Месье Террор, мадам Гильотина

– Знать не знаю никакого гвардейца. Небось к тетке твоей таскается.

Бригитта Планель захлопнула дверь.

ДОМА ФРАНСУАЗА УЖЕ садилась за стол:

– Где вы были, мадемуазель? Я страшно волновалась.

Габриэль предъявила саднящий локоть:

– Мадам, смотрите, как я на лестнице грохнулась.

– Что за выражения, душа моя? Покажите. Бедняжка. – Поцеловала Габриэль в лоб. – До свадьбы заживет.

– Вряд ли мы сами до моей свадьбы доживем.

Габриэль тут же пожалела о своем замечании. Тетка не заслуживала раздражения, и не ее вина, что мир перевернулся. Но даже в перевернутом мире в двадцать два года хочется любви и счастья.

– Вот я вам свой ключ одолжила, в результате меня в дом впустил тот самый гвардеец, которого мы на днях в ломбарде видели. Захлопнул за мной дверь и тут же напал на меня на темной лестнице.

– Напал?! Не может быть!

– Почему не может быть? Что, национальные гвардейцы – ангелы?

Тетка смутилась:

– Я имела в виду: как это случилось?

– Он придержал мне входную дверь, а едва я вошла, захлопнул ее за мной и набросился на меня. К счастью, на мои вопли выскочил с пистолетом наш новый сосед снизу, месье Ворне, и мерзавец сбежал.

Франсуаза всплеснула руками:

– Я просто не могу поверить! Он на вас набросился?

– Мадам, вы его знаете? – Мелькнула шальная мысль: уж не для него ли тетка выпросила второй ключ? – Что он делал в нашем доме?

Франсуаза де Турдонне отвернулась к зеркалу, легкими движениями пальцев взбила пышные пепельные кудри на висках.

– Понятия не имею, кто это. Вы голодны, душа моя?

– Еще как. Странный этот месье Ворне. Зачем-то врет, что он из Кана, а сам понятия не имеет, что там творится.

– Сегодня только сумасшедшие и злодеи ничего не скрывают. Прошу вас к столу. Жанетта приготовила свой волшебный суп из требухи.

IV

ВСЮ НОЧЬ ЧЕРНЬ шумела на улицах и чад факелов проникал в опочивальню. Несмотря на духоту Александру пришлось захлопнуть все окна и закрыть ставни. Бил колокол ратуши, и бабахали пушки с мостов, но, пока ночной патруль не ворвался в дом, следовало спать, даже если всю ночь за защитником Мари Корде гонялся истекающий кровью Марат с огромным тесаком в руке.

Утром Воронин встал разбитый. Дядюшка уже восседал в своем любимом кресле: умытый, седая бородка аккуратно подстрижена небольшим клином а-ля мушкетер, в вороте шлафрока щегольским манером повязан свежайший шейный платок, в брезгливо отставленных руках – развернутый «Монитор».

– Санька, пока ты тут дрых, Марата убили!

Александр промычал что-то невнятное, прошлепал в ретирадное место, оттуда на кухню, умылся остатками холодной воды, почистил зубы смесью мела, мяты и мыльных стружек. Вернулся в гостиную, растирая торс полотенцем. Комнату заливало солнце, пахло свежесваренным кофием, и в мире стало одним мерзавцем меньше.

– А убила его, – с удовольствием повествовал Василий Евсеевич, – молодая девица, причем аристократка, некая Мари Анна Шарлотта Корде д?Армон.

Александр взял газету. «Монитор» сплошь состоял из некрологов, превозносивших великого апостола и мученика свободы, который жил и погиб ради счастья народа. Страницы заполняли требования секции Пантеона, Общественного договора, Друзей Родины, Пик, Кордельеров и прочих секций Парижской коммуны воздать погибшему защитнику нации величайшие почести. И все единодушно требовали беспощадной кары его убийцам: девице Корде и подославшим ее жирондистам. Отменялись даже торжества по поводу очередной годовщины взятия Бастилии. Якобинцы с утра заседали в своем клубе, где наперебой клялись отомстить врагам народа. Все их дебаты пресса цитировала дословно, как будто это были важные государственные акты.

Александр швырнул «Монитор» на пол:

– Марат получил только то, что заслуживал. «Друг народа» постоянно твердил, что царство свободы, равенства и братства без кинжалов и плах не построить.

– М-да… – Василий Евсеевич пошевелил бровями. – Но для нас это не слишком удачно. Каннибал и так уже подыхал от своей экземы, в последнее время от него многие отвернулись. Собственные соратники и те его обезьяной и бешеной собакой обзывали, даже для них он стал слишком кровожадным. А эта Корде из бесноватого создала мученика. Теперь иначе как божественным его уже и не называют. Сейчас террор неминуемо усилится. А раз его убила аристократка, то за это поплатятся все аристократы, причем первая – королева.

Мария-Антуанетта, вдова казненного Людовика XVI, содержалась под стражей в замке Тампль, и поговаривали, что ее тоже вскоре будут судить. Суд мог закончиться только казнью, что само по себе, конечно, огорчительно, но с какой стати это взволновало Василия Евсеевича, которого чужие дела отродясь не тревожили? Александр разжег угли в очаге, водрузил котелок с водой на печной под.

Дядюшка продолжил комментировать новости:

– Теперь жакобены скачут, будто бесы перед заутреней. Баррас, соратник-монтаньяр, ишь как распинается! Подзабыл уже, что прозывал мученика революции припадочной рептилией. А живописец этот их, Жак-Луи Давид, тоже подсуетился: планирует «божественному» Марату торжественные похороны. – Пошуршал страницами, выудил новую пакость: – У королевы забрали сына. Людовика XVII отдали на воспитание сапожнику.

Не похоже на дядю так горячиться из-за несчастий других людей, пусть даже и королей.

– А что еще пишут про вчерашнее убийство? Про эту Шарлотту?

– Сообщают только, что под одеждой у нее обнаружили приколотое воззвание к французам. Но радетели свободы не раскрывают народу, что там было написано. Ее сегодня допрашивают в тюрьме аббатства, ищут соучастников.

– Нашли кого-нибудь?

Дядя поверх очков уставился на племянника:

– Тебе-то что?

Александр сбивчиво рассказал Василию Евсеевичу про вчерашние события.

– Я сам видел, как Габриэль подстерегла мадемуазель Корде и очень настойчиво убеждала ее до тех пор, пока та не согласилась и не отправилась к Марату. Даже обещала ей что-то.

Василий Евсеевич засунул за щеку кусочек сахара, зажмурился от удовольствия, поинтересовался:

– Это что ж такого заманчивого нужно наобещать, чтоб монастырская воспитанница согласилась нагого революсьюнэра ножом пырнуть?

– Этого я не знаю. – Ехидство дядюшки задело, и тем сильнее Александр упорствовал: – Но я своими ушами слышал, как Корде спросила: «Обещаешь?» – а Габриэль ей ответила: «Обещаю! Обещаю!» И Шарлотта тут же села в фиакр. Она действовала по указаниям мадемуазель Бланшар. Только про это пока никто не знает.

– Ну и леший с ними со всеми. Марат этот бешеный пес был, так что собаке собачья смерть.

– Я на суд пойду. Не каждый день такое случается.

Василий Евсеевич нахмурился:

– Не лез бы ты любоваться этими делами. Сегодня ты зритель, завтра – участник, а послезавтра того и гляди сам жертвой окажешься. К тому же суд еще не начался. Газеты пишут, что Комитет общественного спасения покамест принимает заявления от граждан касательно убийства. – Брезгливо отбросил газету на пол: – Доносительство стало гражданской добродетелью. Облагодетельствованный братством и свободой народ усердно строчит доносы.