Я начинаю путь…

Масленичные бои – совсем другое дело. Там существовало много самых разных ограничений. Ведь сражались не враги, а соперники. Поэтому, зрители видели не бескомпромиссную и безобразную драку, а веселую удаль крепких и ловких ребят. Даже простая замена боевой злости на веселый азарт превращала эту схватку в увлекательное зрелище. Присутствующие тогда филантропки не увидели в этом ничего ужасного и остались довольны показанным представлением.

В этот раз они договорились с телевидением о съемке массового забега всех желающих и вольной танцевальной программе в самом конце. Акцию назвали «Русские пробежки». Соответственно, позаботились они и о рекламе. Основные участники забега и танцев надели на себя заказанные патронессами футболки. Украшены футболки были лозунгом данного мероприятия: «Русский – значит, трезвый!» В общем, подготовились мы ко всему заранее и о грядущих неприятностях даже не подозревали.

Неприятности начались, когда забег кончился и начался флешмоб. Наряды полиции внезапно окружили нас и потребовали прекратить всяческие представления и разойтись.

– Маша! В чем дело?

– Не знаю, Ваня. Мы ведь никаких правил не нарушали?

– Да вроде бы нет. Слушай, а старухи эти точно все согласовали?

– Да согласовали они все. – Я порылась в сумочке и достала нужный документ. – Вот, смотри: заверенная копия разрешения полиции на проведение нашего мероприятия.

– Тогда ничего не понимаю. И что теперь делать?

– Расходимся, Ваня. Подчиняемся требованиям то ли закона, то ли произвола.

Толпа, впрочем, и без наших призывов начала расходиться. Полиция этому препятствий не чинила. Но только до тех пор, пока через оцепление не стали проходить те, на ком были футболки с лозунгом. Этих начали хватать и тащить в стоящие позади оцепления «скотовозы».

– Ваня! Скажи ребятам, чтобы срочно снимали футболки.

– А ты? Машка, ты куда!

– А я, Ваня, пойду сдаваться властям. Нужно понять, чем им футболки наши не нравятся, да и ребят, если что, удержать от глупостей.

– Сеструха! Давай я вместо тебя!

– Нет, Ваня! Ты нужнее здесь. Я не сумею удержать твоих мордоворотов от драки. Зато я смогу удержать пойманных полицией от совершения глупостей. Давай будем делать каждый свое дело, брат. Не стоит спорить.

Развернувшись, я нагло пошла к оцеплению:

– В чем дело? Что за произвол?

Вместо ответа меня грубо схватили, надели «браслеты» и, доведя до «скотовоза», так же грубо запихнули внутрь. Там уже было с десяток задержанных полицией ребят и девчонок.

– Ребята! Девочки! Главное спокойствие! Не надо грубить полиции. Четко выполняйте их требования. Со всеми вопросами отсылайте их ко мне. Лучше будет, если с ними буду говорить я. Все поняли?

– А ты кто такая?

Я обернулась на голос. Вопрос был задан стоящим возле «скотовоза» офицером полиции.

– Миронова Мария Ивановна, я старшая среди этих ребят. Это понятно?

Офицер вместо ответа усмехнулся и отошел от машины. А потом двери закрыли, и нас повезли куда-то. Везли около получаса. Затем машины остановились, и нас вывели на улицу. Охрана сняла с нас наручники, и я огляделась вокруг. Ничего необычного: стены красного кирпича вокруг заасфальтированной площадки. В стенах – зарешеченные окна. Понятно, куда мы попали. А кстати, сколько нас? Насчитала двадцать семь человек вместе с собой. Ну что же, будем жить! Пока что здесь. Интересно, в чем нас обвинят? И сколько нам тут пребывать? Ожидая своей участи, мы не знали, что в сводке новостей уже сообщили о том, что:

Сегодня полицией было разогнано сборище несовершеннолетних русских националистов. На этот час, по сведениям, полученным нашим корреспондентом, задержано порядка тридцати подростков обоего пола. В числе задержанных находится и идейный лидер великорусских шовинистов, двенадцатилетняя уроженка Санкт-Петербурга Мария Миронова.

Глава 7

Пожар в борделе во время наводнения

Итак, затеянная Анатолием Николаевичем интрига развивалась хоть и не в соответствии с первоначальным планом, но все равно в нужном ему направлении. Внимательно следя за происходящими сейчас событиями, барон сам себе поставил «минус». Чем проще методы, тем больше возможности добиться желаемого. Как ни крути, но о движении трезвости первым вспомнил Гозман, а не он, барон Берг. «Какой роскошный повод для ареста школьников откопал этот придурок! Такое мало кому в голову придет. Мне, например, точно никогда бы не пришло. Кто сейчас помнит про закон, который приняли сорок лет назад и давно уже не применяют на практике?»

Тут речь шла об одном интересном законе, который был принят под давлением Всемирной лиги правозащитных организаций. Суть его состояла в том, что употребление в названии организации слова «русский» и производных от этого слова считалось дискриминацией в отношении других народов империи. И даже Церковь вынуждена была заменить в своем названии реакционное слово «русская» на толерантное «российская». В итоге, чтобы не иметь не нужных никому неприятностей, люди перестали в письменном виде употреблять это слово. Вернее, употреблять продолжали, но только в отрицательном смысле. Писать «русский пьяница», «русское хамство», «русская расхлябанность» можно было, но попробуй назвать народные сказки русскими, а не российскими, как сразу тьма защитников поднимала вселенский шум. Стало опасно открыто вспоминать о том, что М. В. Ломоносов был русским, а не каким-то там российским ученым. А Д. И. Менделеев? В один прекрасный день давно умерший химик стал одновременно русским антисемитом и великим российским ученым! Вся эта дурь совершенно не касалась других народов Российской империи. Хотя как сказать! Если писать, что бывает на свете «еврейское хамство» или открыто вывесить лозунг «Еврей – значит, трезвый!», то вони и визга будет еще больше.

Странное дело, чем дальше Анатолий Николаевич вникал в подобные тонкости, тем сильней крепла в его душе обида. Казалось бы, ему что до этого? Он обычный остзейский дворянин[8 - Совокупное название курляндского, лифляндского и эстляндского дворянства, этнически принадлежавшего, в основном, к остзейским немцам или к шведам. (Примеч. ред.)]. По материнской линии, конечно, хватает русской родни, но по отцовской – одни немцы. Сам себя он считал прежде всего немцем. И женат он был на немке, урожденной Фитингоф. И дети его соответственно считаются немцами. Но все-таки такое издевательство над самолюбием великого народа ему было неприятно. Почему так? Сам себе не мог ответить.

Поэтому, хоть Анатолий Николаевич и планировал заранее сделать так, чтобы у Гозмана ничего, кроме пустого шума, не вышло, сейчас он хотел иного: чтобы этот придурок как можно сильней опозорился. И кажется, там, наверху, в Небесной Канцелярии пошли навстречу его искреннему желанию.

Первой засуетилась та самая Алексеева. Узнав о случившейся с юными спортсменами неприятности, она развила бурную деятельность. Несмотря на свое слабое здоровье, эта маленькая и хрупкая женщина смогла поспеть всюду. Она утешала расстроенных родителей, она наносила визиты известным филантропам и клерикалам. Она даже не побрезговала навестить лидеров марионеточных националистических организаций. Более того, она опубликовала в ближайшем номере «Невского времени» статью на злобу дня, которую назвала: «Верните народу имя!» А на четвертые сутки с момента задержания подростков, она возглавила не санкционированное никем шествие к резиденции Его Императорского Величества.

Полиция, не ожидавшая ничего подобного, начала действовать не сразу. А когда все-таки прибыла на место происшествия, было уже поздно: к небольшой кучке манифестантов успела присоединиться тьма народа. Прибывший разгонять это шествие спецназ, наверное, впервые в жизни растерялся. Еще бы! Помимо взрослых, среди участников манифестации хватало детей. А самое неприятное было то, что с каждой минутой детей становилось все больше и больше. Давать команду на разгон демонстрации командование так и не решилось. И Анатолий Николаевич их понимал прекрасно. Что бы там ни говорили про жандармов, но применять силу в отношении женщин, стариков и детей, держащих в руках государственные флаги, хоругви и образа, они не хотели категорически.

Чтобы разрядить ситуацию, к месту происшествия срочно прибыл столичный генерал-полицмейстер Хуцишвили. Нужно отдать ему должное, он сумел уговорить толпу мирно разойтись и не чинить никаких безобразий. Манифестанты разошлись, но лишь после того, как госпожа Алексеева вручила Хуцишвили петицию на высочайшее имя, а сам генерал-полицмейстер клятвенно обещал, что немедленно ее передаст в руки государя. В тот же вечер, если верить газетам, государь император ознакомился с поданной на его имя петицией.

Скандал это происшествие произвело огромный. Не успел окончиться этот день, как газеты и телепередачи стали жертвой нашествия так называемой «прогрессивной общественности». То, что творилось на страницах либеральных изданий и в эфире, иначе чем бардаком назвать было невозможно. Либералы всех мастей внезапно озаботились спокойствием и порядком в государстве. На читателей и зрителей обрушились самые разнообразные призывы и обращения. Причем в таком количестве, что людям мало что запомнилось. Самым ярким и запоминающимся было требование Лиги сексуальных реформ: «Раздавить гадину!» И ведь на этом ничего не закончилось. Масло в огонь подлило интервью, взятое корреспондентом «Городской криминальной хроники» у адвоката Ривкина:

– Соломон Абрамович, что вы скажете по поводу вчерашнего задержания полицией русских шовинистов?

– А почему вы спрашиваете про это у меня? Я что, требовал их ареста? Вы лучше Гозмана спросите про это!

– Тем не менее нашим зрителям интересно мнение лучшего адвоката нашего города по поводу этого события.

– Мое мнение? Пожалуйста! Господа! Вы счастливы от того, что арестована маленькая сказочница? Я, например, огорчен этим обстоятельством. Не думаю, что она и прочие дети представляли угрозу для общества. Вот и все мое мнение по этому поводу.

– Но ведь они грубо нарушили закон, вряд ли вы станете с этим спорить.

– Нарушили. Не спорю. И что, их вот так сразу нужно сурово наказывать?

– Странно это слышать от еврея, чей сын был искалечен русскими…

– Так, погодите! Не забывайте, что этот еврей является неплохим, как вы сказали, юристом. Что вы мне тут сейчас говорите? Как лицо заинтересованное, я наизусть знаю материалы того дела. Все, что твердо установлено, так это то, что те ублюдки, которые били моего сына, разговаривали на русском языке. А Ивановы это были или Гозманы…

– Мне известно, что вы не в лучших отношениях с господином Гозманом.

– Я этого никогда не скрывал. И если он счастлив тем, что испортил праздник детям… В общем, давайте не будем больше говорить на эту тему. У меня просто сейчас нет слов. Одни восклицания!

По разочарованному лицу корреспондента было видно, что он ожидал от Соломона Абрамовича совсем иных слов и оценок.

Так или иначе, но пришло распоряжение столичного прокурора об изменении меры пресечения задержанным. На томящихся в доме предварительного заключения был наложен домашний арест, а расследование происшествия передали органам МГБ по месту жительства виновных.

То есть в руки Анатолия Николаевича. Как раз то, что ему и требовалось.

Больших сложностей в этом деле не должно было быть. Поручая вести следствие поручику Мошкальскому, барон намекнул ему, что не стоит проявлять в этом деле какое-либо особое рвение.

– Поймите правильно, Ксаверий Станиславович, что бы там ни вопили в газетах, но в делах такого рода виноватым станет тот, кто допустит страдания детей.

– Я бы не стал этих детей считать светлыми ангелочками, – возразил Мошкальский. – Я уже докладывал вам о том, что они затевали.