Войга. Хроники

– А с чего ты решил, что я виновата в их хвори? – Веда прижалась спиной к стене в горнице и принялась ползком пробираться вдоль нее.

– Так, а кто же? – мужчина вопрошающе посмотрел на свою собеседницу.

– А мне почем знать, каких духов эти дураки потревожили?

Лукерья, которая впервые слышала о бедах на селе, не смогла сдержать своего наивного любопытства и высунула голову из-за перегородки, пытаясь разобраться, что именно произошло.

Но ответа на свой единственный вопрос ей получить так и не удалось. Добравшись до угла, Веда вытащила из корзины с травами светящийся голубой камешек и бросилась на незнакомца. Ей удалось повалить тучного мужчину на пол, и она с безумной улыбкой приложила свое оружие к его щеке.

Лицо незнакомца оставалось таким же спокойным, как и прежде. Он лишь устало вздохнул, боковым зрением приметив голубое сияние и, в один миг скинув Веду с себя, поднялся на ноги.

– Колдун? – зашипела на него ведьма и принялась крутиться вокруг себя на четвереньках.

Лукерья лишь раз лицезрела это зрелище, когда сельчане дерзнули не позвать старуху на какой-то праздник. Тогда она сильно на них осерчала. Обернулась черной кошкой и пробежала промеж ног всего скота, призывая на него невиданную болезнь. Ох, и долго они потом прощения вымаливали у ведьмы, не зная, чтобы этакого ей снести, дабы простила она им их глупость.

Вот и сейчас темная пелена уже окутывала тело Веды. Вот-вот и предстала бы она перед ними в новом обличие, но…

Незнакомец быстро подскочил к ней и, схватив за шиворот, швырнул ее в дальнюю стену. Старуха разбила спиной глиняные горшки, некоторые осколки впились в ее кожу. Она изогнулась, а затем согнулась в три погибели, издавая дикий вопль. Мужчина вновь оказался подле нее. Он опустился перед ней на колени и двумя руками вцепился в ее ладонь, что все еще сжимала злополучный камень.

Веда закричала еще сильнее, а затем еще громче.

Мужчина поморщился и схватил лежащую на полу тряпицу. Он скомкал ее и запихал старухе прямо в зубы. Но это лишь слегка приглушило ее крики.

Ведьма принялась кататься по полу, размахивая своей рукой из стороны в сторону. Она даже несколько раз ударила свой кулак о деревянный пол, разбивая его в кровь. Но толку от этого не было. Не размыкались ее проклятые пальцы от всех этих действий.

И вдруг она увидела ее. Ту самую девочку, чье заплаканное, перепуганное лицо сейчас находилось прямо напротив нее. Веда собрала последние силы в кулак и что-то грозно прорычала сквозь свой замызганный кляп. А затем бросила камень прямо в ту, что не так давно сама приютила под своей крышей.

– А! – закричала Лукерья и вновь спряталась за перегородкой.

Она посильнее поджала под себя ноги, сотрясаясь в испуге. Девочка с широко раскрытыми глазами пристально смотрела на все сильнее и сильнее разгорающийся камень перед собой. И она была не единственной, кто с удивлением наблюдал за сияющим предметом.

Незнакомец подошел к ней ближе, потеряв последний интерес к бьющейся в конвульсиях ведьме.

– Как тебя зовут? – спросил он, поднимая камень с пола и пряча его в небольшой мешочек, висящий на своем поясе.

– Лукерья, – дрожащим голосом произнесла девочка.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать… Будет…

– А ты у ведьмы в ученицах была?

– Нет, – она бросила взгляд на истязающую саму себя старуху, а затем быстро отвела его в сторону, не в силах смотреть на ее страдания. – В нахлебницах.

– Сирота?

– Да.

– Знаешь, Лукерья, – мужчина опустился перед ней на корточки и мило улыбнулся. Сейчас его лицо показалось девочке таким добрым и радушным, что она окончательно уверовала себя, что перед ней сидит хороший человек. – Веда совершила грех.

– Какой?

– Видишь, как она мучается?

Девочка быстро кивнула.

– Так она замучила всю вашу деревню. Всех до единого погубила.

Она нервно сглотнула, представляя всех, кого она знала, умирающих вот так… Так же, как и Веда…

– Ты ведь совсем одна теперь осталась? – сказал он, не обращая внимания, что последний дух старой ведьмой еще не был испущен.

Лукерья вновь кивнула головой.

– А знаешь, ты ведь особенная, – с долей восторга в голосе произнес он. И тут же эти слова отразились огоньками жизни в глазах наивного ребенка. Он улыбнулся своей маленькой победе и продолжил. – Если пойдешь со мной, то я подарю тебе новый дом. А еще… Я научу тебя настоящему волшебству. Ты сможешь спасти очень много жизней, а коли останешься… Боюсь, что еще какая-нибудь деревня может погибнуть, и скорее даже далеко не одна…

Последние слова он сказал с неимоверной грустью и печалью, которые тут же отозвались в маленьком сердце неокрепшей души. Что сказать, он знал, что делал…

– Я пойду!

Митяй (228г. до н.э.)

Нельзя сказать, что семья Митяя была уж шибко бедной, но и зажиточными их точно назвать было нельзя. Жили как все: корова, огород да кур десяток. Дела в их доме всегда водились, никто на месте не сидел. Даже самая младшая сестра Митяя, которой, к слову, было всего пять лет от роду, и та всегда была при деле: то матери помочь прибраться, то курей покормить, а то и на подхвате у мужиков подсобить.

Митяй, по местным меркам, уже перешагнул ту самую черту, когда мальчиков в его поселении начинали называть мужчинами. Хотя по внешнему его виду взрослым его точно назвать было нельзя. Не было в его плечах той силы, которой могли похвастаться его братья, а в голосе все еще звучали тонкие нотки горного ручья. Да и похож он был больше на мать, нежели чем на отца: мягкие черты лица, аккуратный нос и пухлые губы делали его внешность довольно привлекательной, но в то же время и по девичьи милой. Однако, по селу говорили, что духом наш парень был силен. Смелости мальчонке было не занимать. Если и случалось местным парням затеять что-то опасное и героическое, то Митяй всегда бежал в первых рядах.

Мало кто догадывался, что страхов у этого юного мужчины был воз да малая тележка, и что главной причиной его, порой безрассудной храбрости, служила как раз-таки его женственная внешность, за которую Митяя так любили дразнить старшие братья.

Больше всего мальчик боялся не упокоенных душ умерших. Ведь именно о них в селе было так много преданий и сказаний. В жизни, правда, никто из местных с покойниками не встречался, но вот лишний раз приврать на эту тему любили все, особенно после чьих-то похорон. Мол, приходил ко мне усопший на заре, с собой звал, а когда я отказался – кинулся за мной в погоню. Причем ноги унести или спугнуть чем всегда рассказчику удавалось.

А вот Митяя от таких историй потом пол ночи кошмары мучали, да и каждый шорох пробирал до самых костей. Но несмотря на это, мальчик всегда тщательно скрывал ото всех свою тайну, зачастую оставаясь наедине с собственными страхами и домыслами.

Вот и сейчас он в глубине души трясся как осиновый лист, пробираясь по ночной тропе к горному роднику. Его послали набрать воды, потому что Дуня, по неловкости своей, разлила последние запасы в доме, за что, к слову, и получила весьма сильный подзатыльник тяжелой рукой своей матери. Это было единственным, что немного успокаивало мальчика в выпавшей ему нелегкой доле.

– Здесь нечего бояться, – говорил он сам себе. – Тут никого кроме меня нет и быть не может. Я не трус. Это просто ветки! Просто ветер! Ничего такого…

Он причитал так всю дорогу, вздрагивая от каждого шелеста и шороха. Но не только его слух зачастую играл с ним злую шутку. Зрение мальчонки так же спешило добавить ему новых впечатлений от поздней вылазки: то костлявая рука из кустов торчит, а то и чья-то нога подножку ставит. Приглядевшись, Митяй, конечно, осознавал, что за плечо его цепанула ветка, а не какое-то чудище, да и споткнулся он о торчащий из земли корень, а не о хладный труп, лежащий на дороге. Но вот послевкусие от таких видений почему-то проходило не сразу.

Мальчик испытал легкую радость, когда добрался до берега родника. Хотя на смену приятному чувству, очень быстро пришли новые опасения. Он вспомнил, как старик Хотен рассказывал жуткую историю: будто бы пару десятков лет назад в этом роднике жених утопил неверную невесту. Только вот неверность ее была пустым наговором завистливой девицы. Жених об этом узнал, но было уже поздно. Тогда все решили, что он спятил от горя, ведь тела девы так и не нашли. Решили на селе, что просто убежала невеста, не желая замуж за него выходить, а он сам от тоски любовной умом-то и тронулся.

Только после этого дела твориться страшные начали, вот и пришлось местным вспомнить про утопленницу, да и не добрым словом ее помянуть. Лишь после третьего трупа поняли сельчане, что обратилась былая невеста в духа мстительного, что всех мужчин подле реки за рукав хватает и в воду тянет топить, не в силах глазом своим покойным истинное лицо своего душегуба признать. Иначе три смерти объяснить, по их мнению, никак было нельзя… Уж больно странно, что за один месяц сразу трое погибли, да и где? В роднике, что ребенку по пояс?

Митяй встряхнул своей кудрявой головой, пытаясь отогнать воспоминания о словах болтливого старика. Вспомнил он, как еще мать говорила, что не было такого, и дед Хотен просто выдумал все, чтобы детвору потешить. Точно, за это-то он и будет сейчас держаться: брешит старик, право, брешит!

Немного помявшись еще с минуту, Митяй все же опустился вниз и зачерпнул ведром воды. Посмотрев на содержимое, мальчик понял, что за пол ведра ему дома спасибо не скажут, а заходить глубже в ледяную воду ему совсем не хотелось. Да и ночи уже не те стали, холодно больно в мокрых штанах до дома идти, путь то не совсем близкий, минут десять ходу будет, а то и больше. Развернулся в правую сторону и в соседних кустах отрыл черпак, местными припрятанный. Запустил он его вглубь, а затем в ведро, а потом еще и еще раз. Он даже злиться начал, что долго процесс сей идет, не очень хотелось ему здесь в одиночестве задерживаться.

С этой мыслью опустил он вновь черпак в воду, да только не потонул он в ней на этот раз. «Камень?», – успокаивая самого себя подумал Митяй и отвел черпак в сторону…