Личное счастье

В галерее, куда из гостиной выходили окна, мелькнула фигура Лозовского. В передней он снял пальто и вошёл в комнату, окинув быстрым, подозрительным взглядом жену и гостью.

– Кто это? – спросил он невежливо и резко.

Лизавета Павловна хорошо знала его, потому что была его ученицей вместе с Сонечкой, и удивилась перемене, какая и с ним произошла за эти годы. В его чёрных волосах серебрилось много седины, он был теперь очень худ, и щёки его ввалились и тоже были жёлтые, восковые, как и у Сонечки, а глаза блестели тревожно и зло.

– Я – Лоскотина, – сказала Лиза, протянув ему руку.

– А-а, – проговорил он сухо, – помню! И много наслышан!

И коснувшись её руки холодными пальцами, опять окинул её и жену подозрительным взглядом.

Лизе стало неловко. Сонечка сидела на краю дивана, выпрямившись, и смотрела недовольно в угол. Лозовский молча ходил по гостиной торопливыми шагами, кусая губы и потирая руки. Так в молчании прошло минуты две.

Лиза, как бы продолжая прежний разговор, спросила:

– А рисование ты совсем бросила?

– Бросила и отлично сделала, – ответил за жену Лозовский, и в голосе его слышалась враждебная нота. – Скоро фотографию изобретут такую, что краски будет передавать.

– Ведь, ты и лепила, Сонечка?

– Подругу приехали проведать? – начал Лозовский, останавливаясь перед гостьей. – Так вы пожалейте её, коли любите! О прошлом прошу не говорить. Для неё вредно волноваться… Какая там скульптура!.. Скульптура!..

Он зашагал.

Лиза вспыхнула. Она сделала движение и, должно быть, разразилась бы речью против Лозовского, если б не Сонечка, бросившая на неё умоляющий взгляд. Лиза оборвала себя на полуслове.

– Что вы хотели, сударыня, сказать? – опять начал Лозовский. – Два слова в защиту изящных искусств? Ха-ха-ха! Это просто из рук вон! Живопись, ваяние, стихи! А муж, позвольте вас спросить, что такое? Имеет ли он право требовать, чтобы жена шла с ним об руку, помогала ему, была хозяйкой дома, уважала его вкусы? Я ненавижу пустяки! Труд! В труде наслаждение! А захотела эстетики – вот тебе картины! Любуйся!

Он указал рукой на стены. В тоненьких багетных рамках висели олеографии, изображавшие одна – итальянского мальчика, другая – девушку, разбившую кувшин с молоком.

– А захотела скульптуры – вот тебе и скульптура!

И он сделал жест по направлению к этажерке, на которой стояли гипсовые Фауст и Гретхен, пожелтевшие от времени.

Лиза хотела возразить, но Сонечка сказала:

– Это совершенно верно, Лиза.

Произнесла она эту фразу мёртвым голосом, прямо глядя на Лизу потухшими глазами. Лозовский следил за женой.

– Ну, вот видите, таково и её мнение; у нас одинаковые взгляды. Пожалуйста, не говорите с ней о прошлом, ещё раз прошу вас. Доктора запретили.

Лизавета Павловна встала и глубоким, проникновенным взглядом, полным любви и сострадания, посмотрела на Сонечку. Та потупилась, нахмурив брови.

– Вы хотите уходить? Подождите, я вас провожу! – сказал Лозовский обрадовавшись.

– Хорошо, если б ты осталась обедать, – робко начала Сонечка. – Но так как ты спешишь…

– Куда, в деревню? Вы ведь учительствуете? Счастливой дороги! – ласково заговорил Лозовский, и Лиза чувствовала, как он, подав ей руку, слегка тащил её к выходу.

В передней Сонечка и Лиза обнялись. Грудь чахоточной женщины потряслась беззвучным рыданием. Их губы слились в прощальном поцелуе. Они обнялись ещё раз, но не имели силы взглянуть одна на другую и расстались – навсегда.

    Ноябрь 1884 г.

notes

Примечания

1

водонепроницаемый плащ – англ.