Сердце Гудвина

– А что случилось? – Показывать свой мобильник, зажатый в широкой ладони, Тим тоже не торопился.

– Я тебя очень прошу, – ответив на его недоуменный взгляд, я попыталась вложить в свой как можно больше тепла. – Я посмотрю и никому ничего не скажу. Честно.

– Даже мне? – неуместно вставила Ксюша, но Тим продолжал смотреть так, словно готов вот-вот согласиться.

– Что ты ищешь, Алиса? – Ершов отвлек меня. – Порнуху?

– Это единственное, что есть у тебя в телефоне? – Под прицелом его острого взгляда я почувствовала себя неуютно.

– Ладно, – неожиданно согласился он, – покажу все, что попросишь, но с тебя поцелуй.

– На таких условиях я тоже готов! – Тим мило улыбнулся.

– Какая удачная сделка! – немедленно оживилась Ксюша.

Если целоваться нужно было бы только с Тимом, я не раздумывала бы. Однако от мысли о поцелуе с Ершовым по спине пробежали мурашки. Тот сидел, откинувшись на спинку стула в нарочито развязной позе, и сиял, наблюдая за моим замешательством.

– Вы уже определились с выбором? – К нам подошел парень-официант.

– Она не может выбрать, с кого начать, – сострил Ершов.

– Что? – не понял официант.

– Принесите нам апельсиновый сок, черный чай с лимоном, два шоколадных мороженых и вишневый пирог, – затараторила Ксюша, к моему облегчению разряжая напряженность момента. – Алиса, ты будешь что-нибудь?

– А кого-нибудь? – добавил Ершов.

Так нагло в школе он себя не вел. И я очень пожалела, что Мартов остался на улице. При нем ни о каких поцелуях они не заикнулись бы.

– Я не есть сюда пришла.

Парни громко рассмеялись, и я поняла: чем дальше, тем мое положение становится глупее.

– Короче, покажите, что там у вас, а с поцелуями потом разберемся! – Ксюша протянула одну руку Тиму, а другую Ершову, предлагая передать ей телефоны.

– Никаких потом! – Ершов недвусмысленно поманил меня рукой. – Иди-ка сюда!

– Тебя Мартов убьет, – пригрозила я.

– Все. Ладно. Садись с нами, – Ксюша вскочила, поставила передо мной стул и, наклонившись к уху, прошептала: – Сейчас расколем их, не переживай.

Воспользовавшись моментом, я отвела ее в сторону.

– И почему Тим тоже пришел?

– Лучше скажи, зачем тебе их телефоны?

Она покосилась в сторону парней, которые смотрели на нас.

– Прямо перед тем как я сюда вошла, мне писал Гудвин. Уверена, у одного из них открыта наша переписка.

– Покажи, что там.

– Да ничего особенного. Хотела только проверить…

Я взглянула на наши сообщения и замерла в недоумении.

«Твоя задачка на сообразительность очень легкая. Чтобы спастись от акул, нужно перестать себе их представлять», – ответил Гудвин пять минут назад.

Но при мне ни Тим, ни Ершов совершенно точно ничего не писали.

– Что? – встревожилась Ксюша.

Я сникла.

– Мы облажались. Это не они.

Глава 7

Продолжать ломать комедию было глупо, и мы попросту сбежали. Быстро вышли из кафе и, пока парни не опомнились, скрылись во дворах. Мартов собирался идти за нами, но пришлось прогнать и его.

Оказалось, что Ершов воспринял Ксюшино сообщение как приглашение на свидание, а Тим пришел потому, что, назначив встречу, она ее не отменила.

Сочинив отмазку, что вызвала их обоих по сверхважному делу, Ксюша пообещала рассказать им обо всем в кафе, но ничего не придумала, потому после моего феерического появления охотно свалила вместе со мной.

Мы опасались, что парни разозлятся и потребуют объяснений. Однако все ограничилось лаконичным сообщением Ершова, адресованным мне: «Другого от вас никто и не ждал. Динамщицы».

Каждую субботу наши родители устраивали посиделки. Готовили или заказывали что-нибудь вкусное, накрывали большой стол – обязательный, неизменный ритуал, нарушавшийся лишь во время отпусков, выездных мероприятий или болезни.

Чаще всего субботы проходили в нашей квартире, потому что комната у нас двадцать пять квадратных метров, а у Михайловых – двадцать.

Родители сначала обсуждали события, произошедшие на неделе: рабочие или бытовые вроде сломавшейся стиральной машины, портящейся из-за уличной соли обуви, забившегося мусоропровода или сокращения парковочных мест во дворе. Потом немного дискутировали на тему политики и общемировых новостей, а после плавно переходили к развлекательной части программы: играли в настольные игры, пели караоке, иногда даже могли устроить танцы.

Когда мы с Ксюшей и Ромой были маленькими, то с огромным удовольствием участвовали в этих вечерах, но, чуть повзрослев, одновременно вдруг решили, что это скучно. Разговоры казались нудными, «забавные» истории несмешными, словечки устаревшими. Родители нелепо дурачились и заставляли нас петь древние глупые песни. Играть с ними уже неприкольно, а танцевать стыдно.

Отсидев за ужином официальные сорок минут, мы уходили в другую квартиру и развлекались сами. Резались в приставку, смотрели ужастики в темной комнате или блогеров на «Ютубе», громко врубали музыку, устраивали костюмированные фотосессии, дружно лазили по страницам одноклассников, оставляя в комментариях приколы.

Однако к одиннадцатому классу наше неприятие взрослых немного улеглось. Мы дольше задерживались за столом и порой даже вели разговоры. Ромка обожал вступать в пространные дискуссии о роли искусственного интеллекта в будущем. Ксюша с удовольствием слушала байки моего папы, как его обсчитали в магазине, остановили полицейские или как он обедал в ресторане с видом на «Москва-Сити». Мне же просто нравилось, что мы собираемся все вместе и нам весело.

Оставшуюся часть дня после неудачной «охоты» на Гудвина мы с Ксюшей примерно помогали по хозяйству: сходили в магазин, перегладили гору белья, помыли полы в ее квартире и начистили к вечеру большую кастрюлю картошки.

Казалось, что эти важные взрослые дела сглаживают наши глупые детские поступки. К вечеру мы совершенно успокоились и, вспоминая утреннюю вылазку, лишь смеялись, не испытывая ни раскаяния, ни стыда.

На ужин мама запекла рыбу с картошкой, а тетя Лариса с Альбиной, Роминой мамой, наделали салатов, дядя Сережа принес из ресторана запеченные мидии, а папа отвечал за белое вино.

Взрослые, как всегда, без умолку разговаривали, словно давно не виделись и за это время с ними успело произойти множество событий, обсуждали отпуск, планы на лето и Ромкино поступление, потому что никто не хотел, чтобы он загремел в армию. Однако Роме эта тема не нравилась. Сначала он демонстративно переписывался в телефоне, отвечая на вопросы односложным «Угу» или «Нет», а потом и вовсе объявил, что у него дела, пожелал всем хорошего вечера и ушел к себе.

– Кажется, мы переборщили, – сказал мой папа, когда дверь за Ромой захлопнулась.