Люся вступала в настоящую взрослую жизнь и для начала распрощалась с наивной косичкой. Возвращаясь из парикмахерской, она гордо несла голову, на которой красовалась модная «фантазия» – последнее достижение современных цирюльников. Вступительные экзамены были уже на носу, но предаваться зубрёжке совсем не хотелось. В пыльном городе стояла нестерпимая жара, и Люся отправилась на дачу. Там и воздух был чище, и мысли свежее.

– Учи, учи, учи! – заставляла себя Люся, а сама всё отрывалась от скучных учебников и смотрела в окно. Она припоминала, как когда-то, маленькой несмышлёной девчонкой, бегала по этим дорожкам, таская за собой смешную тряпичную куклу. Тогдашняя Люся мечтала о невероятных чудесах, о сказочных приключениях. И вот теперь всё самое интересное только начиналось.

Первое увлекательное приключение произошло с Люсей уже в тот же день. Она влюбилась. Дачный сосед Ваня Корсаков теоретически был моложе Люси лишь на пару месяцев, а практически отставал от неё на целый учебный год. Он только что закончил девятый класс. Но эти подсчёты казались бессмысленной формальностью. Крепкий широкоплечий Иван был на целую голову выше миниатюрной Люси, к тому же он казался намного смелее, раскованнее. И всё этот мальчишка знал, всё видел! Он зачитывался Ремарком и Хемингуэем, отдыхал в пионерском лагере «Артек» и был лично представлен известному поэту Михалкову, который написал слова к гимну Советского Союза. По Ваниным рассказам, тот как-то заходил в их просторную квартиру на Калининском проспекте. Ванин отец продвигался по партийной линии и занимал очень высокую должность (о ней почему-то всегда говорилось шёпотом). Сын тоже строил наполеоновские планы. Он мечтал о своей собственной карьере, о серьёзной работе, такой же важной и самоотверженной, «как у бати». Иван отличался необыкновенной целеустремлённостью. Но сейчас в его жизни были каникулы, ласковые подмосковные вечера, светловолосая девушка и беспокойный аромат цветущего лета.

Влюблённые часто стояли у реки, иногда поднимались на мост, чтобы посмотреть, как бурлят и переливаются бездонные водные потоки. Разговаривать не хотелось. Иван и Люся брались за руки, медленно шли прочь, потом останавливались в тени старых лип и сплетались в неумелых объятиях, как будто сами превращались в гибкие ветви и корни могучих деревьев. Незаметно наступали сумерки. Это значило, что нужно возвращаться домой, а они всё целовались и никак не могли оторваться друг от друга. У палисадника Люсиной дачи юная пара вновь обменивалась поцелуями, теперь уже быстрыми, почти не касающимися губ, такими, чтобы никто не увидел. Никто и не видел.

Дома Люся долго не могла уснуть. Она ёрзала и вертелась в постели, сбивая непослушное одеяло. Успокоиться не удавалось, не получалось, и всё тут. Заброшенные учебники неровными стопками громоздились на старом столе. Люся вздыхала, охала и уже в дрёме представляла себя женой директора завода, министра или дипломата. Одним словом – Ваниной женой.

Незаметно наступил июль, пора было возвращаться в Москву. В судьбе Ивана Корсакова намечались перемены. Его отца переводили работать в Крым. Вроде бы на вышестоящую должность, и вроде бы ненадолго. А может быть, просто подальше от центральной власти. Ванина мать разрывалась между двух огней. Отпускать мужа одного она не хотела, потому что на юге, да и не только там, много ушлых бабёнок, мечтающих заполучить чужого мужика, в особенности если этот мужик крупный начальник. Бросить сына в столице женщина тоже не могла, боялась, что без должного надзора тот свяжется с дурной компанией и пропадёт. В конце концов было решено ехать к морю всей семьёй.

Прощание состоялось под теми же старыми липами. Молодые обнимались, клялись в вечной любви, строили планы на будущее. Ветер растрепал Ванины волосы, и Люся разглаживала эти непослушные каштановые волны своей ладонью.