Пани Зофья. У вас колесо отвалилось

Я обтерла ручки дверей, шкафчиков, ящиков, оконные шпингалеты, перемыла стаканы, бутылки – все, до чего дотрагивалась. Да, времени я потратила немало, но это же дело первостепенной важности. Посуда вымыта, протерта и прибрана так, что безногий может гостей приглашать. На поминки, естественно.

Закончив, я так же быстро и незаметно ретировалась. Многовато эмоций для одного дня. Да и бегать туда-сюда между квартирами мне тоже случалось далеко не каждый день. Я вернулась к себе, отдохнуть. Если бы меня застали в квартире с трупом, я бы наверняка влипла в нешуточные неприятности. Что подумал бы обо мне Хенрик? Я надеялась, что если он вдруг уже умер и попал в рай, то какие-нибудь неотложные дела помешали бы ему наблюдать за тем, что я тут вытворяю. Я славно справлялась все эти годы, и мне не хотелось бы запачкать свое доброе имя, а еще меньше мне хотелось бы оказаться замешанной в убийство соседа – бандита и алкоголика. Абсолютно не моя компания.

Я немного посидела на кухне. Вонь от сгоревшей кастрюли еще не до конца улетучилась. Я глубоко вздохнула. Вот наберусь сил – и надо будет разобраться в ситуации и узнать, какого черта примчалась «скорая». Может, кто из соседей не выдержал наплыва эмоций, и его пришлось забрать? Я взяла тележку, как будто я – пенсионерка, которая собралась в магазин, а не поджигатель, который решил вернуться на место преступления. Вниз я ехала на лифте, а зря. В кабину попало много дыма, вытяжки в лифте нет, а ездит он с остановками, и мне пришлось наглотаться гари. Неприятно и опасно. Когда я на первом этаже выходила из кабины, у меня слегка кружилась голова. Кто-нибудь послабее мог бы в такой ситуации и сознание потерять. К счастью, ко мне это не относится. Что за бездарь спроектировал лифт так, что во время пожара в него набирается дым! Я страшно разозлилась, хотя сама же и подожгла помойку.

Выйдя во двор, я даже подпрыгнула и захлопала в ладоши от радости. Какое впечатляющее зрелище! Чисто Грюнвальдская битва. Пожарные, парамедики, даже полиция. Никаких скучающих праздных зевак – все носятся как ошпаренные, все при деле.

– Уже известно, кто этот негодяй? – спросила я первого попавшегося полицейского.

– Отойдите, пожалуйста, – ответил полицейский и выставил руку, не пуская меня дальше.

– Я здесь живу, это и меня касается. И помойка загорелась тоже моя, я еще утром мусор выносила. Волнуюсь.

– Не мешайте, пожалуйста. Здесь реанимация.

– Минуточку. Что значит ? реанимация? Я думала, вы поджигателя ищете. Вы что, поджигателя реанимируете?

– Мы пока ничего не знаем. Поджигателя еще не нашли.

– Ну, удачи. – Я усмехнулась, а зря.

– Но есть пострадавший. Вы его родственница?

– Да ну что вы! Я – родственница? Я ко всему этому не имею никакого отношения. Я в магазин иду. Вы что, тележку не видите? И помойку эту я вижу в первый раз в жизни. О чем вы вообще мне говорите? Пф! – фыркнула я на него.

Я подняла тележку, чтобы он ее разглядел и понял, что я всего лишь посторонняя, которая собралась по магазинам.

Что же здесь произошло, встревожилась я. Пострадавший? Родственница? О господи, а вдруг чей-нибудь ребенок увидел огонь и подошел поближе? Или играл возле помойки и не успел убежать? Нет! Только не это! Я же не переживу. Такого я себе никогда не прощу. Никогда.

Дети, правда, раздражают, и в большинстве своем они глупые. Некоторые с возрастом не становятся умнее, и из них вырастают такие же глупые, вызывающие раздражение взрослые. Наверняка какой-нибудь ребенок мог пострадать. В нашем доме жила только одна молодая пара, из первой квартиры. Они много лет пытались завести ребенка, она даже начала ходить к психологу. Я об этом знала, потому что они ссорились из-за счетов, которые выставлял психолог, а когда люди ссорятся, то говорят всегда громче, и слышно лучше. Ссоры – это хорошо, батарейки в аппарате на дольше хватает. Но когда выяснилось, что бесплодием страдает он, стало совсем плохо. Из чванливого гордеца он за несколько дней превратился в слабого малыша. На глазах съежился. Мне стало его почти жалко. Как они себя мучили! Попыткам не было конца. Не знаю, почему они так долго тянули с ЭКО. Может, дело в деньгах, но тогда мир еще не перевернулся с ног на голову, и правительство платило за ЭКО. Может, они были религиозными фанатиками. Не знаю. Как бы то ни было, я из третьих рук узнала, что она трижды была беременна. И после каждой неудачи она устраивала ему такой скандал, что слышно было на полдома. Уж она ему все припоминала. Даже то, что он чавкает, когда ест, хотя все знают, что он чавкал, еще когда они познакомились, и тогда ей это не мешало. Потом она просила у него прощения, и они начинали по новой. Так или иначе, но она в конце концов забеременела. Он с нее пылинки сдувал. Ездил по ночам то за виноградом, то за селедкой. Наверняка понимал, что еще одной неудачи он может и не пережить. Она или себя убьет, или его. В зависимости от настроения.

Это было четыре года назад. Ребеночек подрос. Пошел в детский сад. Не сильно красивый, не сильно умный, но чего еще ожидать, глядя на родителей. Особенно на папу. Однако каким бы тот мальчик ни был, вряд ли он сумел бы натворить столько, чтобы заслужить такую судьбу. Это невозможно. За четыре года не успел бы.

Я не выдержала. Подбежав к дверцам «скорой», я оттолкнула человека в красном комбинезоне и попыталась заглянуть в машину.

– Кто там? Покажите, кто там? – крикнула я, вцепившись в дверцы.

– Что вы делаете? Отойдите, пожалуйста! – запротестовал санитар. – Мы боремся за его жизнь.

Они не хотели меня пускать, а мне надо было все выяснить. Их больше, они сильнее. Я поставила на один из моих козырей – на хитрость.

– Пустите. Я его бабушка! – Я рвалась в машину.

– Да ну? – засмеялся санитар. – Какой он у вас большой.

– На бабушкиных харчах подрос! – ответила я не задумываясь.

Спасатель хотел отпихнуть меня, но у меня хватка-то сильная, и я вцепилась в дверцы «скорой» как клещ. Сила – результат многолетних тренировок в общественном транспорте. Тот, кто не в состоянии удержаться во время резких поворотов и торможений, рано или поздно раскроит себе голову. Держась за дверцы, я подтянулась и заглянула в машину.

Босая ступня с большими черными пальцами. Это не соседский ребенок. Они что, за дуру меня держат? А то я не знаю, как выглядит нога четырехлетнего малыша. Уж наверное, она не такая здоровая и обожженная.

– Это что? – выкрикнула я. – Там бомж какой-то!

– Может, хотите поцеловать внучка? – пошутил санитар.

– Очень остроумно.

Парамедикам удалось запустить бедняге сердце, он снова задышал. В такие минуты меня обуревает восторг.

– Просто какой-то бомж. Ну и прекрасно, – сказала я себе.

– Ну как вы можете так говорить! – вмешался врач, который как раз вылез из «скорой». – Он такой же человек, как вы и я.

– Я хотела сказать «бездомный», – поправилась я. – И не преувеличивайте наше с ним сходство. Куда вы его везете?

– На улицу Банаха. Вы его знаете?

– Я? Ну откуда? Ни в коем случае. Первый раз в жизни его вижу. Я в магазин иду. – Я подняла тележку. – Вы что, не видите?

Я еще раз потянула дверь «скорой» и увидела пострадавшего целиком. Стоящие дыбом лохмы и борода еще дымились. Лица я не разглядела – на него надели кислородную маску.

– Он выживет? – спросила я, глядя врачу прямо в глаза.

– Будет ясно, когда мы доставим его в больницу и обследуем, но прогноз хороший.

– Пожалуйста, отойдите сейчас же! – услышала я решительный голос.

Полицейский. Вот с ним цапаться не надо.

– Ну хорошо, хорошо. Чего вы такой нервный? Я же «скорую» не держу. Хотели бы – уехали бы. – Я отпустила дверцы и ретировалась.

Помимо грабежа и трупа в соседней квартире мне теперь приходилось думать и об этом бедолаге. Надо будет выбраться в больницу на Банаха, выяснить, выжил он или нет. Но это потом. Пусть его сначала подремонтируют.

Из-за всех этих дел у меня закружилась голова. Может, виноват дым, а может, у меня сахар упал. Я не помнила, когда ела в последний раз. Двор закружился вокруг меня. Я оперлась о стену. Никто не обратил на меня внимания. Один из пожарных разговаривал с полицейским, прочие укладывали снаряжение в машину. Им было чем заняться. «Скорая» включила сирену и уехала. Всё начало понемногу успокаиваться. Пора и мне прийти в себя.

Я вернулась домой совершенно без сил и решила прилечь буквально на минутку, отдохнуть. Потом я собиралась съездить в «Карисас», поесть супа. Готовят там не особенно вкусно, да и общество оставляет желать лучшего. Но когда мне не хочется ходить по магазинам и торчать на кухне, то я, бывает, заглядываю в их столовую.

Ничего у меня не вышло. Едва я успела улечься на диване и закрыть глаза, как меня разбудил сын.

Я посмотрела на него заспанными глазами. В юности он определенно был симпатичнее. Прямо хорошенький. Когда он родился, акушерка сказала, что жалко тратить такие длинные ресницы на парня. Он и правда был красавчик – а чему тут удивляться, если посмотреть на родителей. Но потом, как в жизни бывает, все изменилось. Он вбил себе в голову, что у матери ему плохо, самостоятельности захотел. Съехал и от великой самостоятельности перестал следить за собой. Как-то он попал в аварию на улице, недалеко от дома, где жил. Я, конечно, страшно перепугалась, но авария оказалась совершенно неопасной. Сын поправился, но как же я с ним тогда намучилась! Наверное, другого такого нытика во всей больнице было не сыскать. После этого происшествия сын окончательно махнул на себя рукой. Растолстел. Отрастил животик. Начал сутулиться. Стал какой-то неповоротливый, неуклюжий. Говорил, что после аварии у него все время все болит. А у кого не болит?

– Мам, а что у тебя с дверью? – обеспокоенно спросил сын.

– Ничего. Дверь как дверь. Сразу «что у тебя с дверью». Старая была, вот и развалилась. У других-то дети интересуются, как там родители. Двери им иногда ремонтируют или, если надо, меняют, а я что? Как есть, так и есть.

Сын закатил глаза и ушел на кухню, разбирать принесенные авоськи с продуктами. Сейчас опять рассует как попало, а мне потом убираться. Ну что за парень!

– Мам, если ты мне не скажешь, что случилось, я пойду к соседу напротив и так или иначе, а все выясню, – не отставал сын.