Из найденных хроник одного заседания

И будь вдова Гамильтон менее сдержанной особой, – а она в данном воображаемом случае именно такая, – то она бы немедленно потрясла бы слух окружающих едоков вопросительностью: «Что это всё значит?», – тем самым вызвав у всех сидящих за столом невольный приступ самокритичности. Где все сидящие за столом, одновременно, вначале бросились тревожно оглядывать почему-то свои штаны или юбки, куда, по мнению вдовы Гамильтон, упала некая, только ею увиденная недопустимость в виде крошки хлеба или чего более существенного, той же капли супа. При этом никому на ум и прийти не может факт того, что вдове Гамильтон, чтобы увидеть эту их оплошность, пришлось бы предельно постараться для этого. Да и к тому же сам факт такой приметливости, не укладывается в свод правил поведения за столом, но разве об этом сейчас, в таком-то волнении, упомнишь.

Но слава тому, кто предусмотрел использовать по своему назначению салфетки, расположив их в нужных местах, так что можно было за себя вздохнуть с облегчением, чего не скажешь о сидящих за столом других людях, которые вслед за самокритичным взглядом, подверглись критичному осмотру своих соседей. Ну а там конечно, не столь радужная картина, как у самих смотрящих, даже не смотря на всё их видимое следование установленным правилам. И это понятно, ведь только взгляд со стороны позволяет увидеть тот самодовольный субъективизм, которым льстят себя все соседи.

А ведь когда, как в этом случае, вопрос прозвучал так смело и неожиданно, то это не может, а весьма вероятно может, застать врасплох оказавшиеся в эпицентре этих событий людей, которые сами не ожидая того, вдруг обнаружили на своих и соседних лицах выражение хоть и страха, но всё же искренности.

И вот тут-то многие, да практически все, за исключением вдовы Гамильтон, при виде может быть с самого детства знакомых лиц, начинают понимать, что они их совершенно не знают, в первый раз видя их такими… Живыми. Что заставляет их более пристально вглядываться в них. Но уже поздно, возврат в тень защитной маски непроницаемости, неизбежен. И всем приходится довольствоваться ухваченными моментами.

– И чего лыбится, сволочь. Может чего-то во мне увидел не то? – заволновалась за себя и за свою причёску леди Бенкли, при виде этой улыбчивой, переходящей в радость, уставившейся в неё как в одну точку, физиономии доктора Пинки. – А может у меня не здоровый цвет лица? – вдруг ахнула от страха леди Бенкли, обнаружив на лице доктора Пинки слишком здоровый цвет лица, в особенности в области пресмыкающегося перед рюмкой носа.

Но леди Бенкли может столь сильно не переживать за то, что ей далеко до такой лицевой здоровости доктора Пинки. Ведь его здоровый цвет лица, – а здесь в банкетном зале дворца, таким лицевым благополучием, никто кроме принца Вторита не мог бы сравниться с доктором Пинки, – был результатом его долгих усилий на поприще возлияний внутрь различного рода, вплоть до экспериментальных, лечебных средств. Среди которых были и такие, о которых и сам доктор Пинки, большой знаток всех этих средств, не был готов распространяться.

– Да на одну его рожу посмотришь, как отпадает вся охота есть. – Глядя на славящегося своим слоённым, как пирог лицом (имеется в виду, что оно было многогранно), сэра Дибенса, грубеет лицом не слишком стройная, но стремящаяся к этой идеальности, леди Интерес. Но тут вдруг, неожиданно вслед за этим, она наталкивается на невероятно показавшуюся ей интересной мысль, – а зная леди Интерес, можно предположить, что эта её мысль имела диетическую направленность, – что в один момент меняет её отношение к сэру Дибенсу, который становится перед фактом своего чрезвычайного удивления, при проявлении такой видимой симпатии к нему со стороны леди Интерес, которую он терпеть не мог и она до этого момента отвечала ему тем же.

И хотя все эти взгляды друг на друга столь разнились, всё же все они были единодушны в одном, своём видении вдовы Гамильтон. – Чёрт возьми, всю эту аристократию! – Первое, что пришло в голову всем гостям, когда они вернувшись к себе, осмыслили заданный вслух вопрос вдовы Гамильтон. – И умеет же она так туманно обосновывать свои претензии на аристократизм. – Убеждающе сжали свои губы всё те же гости.

– Может оттого, что они на самом деле туманны. – Неожиданно в чьей-то, так и не выкорчеванной от плебейства душе, мелькнуло основанное на зависти сомнение. Но оно было тут же развеяно поднявшимся роем голосов кандидатов на эту претенциозность. – Не просто туманны, а очень туманны! – Лица сидящих за столом людей накрыл туман обоснованности, с которым они благоговейно посмотрели на вдову Гамильтон. И только Претендент находился в некоторой конфронтационной оппозиции к вдове Гамильтон, о чём он не собирался умалчивать, сейчас же обратившись, а вернее сказать, слишком много себе позволив, отвечая вопросом на вопрос вдовы. А ей, между прочим, и сэра Гамильтона, оставившего после своей скоропостижной кончины столько вопросов и загадок (и главный из них, где всё состояние?), по горло хватает.

– Как будто вы, леди Гамильтон, не знаете, при ваших-то взглядах на меня. – Берёт с умышленным подтекстом слово Претендент, умело дополняя его новой атакой ноги на ногу вдовы, которая не выдерживает такого напора мысли и действий Претендента и, склонив свою голову на бок в искусственном обмороке, выдаёт себя, погружая сидящих за столом в смятение. Из которого только одно и может вывести, и выводит – прыск смеха Претендента.

Что и говорить, а прыскающее поведение Претендента (а ведь он ещё не дал возможности ответить вдове Гамильтон), к которому случайно он прибег под воздействием своего воображения, ни в какие своды правил поведения в приличном обществе за столом не входит, и вдова Гамильтон даже теряет самообладание и позволяет себе лишнее, – поинтересоваться у этого невежды, что он тут увидел смешного?

– Вы даже себе представить себе не можете, что. – Хотел было тут же расстаться с вдовой Претендент на руку её дочери, таким образом ответив ей. Но ведь эта вдова прихватит с собой и мисс Гамильтон, а это для него недопустимо и, пожалуй, скучно. И Претенденту пришлось срочно скорректировать свой ответ. – Да тут такая путаница в голове возникла. – Серьёзно проговорил претендент, глядя на вдову Гамильтон, которая судя по её проникновенному взгляду, как раз что-то подобного подозревала насчёт него. – Да и как она не могла возникнуть, – тихо произносит Претендент, опустив голову и глаза в тарелку. И, пожалуй, вдова Гамильтон готова его простить, но не успевает, как вдруг он резко поднимает вверх свою голову, отчего вдова готова вслед за своим сердцем упасть со стула, и с вызовом бросает ей в лицо практически вызов, – ведь я сижу напротив вас и всё вижу.

Ну а пока вдова Гамильтон находится в прострации, у претендента есть время для того чтобы спокойно доесть свой суп. К чему бы он немедленно и приступил бы, после того как подмигнул улыбающейся мисс Гамильтон, если бы всё это он в своей голове не надумал, ища для себя ответы на этот полный ярости взгляд вдовы Гамильтон.

– Совершенно не даёт сосредоточиться, одна путаница в голове. – Стиснув зубы, глядя исподлобья на вдову Гамильтон, подумал Претендент, не спеша проглатывать ту ложку супа, которая или точнее будет сказать (а здесь, в этом обеденном месте, как оказывается только такими понятиями и оперируют), сам перевалочный процесс из одного сосуда (тарелки) в другой (человека), и вызвал такой не восторг у вдовы Гамильтона.

– Хм. – Претендент вдруг натолкнулся на новую мысль, заставившую его задуматься и задержать во рту суп до первых распоряжений мозга. – А ведь иной выбор, только на первый взгляд ведёт к другому результату. И тут дело не только в том, что твой выбор подразумевает и выбор самого тебя, но и немаловажное значение имеет то, что заставляет тебя делать этот выбор. Где возможно, что цель, ради достижения которой выбирается та или иная дорога, не есть основная цель, а сама избранная для её достижения дорога, как раз и включает в себя все те достижимости, которые и должен приобрести для себя идущий к своей цели человек. И он всегда делает свой выбор на основе того, что ему не хватает. При этом быстрое достижение цели, редко его не удовлетворяет. И что же тогда мне нужно? – Претендент поочередно посмотрел на вдову Гамильтон и на её дочь.

– Ну, здесь выбор очевиден и не обсуждается. – Резюмировал себя Претендент. – Но только не сам путь достижения желаемого. Где можно будет для себя отыскать то, чего так в жизни не хватает. – Поправил себя Претендент.

– И что же тебе не хватает? – задался вопросом к самому себе Претендент.

– Вот так сразу и не скажешь. – Ответил самому себе Претендент и, многозначительно посмотрев на вдову Гамильтон, задался вопросом. – Может быть опасности?

– Ты в этом уверен? – Претендент проглотил суп и, выдвинув свою ногу под столом в сторону ноги вдовы Гамильтон, тем самым дал свой ответ самому себе». – Тут вдруг вмешивается Председатель, и своим: «Вопрос услышан. Заворачивай. Следующий!», – на этом ставит свою точку.

Глава 2

Вопросы выбора. Куда?

Почему путник, как правило, в богатырском обличие, на развилке дорог своего пути, нередко встречает указательный камень (в то дикое, былинное время, практически в каменном веке, даже несмотря на умение обрабатывать железо, технические возможности дальше камня не пошли – наверное, экономически нецелесообразно было использовать другие материалы) с тремя предложениями?

По всей видимости, потому, что сторон света четыре, а с одной стороны, где ему теперь всё известно, путник как раз и пришёл сюда, чтобы ознакомиться с другими, пока неизвестными ему световыми предложениями, а это, пожалуй, с положительной стороны характеризует самого путника, с этой его тягой к знаниям, да и вообще, он разносторонний человек.

Хотя возможно, что этот камень был только фигуральный – дорога была скучная и долгая, и путник невольно задумался или вообще задремал, и когда он очнулся, в результате того, что его конь под ним остановился на развилке дорог, не решаясь за своего хозяина делать выбор, то ему спросонья и померещился или привиделся этот каменный указатель. В общем, это не столь важно (давай-те всё же оставим камень для наглядности), когда перед путником встал более насущный вопрос – куда и в каком направлении ему дальше пойти?

Правда, прежде чем обращаться с таким вопросом к себе, было бы неплохо поинтересоваться у своего коня – а куда бы ему было желательней идти? Всё же идти ему, а не путнику. Но конь скотиной был сознательной, да и его бессловесность провоцировала путника на своё понимание нужд коня, который был готов пойти хоть на край света за своим хозяином, в общем, путник не стал за зря время тратить, интересуясь нуждами своего коня (может быть он тоже есть фигуральная проекция), а приступил к изучению выбитых на камне предложений.

Ну а там, ничего нового и строго по списку:

– Налево пойдёшь – богатому быть.

– Направо пойдёшь – женатому быть.

– Прямо пойдёшь – живому не быть.

«Это значит, что прямые пути не всегда путёвые», – сразу же сделал вывод путник, после того как окинул взглядом камень.

Что ж, вставший перед этим, частично заманчивым, а отчасти не очень, выбором путник, а может и искатель приключений, что не мешает ему быть богатырём и героем в душе, быстро приняв во внимание все эти предложения, решает для начала рассмотреть ближайшие к нему предложения – женатым и богатым быть. Таким образом, он решает для себя Гамлетовский вопрос: «Быть или не быть». При этом надо заметить, что хоть времена во все времена и в эти том числе, были непростые, всё же Гамлет, даже не смотря на то, что он был принц, проявил некоторую скупость в своих предложениях, тогда как не выставляющий себя на показ стоящий за камнем герой, что говорит о природной скромности этого былинного анонима, расширил предложение «быть» до двух, включив в него своё дополнение (какое из двух, не совсем важно).

Ну а живым не быть, видимо для путника не столь актуальное, лежащее в дальней плоскости предложение, и с ним можно было повременить (видимо путник умел зрить несколько дальше обычного, в четырёхмерных плоскостях, раз он сумел увидеть, что все эти предложения лежат не в одной, а в разных плоскостях, где прямой путь находится в отдалённой от ближайших предложений плоскости видения).

При этом надо понимать, что каждый человек, даже в своих глазах предпочитает выглядеть храбрым, чем достойным храбрости. И поэтому он быстро придумывает для себя мотивацию объясняющую сделанный им выбор.

– Только глупец без должной подготовки лезет на рожон. – С вызовом и с прищуром в глазах, посмотрев на прямой путь, выразительно заявил путник. – А как говорят. То, что нас не убивает, делает сильнее. Вот и подготовлюсь. – Подводит итог своему разумению предложений путник и переводит свой взгляд в сторону указателя «женатым быть». И в этом, пожалуй, есть свой стратегический смысл. Ведь если вначале решить стать богатым, а потом женатым, то вскоре богатым, с трудом или вообще не быть. Так что такой дальновидный выбор путника говорит о том, что он был не столь экономически безграмотен и обладал природной смекалкой. И скорей всего, после того как он побудет женатым, то у него есть все шансы быть богатым, даже не следуя указаниям на камне.

И вот настал, так сказать, момент для его решительных действий – не всё же время тут стоять.

– А то так окаменеешь и превратишься в архитектурный комплекс. – Усмехнулся путник. – Ну, давай, скорей решай, распутник! – подогнав себя, ухмыльнулся путник, обнаружив переплетающуюся связь между местом его нахождения, мыслями и своим итоговым выбором – всё к одному. После чего зачем-то глубоко вздыхает – может заранее хочет пережить возможное разочарование. Говорят, что если заранее потерзать себя сомнениями, то потом не так будет разочарованно. И со словами: «С богом!», – утряся таким образом все вопросы, направился в выбранную сторону.

Правда не успел он и шага сделать, как вдруг налетевший ветер (в самые решительные моменты, возможно поднявшись из-за резкого разворота головы путника, этот ветер тут как тут) порастрепал смотрящие ему вслед такие любопытные листья деревьев. А им только дай повод (а путник видимо дал), так они своим вопрошанием: «Интересно, а чем он ему, при этом варианте выбора, поможет? А свечки подержать! И то верно. Ну а на самом деле? Для благословения. Ну, ладно», – зашуршат любому его мысли и голову. И хорошо, что путник уже ушёл, и ничего из этого недоумения не слышал.

Ну а там навстречу ему, само собой, понятно и ожидаемо, везде цветы встречаются. И так до тех пор, пока, где-то после того как путник преодолел версту, вдруг сзади до путника, с самым обычным в этих местах именем Илья, доносится зов. Да, кстати, в этих сказочных краях, – одного взгляда по столь сказочно красивым сторонам достаточно, для того чтобы утвердиться в верности этой истины, – берётся за основу и действует своя сказочная система измерений, со своими единицами измерений. Такими как, та же упомянутая верста, семимильный сапог, одна нога здесь, другая там, ну и другие измерительные вероятности.

– Эй, мил человек! Подожди. – В таких словесных выражениях до Ильи доносится чуждый ему голос. Правда, почему он ему чужд, и что это вообще значит, он совершенно не знает и даже не задумывается об этом, но, тем не менее, он (голос) ему именно таким и считается. После чего Илья оборачивается назад и видит нагоняющего его, низенького, плюгавого, всего в испарине, просто сморчка человека. И пожалуй этот сморчок, должен благодарить Илью уже за то, что он не пошёл прямо, а в этом случае ему пришлось бы давать зарок не оборачиваться назад (он должен был бы всё время смотреть в глаза опасности; и иногда по сторонам), и тогда Илье было бы бесполезно сзади кричать, и он даже на слово: «Поберегись!», – не отреагировал бы.

Ну а Илья при виде этого сморчка человека, который даже не потрудился оттенить свою вызывающую не красоту модной одеждой, уже было хочет посмеяться, – мол, куда ты со своей даже более глупой, чем до ужаса не красивой рожей (вот почему он так удивительно мило обратился – для него любой другой человек в сравнении с ним будет милым), рядом с моей, – как вдруг понимает истинный смысл и значение этого «куда». Что в одно мгновение приводит его в бледность и в растерянность вида.

Ведь этот сморчок даже не догадывается, а определённо знает, куда ведёт эта дорога и значит, может для себя сделать логический вывод насчёт его намерений. Но и это ещё не самое страшное из того, что надумал Илья. А вот то, что этот сморчок мог подумать, что он такой видный из себя рубаха-парень, а так о себе думает каждый, даже совсем не видный парень, – но зеркало не обманешь, раз ты в него видный, значит так и есть, – как будто сам себе, без подсказок найти не может жены, то вот это-то, и вызвало нервную дрожь и пульсацию вен в висках у Ильи.

Ведь это у этого сморчка, а не у него, судя по его шокирующим и бросающим вызов красоте внешним данным, особого выбора не было. И даже совсем нет уверенности в том, что там, куда ведёт эта дорожка, хоть чем-то смогут ему помочь. И получается, что и он, Илья, не далеко от него ушёл, выбрав для себя ту же, как оказывается, достаточно скользкую дорожку. А вот этого вопроса в устах этого сморчка и его оценивающего взгляда, больше всего и боялся, глядя на него Илья.

Но скорей всего сморчок не настолько глуп, как непрезентабелен, и он, подойдя к Илье, не начинает, усмехаясь задаваться провоцирующими на смертоносность ответа вопросами типа, это понимаю, у меня свиное рыло и не свежее дыхание изо рта, – сморчок в качестве демонстрации всего этого, крепко дыхнул на Илью, чем мгновенно исказил черты его лица в гримасу отторжения и вызвал слёзы, – и поэтому я не могу найти себе супругу. Но ты то, чем таким обделён природой, раз и всех путей выбрал именно этот? – Сморчок внимательно смотрит на Илью и вдруг к потрясению Ильи задаёт ему полный иносказаний вопрос: А может ты, того самого?

Но хорошо, что сморчок уже в своё время горьким опытом был научен, и поэтому он обратился к нему по делу, без провоцирования Ильи на свою неизбежность – а она неминуемо для него настала бы, после того как Илья опустил бы на его голову свою палицу и тем самым указал бы тому на его ошибку выбора для себя пути. Ну а потом, пока вокруг никого нет, Илья по быстрому перенесёт бездыханное тело сморчка за камень, в сторону прямого пути, ведущему к небытию, где как раз тому и место.

Но так как всего этого случиться не могло по причине осмысленного поведения сморчка, то Илье без всякого бы, пришлось прислушаться к сказанному сморчком.

– Прошу прощения за беспокойство. – С уважительным поклоном обратился к Илье сморчок. – Но вы, наверное, и сами заметили, какой я в сущности не приспособленный к совместной жизни, даже и не человек, а сморчок. – Самокритичность до степени самобичевания сморчка, так точно угадавшего мысли Ильи насчёт него, заставила дрогнуть в сострадании сердце Ильи. – И я бы никогда вас не побеспокоил, если бы не огромная для меня необходимость, пойти именно по этому пути. Куда я так и не решился вступить, пока не увидел вас. – Потупив взгляд, произнёс сморчок. Затем исподлобья посмотрел на Илью и сделал необходимые дополнения. – Я там, – махнув в сторону камня, сказал сморчок, – в леску всё это время проторчал. И как только вы выдвинулись в эту сторону, то понял, что вы мой единственный шанс попасть туда, куда ведёт эта дорога. – Сморчок замолчал, уставившись на Илью.

– Так что же ты хочешь от меня? – после небольшой паузы спросил его Илья.

– Чтобы вы взяли меня с собой. – Смиренно сказал сморчок.

– Почему бы и нет, раз ты не распространяешься. – Осмотрев ещё раз внимательно сморчка, дал своё многозначительное согласие Илья. Ну а сморчок, как только Илья развернулся лицом в прежнюю сторону и выдвинулся идти, то всё точно поняв и, продемонстрировав жест «рот на замке» (только кому?), срочно присоединился к уже шагающему Илье.

Ну а путь не в одиночку, и даже хоть со сморчком, в отличие от одинокого пути, следует совсем иным путём, и иногда провоцирует стороны на разговор. И хотя правом на подобного рода провоцирование, в полной мере обладал только Илья, – а он, как и все натуры обладающие этим первоочередным правом на начало разговора, оказался не просто многословным спутником, а молчуном, – то учитывая всё это, а вернее игнорируя, а также то, что сморчку не терпелось почесать своим языком (теперь понятно, почему он демонстрировал свою приверженность молчанию, спине Ильи), то он первым и завёл разговор.