На пороге Церкви

Одни смотрят на «бизнес» с надеждой, как на «приобщение к ценностям Запада», другие, наоборот, со злобой, как на разрушение наших национальных корней. Зачем нам попадать в плен к слову? Не лучше ли вообще изъять его из лексикона и спросить: «Позволительно ли священнику иметь частное предприятие?»

И тогда ответ появится сам собой: «Смотря какое». Ведь и в старой России священники сельских приходов наравне с крестьянами участвовали в полевых работах. И Святейший Патриарх недавно с огромным уважением и одобрением отозвался о священниках Русской Зарубежной Церкви, которые никогда не берут плату за требы, а семьи свои обеспечивают собственным трудом. Так что нет ничего предосудительного, если священник откроет частную школу, музыкальную студию или издательство – смотря по своим способностям.

Конечно, есть виды деятельности явно злокачественные, вызывающие у людей законные нарекания: в таких предприятиях ни священнику, ни вообще кому-либо участвовать не следует. Даже от обычного магазина я бы посоветовал священнику держаться подальше: не потому, что в нем есть нечто греховное, а ради снисхождения к верующим, которые по своим предрассудкам и неразумию связывают торговлю со стяжательством и обманом.

– Допустимо ли православному христианину работать продавцом винно-водочных и табачных изделий?

– Думаю, нежелательно. Хотя алкоголь сам по себе не греховен (на бракосочетании в Кане Галилейской Господь превратил воду в вино, и в таинстве евхаристии виноградное вино прелагается в Кровь Спасителя), но пьянство – то есть злоупотребление алкоголем – на сегодняшний день причиняет нам колоссальный вред. А курение табака – это всегда грех.

Есть и другие виды деятельности, которые еще более недостойны православного. Так, например, недавно на исповедь пришел студент, который поступил в казино учиться на должность крупье. «У вас что, безвыходное положение? Дети умирают от голода? Разве нет другого способа заработать деньги?» — спросил его священник. Он ничего не ответил, но занятия своего не оставил. И пришлось его отлучить от причастия, поскольку он совершает вольный, ничем не оправданный грех и не желает каяться.

– Как быть с развлечениями и смехом?

– Есть разные развлечения. И смех тоже разный.

Вспоминается недавняя история с гастролями каких-то клоунов-комедиантов в Японии. Программа их была построена на анекдотах и юморесках про дедушек и бабушек. Она шла «на ура» в России и европейских странах, но у японских зрителей почему-то вызывала только недоуменное пожатие плечами. Когда артисты попытались выяснить причину холодного приема, им тактично намекнули, что потешаться над пожилыми людьми у местных жителей не принято.

Поступайте просто: представьте, что рядом с вами стоит Христос – а ведь Он действительно стоит рядом с вами в каждую секунду вашей жизни. Станет ли Он развлекаться вместе с вами? Станет ли смеяться над тем, что вам смешно?

Если да – прекрасно. А если нет – просите у Него прощения и принимайте меры: выключите телевизор, закройте идиотский журнал, оставьте дурную компанию – и, главное, оградите от всего этого семью, чтобы во всех радостях вашего дома участвовал Сам Спаситель.

– Как Православие относится к работе в фирмах по дистрибуции косметики? Можно ли православному содействовать развитию таких фирм?

– Непонятно, откуда берется ваше предубеждение: чем косметические средства и товары хуже любых других товаров? Конечно, некоторые женщины (да и мужчины в наше время!) злоупотребляют косметикой, и это огорчительно. Но точно так же злоупотребляют чем угодно: от топоров и ножей до конфет и печенья… Не наложить ли проклятье и на них заодно? Как и большинство других материальных объектов, косметические средства сами по себе нейтральны, но их употребление людьми может быть источником добра или зла.

А вот дистрибуция – это другое дело. Православное мировоззрение требует оберегать родную культуру от засорения бессмысленными варваризмами. Что, разве современный русский язык бессилен, чтобы точно описать коммерческую деятельность? Розничная и оптовая торговля, сбыт, реклама и распространение – разве все это не годится? Надо бережно относиться к родному языку. Ведь вместе с варваризмами в наше сознание входят грех, чуждая, агрессивная, разрушительная идеология.

Есть о чем подумать, не правда ли?

– При оформлении платежа по автомобильной страховке оказалось, что некоторых документов не хватает, и для упрощения дела мне предложили маленькую хитрость. Я знаю, что так делают все – но все же это обман, грех… Любой обычный человек в ответ на мои сомнения назвал бы меня сумасшедшим.

– Как отмечал иеромонах Серафим (Роуз), опасность часто состоит не в самих поступках (как, например, данный), а в невнимании к ним, в снисходительно-пренебрежительном отношении к «мелочам». Подумайте, как можно было бы избежать этой «хитрости» – вовремя написать запрос в страховую компанию, проследить за исполнением и пр. Но, пожалуй, главная беда, причем не только личная, но и социальная, и гражданская, состоит в том, что так делают все, и думают, что так и надо. Сегодня «любой обычный» человек назовет вас сумасшедшим за ваше желание не обманывать, завтра он сунет взятку милиционеру или чиновнику, а послезавтра произойдет трагедия Беслана, где продажные «стражи порядка» открыли бандитам зеленую улицу, по существу, продали им собственных детей.

– Уважает ли Православная Церковь права человека?

– Вопрос, вынесенный в заголовок, на сегодняшний взгляд совершенно безумен. Но он недаром волновал знаменитого литературного персонажа, а вместе с ним изрядную часть интеллигентной публики на исходе бодрого, рационального и самоуверенного XIX столетия. Ведь тупой, занудный рационализм вкупе с непробиваемой самоуверенностью, как хорошо известно врачам-психиатрам, служит верным признаком душевной болезни. И наоборот, разумному человеку сегодня, как и в далеком прошлом, свойственно скептическое отношение к своим способностям. «Я знаю лишь то, что ничего не знаю», – говорит Сократ, а преподобный Иоанн Лествичник рекомендует «посмеиваться над собственной премудростью».

Сегодня, почти полтора века спустя, рассуждения Раскольникова звучат стопроцентным бредом: «Я просто запросто намекнул, что “необыкновенный” человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия…» Очевидно, однако, что современники воспринимали его по-другому: иначе Достоевский не заслужил бы своей славы. И спор Порфирия Петровича с Раскольниковым в контексте романа выглядит скорее не как разговор здорового с умалишенным, а как диспут на равных. Автор вынужден даже вернуться к этому спору и привлечь к нему других участников, другие художественные средства: «Мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая, или право имею… – Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня».

Неудивительно, что Раскольникову нечего ей ответить. Безумие девятнадцатого века, словно в хрестоматийной истории болезни, развивалось от симптома к симптому при всеобщем благосклонном попустительстве, пока не вылилось в яростный взрыв в двадцатом. И лишь сегодня, несколько присмирев от крови, пролитой в поисках и утверждении «прав человека», люди понемногу стали приходить в себя, разбираться в том наследии, которое оставили им «прогрессисты», «либералы» и «просветители»…

Под правами человека понимают, по меньшей мере, два различных направления этической, юридической и политической мысли. Первое направление формулирует, главным образом, отрицательные тезисы: свобода от принуждения или преследования того или иного рода, невмешательство государства в те или иные сферы человеческой жизни. Второе выдвигает положительные требования: как, например, право на труд, социальное обеспечение, образование, медицинское обслуживание и пр., декларируя, напротив, активное государственное участие в повседневной жизни людей. Иногда их называют первым и вторым поколением прав человека. Первое, соответственно более раннее, базируется на политической философии индивидуализма XVII–XVIII веков; второе – на более поздних социалистических теориях.

На первый взгляд права человека в такой формулировке, будь то первого или второго поколения, выглядят разумно и привлекательно: с кровавыми фантазиями раскольниковых у них как будто нет решительно ничего общего. Но это только на первый взгляд. Еще американская Декларация независимости была основана на положении, мягко говоря, весьма сомнительном с точки зрения здравого смысла и христианского мировоззрения: «Мы считаем самоочевидным, что все люди созданы равными и в равной мере наделены Создателем неотъемлемыми правами…» Не слишком ли много берет на себя человек, объявляя Создателя своим контрагентом в юридической процедуре? А если все же такое случилось бы, то по какой причине Создатель, наделивший свое создание некими правами, не может с той же легкостью отъять их?..

Однако основателей Американской республики, при всем нашем к ним критическом отношении, нельзя обвинять в идиотизме. Они исходили из популярной некогда концепции так называемого «естественного права», распространившейся на Западе вместе со средневековой схоластикой и впоследствии дискредитированной как в практической жизни, так и в теории. Условие равенства людей недаром легло в основу

Декларации независимости, а несколькими годами позже, наряду с конкретной свободой и фантастическим братством, оказалось в числе базовых принципов Французской революции. Однако скажите, часто ли вам приходилось видеть, помимо однояйцевых близнецов, двух абсолютно равных людей?

Вас, конечно, поспешат убедить, что речь идет лишь о равенстве людей перед законом в противоположность, дескать, старинным феодальным порядкам, когда за одно и то же нарушение с аристократа приходилось столько-то, а с простолюдина столько-то. Но не спешите поддаваться на убеждения. Лучше обратите внимание на порочный круг: «права человека» формулируются на основе того самого равенства людей, которое затем выводится из них как юридическая норма…

Так или иначе, ко времени Раскольникова права человека привлекают устойчивый интерес, причем привлекательность их, разумеется, стоит в обратной пропорции к достижимости. В особенности это касается прав второго поколения. А поскольку равенство людей – фактическое, а не юридическое – давно оказалось самоочевидным вздором, естественно, возникает мысль о дифференциации: разным человекам, так сказать, разные права.

Так что не стоит удивляться, что долгая сага о правах человека сегодня, в XXI столетии, вывела нас по диалектической кривой к третьему поколению этих самых прав – к «групповым правам» всевозможных меньшинств: национальных, сексуальных и прочих. В СССР времен застоя практиковались ограничения и предпочтения в приеме на работу, в вузы и пр. представителей некоторых национальностей, и все скрежетали зубами по поводу такой несправедливости, с тоской и надеждой глядя в сторону прогрессивного Запада. Но на прогрессивном Западе, особенно в американской колыбели демократии, те же самые (и гораздо худшие) ограничения и предпочтения давно не вызывают почти никаких эмоций. Помню, в 1985 году, когда в США все мне было внове, я стал слушать радиопередачу Брюса Уильямса – консультации в открытом эфире по трудовым и коммерческим делам. В студию позвонил некий незадачливый бизнесмен англосаксонского происхождения с жалобой на городскую управу, где он никак не мог получить контракт. Бизнесмен спрашивал, не сменить ли ему в этой связи фамилию на Гонзалес или Суарес… Воистину, анекдоты не знают границ.

Так что же права человека? Как говорят дети: «хорошие» они или «плохие»? Ведут ли они к благополучию и справедливости или же к злоупотреблениям: к топору и динамиту? За ответом можно обратиться к другому русскому автору, А. К. Толстому, герой которого участвовал в дискуссии об «уважении к мужику»:

…Есть мужик и мужик —
Если он не пропьет урожаю,
Я тогда мужика уважаю!

Точно так же следует ответить и нам: есть права и права. Если они действуют в качестве рабочего инструмента общественных и экономических отношений, если не пытаться утверждать их в вакууме, в отрыве от живой традиции данного общества и подрывать тем самым национальные интересы и суверенитет страны – тогда мы уважаем эти права, охраняем и заботимся о них.

Но такие права не нужны нашим «правозащитникам», которые двадцать лет спустя после освобождения России от большевистского гнета продолжают жить идеями разрушения и ненависти к своей стране, не видят и не хотят видеть ее новой жизни. Их уместно уподобить бородачу с автоматом, который вышел из лесу навстречу перепуганной старушке:

– Бабка, где немцы?

– Немцы?! Немцев, касатик, уже двадцать лет как прогнали.

– Да ну? А я-то все поезда под откос пускаю…

Бородач, по крайней мере, сумел переосмыслить свою

миссию. Куда там «правозащитникам»! Версия вышеприведенной истории в оформлении «борцов за права человека» звучала бы по-другому:

– …Немцев, касатик, уже двадцать лет как прогнали.

– Кремлевская пропаганда! Пущу-ка для верности под откос еще парочку пассажирских составов…

Если «права человека» становятся наднациональной силой, неким идолом или демиургом, который бросает вызов Творцу и заменяет собою трезвый христианский взгляд на человека и общество, – тогда простите, таким правам у нас нет места. И не будет.

– Кто имеет право называть себя православным христианином?

– Можно смело ответить одним словом: никто. Если кому-то, по примеру вышеупомянутого Раскольникова, придет в голову утверждать для себя подобное «право», такой человек заслуживает глубокого сочувствия.

У нас нет и не может быть никакого «права» на имя христианина. У нас есть Христос – наш Бог, Создатель и Спаситель, Который принял крестную смерть ради жизни каждого из нас и Которого мы призываем в надежде, что, несмотря на все наши грехи, недостатки и слабости, мы окажемся достойны Его святого имени. Эта надежда мобилизует нашу волю к борьбе: назвать себя христианином – значит пойти добровольцем на войну с грехом и злом в своей душе.

В некоторых случаях, однако, приходится примеривать это имя не к себе, а к другим. Скажем, приходит в церковь человек и просит помолиться о его умерших родных, а мы спрашиваем его, были ли они православными. Здесь мы должны проявлять максимум снисходительности и милосердия: в самом деле, возможно ли утверждать, что кто-либо не был христианином, если Сам Христос принял в райские обители висевшего на кресте разбойника и злодея? Поэтому в такой ситуации мы следуем самому простому и широкому правилу: считаем православным всякого, кто был крещен в Православной Церкви и не покончил свою жизнь самоубийством.

– Что такое толерантность и как она уживается с самобытностью? Можно ли вообще говорить о какой-то самобытности, если от нас требуется толерантность ко всему подряд?

– В Обращении Святейшего Патриарха Алексия на Епархиальном собрании 2007 года говорится:

«Сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда не просто разрушаются традиционные ценности, но и активно внедряются в общественное сознание ценности ложные, например толерантность, возведенная в ранг фундаментальной основы современного западного общества. Все существующие программы по формированию толерантности нацелены не столько на воспитание в людях «терпимости», сколько на изменение духовных основ личности и характера межличностных взаимоотношений».

– На Западе, особенно в США, 14 февраля отмечают День святого Валентина, праздник влюбленных. Пытаются насадить его и у нас. Как появился этот праздник? Христианский ли он?

– В Римо-Католической Церкви 14 февраля совершают память мученика Валентина, епископа города Интерамны (современный Терни) в Италии. Вместе со своими учениками он принял смерть за Христа около 270 года, во время преследования христиан при императоре Клавдии II – одной из многократных попыток на протяжении двух с половиной сотен лет уничтожить под корень христианскую веру. Вот таков истинный День святого Валентина.