Песок и пепел

Тракт, оправдывая мои подозрения, меньше чем через тигу начинает еще сильнее забирать к северу. Вскоре в шелесте деревьев прорезывается какой-то неясный шум. Похоже, близко река.

Лес расступается как-то внезапно, тракт выкатывается на берег широкого и глубокого оврага, вбегает на старый мост, сложенный из грубо отесанных камней, перелетает на другой берег и снова ныряет в чащу. Вот только я не могу последовать его примеру, разве что проделать эту часть пути по воздуху.

Средняя треть моста отсутствует полностью.

Подхожу к краю провала и смотрю вниз. Похоже, обломки моста образовали там что-то вроде плотины, вода льется через ее верхний край, отчего маленькая речушка и шумит так громко. Я смотрю на ее веселое буйство и понимаю, что придется возвращаться. Провал слишком широк — не перепрыгнуть и даже мешок не перебросить. Ни топора с пилой, ни снаряжения для лазания по скалам у меня нет. Самый простой способ попасть на тот берег, не покалечившись — это вернуться и обойти озеро, поскольку речушка, скорее всего, в него и впадает. Потратить, самое меньшее, еще два дня, а то и три… Это если не лезть в воду. Можно ведь пройти вдоль оврага в сторону озера или наоборот, прочь от него, и поискать место, хоть немного пригодное для переправы. На это, возможно, уйдет меньше времени. Хотя если придется топать до самого устья… Нет. Вся ценность этого пути была в том, что он выглядел более коротким или хотя бы определенным. Сейчас он таким уже не казался.

Начинаю поворачиваться, чтобы двинуться прочь, как вдруг чувствую… взгляд? Нет, не взгляд. Ощущение такое, что до черепа изнутри дотронулись чьи-то ледяные пальцы. По-прежнему никого не видно, но инстинктам лучше доверять. Ощущение холода пропадает, едва я, сиганув в сторону, распластываюсь за большим валуном. Меня хотят отогнать от моста или временно потеряли из виду? Хорошо, если первое. Переживу. Как говорится, не очень-то и хотелось. А если второе?

Я не жду, пока эта жуть снова дотянется до моего черепа. И ползу прочь от обрыва, стараясь не поднимать головы и попутно отгоняя острое желание бросить увесистый мешок вместе со всем его содержимым. А когда мост исчезает из виду даже в просветах между деревьями, выбираюсь на дорогу и устремляюсь прочь. Устав бежать, перехожу на шаг. Заметив злополучный столб, достаю нож. Перечеркиваю цифры, кое-как доцарапываю снизу «дороги нет». И снова иду, стараясь не думать о том, с чем столкнулся у моста. И вообще ни о чем не думать.

Наконец тракт выползает из лесу на то дикое поле, что я видел с гребня, но меня отпускает, только когда солнце начинает пробовать на вкус вершины деревьев. Чувствую, как гудят ноги и как взмокла спина. И все так же никто меня не догоняет и не идет навстречу.

Впрочем, откуда быть оживленному движению на дороге, ведущей в тупик. Да еще в такой тупик… Наверное, и по ту сторону моста то же самое. До самой Сонейты, если не дальше. Кто знает, почему эта жуть не стала меня преследовать. Может, просто не голодна…

Солнце скрывается за лесом, моим пристанищем на этот раз становится дерево на опушке, расколотое молнией — половинка ствола переломилась на высоте в два моих роста и рухнула, застряв в кронах других деревьев. Причем сердцевина устояла, так что отколовшаяся часть похожа на желоб. Идеальное лежбище — из такого случайно не вывалишься. Забираюсь, устраиваюсь и почти сразу засыпаю.

На рассвете меня будит птица, разоравшаяся где-то неподалеку. Тело настойчиво требует отдыха, глаза слипаются, но необъяснимое желание убраться от озера подальше оказывается сильнее.

Тракт упорно ползет на юг, облака — туда, куда их гонит ветер.

Ближе к вечеру впереди снова обозначается река — может быть, даже та же самая. Мост тоже похож — из таких же поросших мхом грубых каменных блоков. Только целый. Оглядываю окрестности. Странно. Один лишь мост. Ни деревни, ни хутора, ни постоялого двора, ни даже будки стражника или сборщика какой-нибудь подати за пользование мостом — а ведь место вроде неплохое. Неистощенная земля. Река. Лес. Да еще и проезжие не должны жадничать, оплачивая ночлег — на многие тиги вокруг никаких других поселений нет. Вот только что-то мешает людям здесь осесть… Неужели та жуть способна дотягиваться и сюда?

У реки останавливаюсь надолго — пыли и пота на мне предостаточно, помыться очень даже стоит. Заодно наполняю водой опустевшую фляжку — на всякий случай.

Тракт поднимается из речной долины и ползет, словно змея, сквозь густые заросли. Я вспоминаю, как тракт точно так же вилял в лесу перед обрушенным мостом, и невольно ускоряю шаг. Заросли внезапно отступают от обочины, а между дорогой и лесом обозначается немалых размеров пустошь. Похоже, здесь люди когда-то жили. По пустоши даже разбросано несколько небольших построек, старых, почерневших, с просевшими крышами. Одна и вовсе обвалилась, наполовину превратившись в черную кучу, ощеренную обломками досок. Но все это разного рода сараюшки, а не жилые дома. Домов нет. Солнце уже почти полностью скрылось за лесом, но квадраты старых каменных фундаментов, на которых прежде стояли избы, и полуразвалившиеся остовы печей видны вполне отчетливо. Все указывает на то, что люди ушли отсюда сами — ни один дом не сгорел, деревянные срубы аккуратно разобраны и увезены. Навскидку выходит почти полсотни таких квадратов. Надо же. Довольно большая деревня… была.

Все, что могли забрать — забрали. Даже деревья повыкапывали. Нет, то, что фундаменты и печи оставили — это понятно. Камни и глину можно найти в другом месте. А сараюшки оставили, скорее всего, потому, что они уже тогда были гнильем. Но почему пустошь не заросла дикой травой? Неужели люди выжали из этой земли все соки? Или она чем-то отравлена? Или проклята? Почему жилые постройки разобраны и увезены, а не брошены или сожжены?

Ладно, об этом можно будет подумать чуть позже — если опять не удастся заснуть сразу. Вопрос о ночлеге сейчас куда важнее. Я направляюсь к постройке, которая, как мне показалось, стоит ровнее других. Рискну дождаться утра под ее крышей.

А дверь-то на месте и прикрыта плотно… Петли, правда, основательно проржавели — не рассыпались бы, когда открывать буду. Наверное, стоило осмотреть и все прочие постройки, но сумерки все гуще. Зачем искать приключения? На уставших ногах далеко не убежишь. Берусь за щеколду. Дверь недовольно кряхтит, но подается.

Внутри темно, но слабого света из дверного проема и нескольких маленьких окошек под низким потолком хватает, чтобы понять — ничего, кроме паутины, там нет. Тоже хорошо.

Приглядевшись, я понимаю, что под ногами доски, причем настолько толстые, что гниль их так и не взяла. Сохранности способствовало и полное опустошение помещения, и сквозняки, свободно гулявшие по нему. Доски — это хорошо. Но все же на пыльных досках спать неинтересно. Я ставлю мешок в угол, вытаскиваю тот нож, что подлиннее и потяжелее. Не коса и не серп, конечно, но, чтобы нарезать травы на подстилку, сгодится.

За травой приходится возвращаться к краю пустоши несколько раз. Зато когда темнеет окончательно, могу быть уверен, что сегодня отдохну. Если, конечно, никто не помешает. Со всей возможной осторожностью закрыв дверь, принимаюсь за ужин. Хорошо, что не поленился наполнить фляжку у моста. Колодца вроде не заметил, а если бы он и был, то не уверен, что рискнул бы набрать здесь воды. А так — глядишь, и хватит на пару дней.

В щели сочится умиротворенность обезлюдевшего мира. Стрекочут насекомые, периодически доносятся вскрики птиц и какие-то далекие звуки, невнятные, но не страшные. Обычный ночной шум. Чувство опасности бессовестно дрыхнет.

Все-таки странно, что люди ушли отсюда. Очень странно.

Ладно, что гадать-то. Поживем — увидим. А сейчас лучше выспаться. Если и завтра придется топать целый день, то ясная голова и свежие силы очень даже пригодятся.

Отлежать себе бока не получилось. Когда сонную тьму разорвал немой вопль до сих пор молчавшего чувства опасности, горизонт на востоке еще не начал светиться.

Подхватив нож, подобрался к двери. Между двумя постройками на дальнем от меня краю пустоши мелькнул какой-то смутный силуэт. Человек?

Пялясь туда, где скрылся ночной гость, не сразу замечаю, что мы здесь не одни — со стороны леса смутно ощущается какое-то движение. Но разглядеть хоть что-нибудь не выходит. Тучи, по-прежнему скрывающие изрядную часть неба, не пропускают к пустоши даже лучиков лунного света. И тут тихий шорох доносится откуда-то из-за спины. Я поворачиваюсь, но успеваю увидеть лишь мелькнувшую в окошке… тень? Крепче сжимаю рукоять ножа… Что-то глухо звякает, будто кто-то попытался взяться за щеколду снаружи, и тут же звякает еще раз, причем намного громче. И вдруг вся постройка содрогается от удара, но дверь выдерживает. Еще удар, еще, с потолка сыплются истлевшие остатки соломы… И тут в уши вливается полустон-полувздох, полный боли и разочарования, а шорох превращается в громкий шелест, словно по траве волокут что-то тяжелое, что-то затрещало… И вдруг все звуки пропали, ощущение опасности исчезло, словно его и не было. Выглянувшая в разрыв в тучах луна высветила пустошь — но в этом мертвенном свете не шевелилось ничего — даже трава. Что бы это ни было — оно ушло. Я вернулся на свое травяное ложе и снова улегся, прислушиваясь к ночным шорохам. Но лишь когда небо у горизонта начало светлеть, смог заснуть, а когда проснулся — солнце было уже высоко.

Несмотря на острое желание убраться отсюда поскорее, все же осматриваю и остальные постройки. Увы, в тех развалюхах нет ничего интересного. Разве что сгнили они куда сильнее. И никаких следов ночных гостей.

А когда прохожу по той стороне пустоши, что ближе к лесу, что-то внутри меня словно ухает глубоко вниз — среди травы виднеются ямы с обсыпавшимися краями. Длиной и глубиной в рост человека. И ширина соответствующая. Ямы тянутся длинными неровными рядами, и разрывов в этих рядах нет. Словно кто-то зачем-то выкопал всех покойников на кладбище. Причем, как и с деревней, это сделано с максимальной аккуратностью — никаких костей и черепов вокруг, никаких надмогильных камней, даже расколотых. Заглядываю в несколько крайних ям — пусто. Только следы от луж на дне. Обычных дождевых луж. Все же, кому понадобилось переселять еще и мертвецов?

Возвращаюсь к постройке, в которой ночевал, и захожу внутрь. Пытаясь понять, почему ночной гость не смог ворваться, машинально провожу рукой по стене, задеваю раму окошка под потолком… И вдруг цепляюсь за что-то. Это «что-то» при ближайшем рассмотрении оказывается гвоздиком. Серебряным. Я бросаюсь шарить по стенам — и нахожу такие же гвозди у каждого окошка, а у двери их и вовсе было четыре — в каждом углу дверного косяка. Это от кого же такие обереги?

Осторожно втыкаю гвоздик на место, медленно выхожу наружу, аккуратно, даже очень аккуратно прикрываю дверь, поворачиваю щеколду… и вижу лежащую на земле прямо перед входом маленькую бляшку, похожую на пуговицу, разве что без дырочек, из все того же серебра. Вот только какая-то она оплавленная, что ли. Судя по всему, этот оберег был воткнут в балку под крышей прямо над дверью. И выпал, когда ночной гость пытался дверь высадить. Причем выпал прямо ему на… загривок. И это, помнится, очень ему не понравилось. Очень. Покатав ее в пальцах и так ничего и не ощутив, вставляю бляшку обратно — может, кому еще пригодится.

Забросив мешок на плечо, расправляю складку на нагрудном кармане и вдруг понимаю, что под тканью что-то есть. Сунув руку в казавшийся пустым карман, нахожу за складкой узкую серую полоску. На ней два коротких слова. Имя. Но чье оно? Кого-то, кого я должен найти? Или кого должен опасаться? Или мое собственное? Ладно, потом. Все равно я сейчас не знаю, что мне с ним делать.

Едва я вхожу в ритм, как через тигу тракт обрывается. Только что казался бесконечным — и вдруг закончился. Я даже не сразу поверил глазам, когда увидел это. И вот с трех сторон от меня лежит широченное серо-зеленое одеяло, густо утыканное одинокими деревцами или небольшими рощицами. Надо же. И тут тупик. Но не возвращаться же. А что это за темная фиговина, похожая на огромный камень, виднеется впереди? Вроде недалеко. Полтиги, от силы. Ладно, мне все равно в ту сторону. Не возвращаться же.

На полпути к валуну оборачиваюсь — и не вижу позади ничего, кроме колышущейся травы. Ни заброшенного тракта, ни почерневших от времени построек на пустоши. Словно кто-то снова пытается мне сказать, что обратного пути нет. Подхожу к камню. Грубо вытесанный куб высотой в три моих роста. Обхожу его — и замираю в изумлении. Прямо передо мной лежит тракт, живой брат-близнец оставшегося позади тракта-мертвеца. Причем как раз у валуна он, ползущий с юга, делает резкий поворот на запад. Словно стремится подальше обойти места, ставшие неуютными…

На южной грани каменного куба красуется большая белая стрела, указывающая на запад. Кривые буквы над стрелой складываются в надпись «Ларинья». С западной стороны такая же стрела, сопровождаемая словом «Сентера», смотрит на юг.

Ларинья и Сентера. Две провинции на Среднем Севере империи. Я вздрагиваю. Сколько еще вот таких осколков всплывет из тумана?

И куда теперь? На юг или на запад? Прямо или направо? Если свернуть направо… Наверное, по тракту можно добраться до Сонейты без особых приключений. Но надо ли мне туда? Достаю из кошелька монетку. Подбрасываю. Орел. Значит, на юг. А краска на камне довольно свежая. Еще нигде не обсыпалась.

К вечеру третьего дня после валуна-указателя лес по обе стороны ужимается до узкой зеленой полоски у среза горизонта, порой и вовсе пропадая из виду — благодаря бесчисленным холмам и холмикам. Еще трижды встречаю что-то похожее на остатки брошенных поселений. Все три раза днем, так что ночевать там не пришлось.

Дорога тем временем переваливает через очередной холм и спускается к реке — куда более широкой, чем виденные ранее. И мост здесь тоже основательнее и длиннее. Более того, за ним дорога раздваивается.

И прямо у развилки торчит самый настоящий постоялый двор! Капитальное двухэтажное строение с не менее основательным забором. Вряд ли это пристанище какой-нибудь нечисти. В видимых над оградой окнах второго этажа уже горит свет, из печных труб сочатся струйки дыма. Вот только пока приближаюсь к воротам, надо успеть сочинить себе легенду, чтобы меня пустили внутрь сейчас… и не выгнали потом.

Задача не из простых. Врать кому-то, не зная, что он знает — порой чрезвычайно опасное развлечение… Впрочем, а с чего я взял, что ко мне будут приставать с расспросами? Мне нужны ночлег и ужин, деньги у меня есть, разговорчивостью не страдаю… Что странного-то? Подумаешь, пешком пришел.

Окрестности постоялого двора выглядят… скажем так, мрачновато. Оградой в три человеческих роста охранные мероприятия не ограничиваются. Вокруг забора шагов на триста трава отсутствует. Просто темно-серое пространство, покрытое комьями земли. Вдобавок по краю мертвого поля идет ров, шириной шагов десять, замкнутый в кольцо и наполовину заполненный мутной водой. От тракта ограду отделяют те же триста шагов лишенной растительности земли и еще один мост, перекинутый через ров. От моста до самых ворот выложена каменными плитами подъездная дорога. Интересно, от чего они так страхуются?

Подхожу к воротам. Здесь неизвестный архитектор тоже проявил свою мрачную фантазию — ворота не просто вделаны в забор. По обе стороны от них из ограды выступают башенки с бойницами наверху — и вдоль ограды можно стрелять, и в того, кто ломится в ворота со злым умыслом. Можно подумать, это крепость, а не постоялый двор.

Тем не менее, это именно то, о чем я подумал. Над воротами виднеется не лишенная изящества кованая вывеска с надписью витиевато закрученными буквами, которые складываются в простую и понятную надпись «У РЫЖЕГО МЕДВЕДЯ». Крепости так не украшают.

Вдруг откуда-то сбоку раздается приглушенный голос:

— Чего стоишь? Забыл, как в дверь стучат? Имей в виду, не войдешь до захода солнца — ночевать будешь за оградой. Если денег мало, так во дворе и бесплатно можно до утра переждать. На соломе, правда, да не в поле. За воду тоже денег не берем. Чай, не… — он добавляет какое-то слово, которого я не разбираю, понимая все же, что речь о каких-то совсем уж недостойных представителях рода человеческого. А может, и не человеческого. — Так что, будешь заходить? Если нет, то проваливай. Недосуг мне с тобой лясы точить.

Я невольно хмыкаю. Надо же.

— Зайду, если откроете.

Что-то заскрипело, но ворота не шелохнулись — вместо них открылась маленькая дверца в правой башенке.

— Заходи. Только без шуток.

Протиснувшись внутрь, вижу своего собеседника. Несколько неожиданно он оказывается высоким широкоплечим здоровяком, по сравнению с которым я чувствую себя сопливым щенком. Рыжебородый великан выглядит заметно старше меня, но все же не настолько, чтобы сгодиться мне в отцы. Он улыбается — видимо, моя растерянность проступила очень уж явственно. Все же на свою силушку бородач не слишком рассчитывал — по обе руки от него стоят двое помощников. Один навел на меня взведенный арбалет, второй охотничью двустволку. Хорошее ружье, к слову. Арбалет тоже не выглядит самоделкой. Да и парни не слабые. И не глупые, судя по взглядам, которые они бросают то на меня, то на своего вожака. За спиной раздается уже знакомый скрип и еще какой-то шорох. Оглядываюсь и вполне ожидаемо обнаруживаю еще одного парня. У него в руке поблескивает кинжал. Грамотно. Для арбалета или ружья там места мало, да и своих можно задеть, а вот кинжал — в самый раз. Я поднимаю руки, показывая открытые ладони, и улыбаюсь.