– Да?
– Это же вы? – Она прижимает ладонь к уху, вскидывает брови, делает глубокий вдох: – Да, да…
По тону я слышу, что она разговаривает с кем-то другим, потом разворачивается и косится на оператора, который показывает выставленный вверх большой палец.
– Да. Вот так. Дидрик. Я стою здесь, вообще говоря, с Дидриком фон дер Эшем, который только что прибыл в Бурленге со своей дочерью Ребеккой. Дидрик, позвольте задать вам вопрос о том, что вы думаете об обвинении вас во взломе и разграблении чужого жилья?
Юссан высвистала себе оператора, тот встает в сантиметре от конкурента, она спрашивает что-то, но я не слышу, обе говорят теперь наперебой, другие репортеры тоже тянут микрофоны, на меня направлены камеры, мобильные телефоны, как закрытые оконца в другой мир, я выставляю перед собой Бекку, испытывая легкий стыд от того, что использую ее, но гораздо сильнее – чувство злости.
– Видите этого ребенка? Она оказалась на дороге, в дыму, кругом все горело, мы шли несколько часов подряд. Я вломился в чужой дом, чтобы спасти ее. Какие, к черту, обвинения, в чем? В том, что я пытался позаботиться о собственной семье, что я просто хочу пережить кризис, который общество десятилетиями пыталось отрицать? И о котором такие, как ты, беспокоятся, только когда люди умирают, когда все это дерьмо полыхает, когда появляется клевая история, которую можно рассказать, а через неделю забыть о ней, и вот вы уже стоите и рапортуете о какой-нибудь перестрелке в Гётеборге или об афганцах, которые захватили какую-нибудь дыру в Блекинге, или еще о чем-то, это полный крах, будет только… только… – Я запинаюсь, закашливаюсь, чувствую внезапную вспышку боли под ребром.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: