Далида

Тогда она отстранилась от него и стояла неподвижно, потупив ресницы.

– Прощай, Соня! – горестно сказал молодой человек. – Милая, дорогая, не сердись на меня!.. Прощай, Соня!.. Эх, Соня!.. Послушай, Соня, что я тебе скажу… Послушай!

Она повернулась к нему и протянула руку.

– Гриша, родной…

– Вот слушай же! – сказал он, хватая её руку. – Ты думаешь, может, иду я с ясной душой, радостный? Нет! Болит сердце… Знаю: несладко там. Знаю, чем это кончается. Вот я теперь крепкий, бодрый… А через два-три года могу сделаться хилым, дряблым! Видел я раз в суде такого старика: ему было всего двадцать пять лет, а он был глух и сед… Не могу забыть его! Так вот, Соня, что ж ты меня ещё смущаешь? Значит, сила есть повыше всяких личных соображений, и она толкает. Соня, простимся по-братски…

Она поцеловала его, и оба они замолчали под наплывом печальных мыслей.

Луна взошла. Клубами палевого дыма висели там и сям прозрачные облака. Издалека доносился шум водяной мельницы.

– А хорошо было бы! – тихо начала Соня.

– Да…

– Знаешь… Мне от бабушки достался хутор… – продолжала девушка, поправляя волосы и обнажая локоть кокетливым движением руки вверх. – Песчанка… В пяти верстах от железной дороги… лес… речка, с жёлтым дном… Отлично купаться!.. Мебель такая пузатая, смешная… Но уютно. А на стенах картинки. Есть модные – тридцатых годов… или двадцатых… Милая старушка была бабушка! Угощала отличным вареньем и грибами в сметане… Есть там ещё сад… большой!.. Много фруктовых деревьев… Вот какая я собственничка! Роз много, сирени, черёмух, всего. Соловьи так и гремят – всю весну… Так вот, Гришуха! Мне снилось вчера, что мы там с тобой поселились… Я так живо это видела! Идём мы с тобою, радостные, по опушке леса, а солнце заходит… Свет розовый… Гриша, милый! – заговорила она, встрепенувшись. – Не сердись, что я болтаю так… Но ведь приятно помечтать… хоть во сне… Правда?..

Он вздохнул задумчиво.

– Гришечка! – сказала она вкрадчиво, садясь на подоконник, обнимая молодого человека за шею и наклоняясь к нему. – Ну, вообрази, милый!.. Ну, ты только себе вообрази!..

– Да что, Соня… – произнёс он, пьянея от её прикосновения и припадая к ней, сжигаемый стыдом…

– В самом деле, Гришечка…

Она смотрела на него с неподвижной улыбкой.

– Прощай, Соня!..

– Не пущу! – страстным шёпотом крикнула она.

Он понурил голову.

– Голубчик! – начала она. – Ведь что же тебе? Только недельку… Ведь можно бы… А то и не увидимся больше!.. Ну?.. Что же ты?.. Дорогой, прошу тебя, милый, прошу тебя!

– Слово дал… – пробормотал он.

– О, милый!..

Он поднял глаза. Волосы её рассыпались по плечам. Лоб бледнел, облитый лунным сияньем. Длинные ресницы кидали на щёки мягкие тени. Губы алели соблазнительно над маленьким подбородком – изящным и нежным. И поворот её тела – стройного, воздушного, змеиного – будил желание.

– Я тебя крепко люблю!

– Любишь?.. Крепко?..

Он поцеловал её.

– Так ты мой?

– Твой…

– И я твоя…

Он молчал.

– Слышишь? – сказала она.

– Я останусь… на наделю…

Она обняла его и шепнула ему в ухо, горячо дыша:

– Иди сюда… Ко мне… Иди милый…

– Сонечка…

– Иди… иди же…

– Сонечка…

Она крепко прижалась к нему и капризно всхлипнула.

– Иди!

Он влез в окно.

Ночь смотрела в спальню девушки.

– Знаешь… – начала Соня, – ну, вдруг… застанут… нас…

– Запри дверь.

– Запереть?

Подкравшись, она повернула ключ в дверях с лёгким звоном…

– Тсс…

Звёзды потухали, мерцая в редеющей лазури. Щебетали птицы. Сумрак становился розовым, и ветер колебал волосы на влажных висках Сони, опять стоявшей у окна и прощавшейся со своим Гришей. Лицо его, молодое и бледное, смотрело кротко и покорно. Глаза сияли счастьем.

– Так до завтра?

– Нет…

– Как, Гриша?

– Милая, я с тобой не расстанусь!..