Игорь Акинфеев. Автобиография самого преданного футболиста в истории мирового футбола

Решение уйти стало для меня очень большим облегчением. Я понял, что мне больше не нужно ни перед кем оправдываться, не нужно уходить от ответов. Не могу сказать, что меня сильно раздражало и как-то волновало, что обо мне пишут, но ведь тот же отец читал газеты, встречался с друзьями. Он вообще очень эмоционально относился к тому, как люди оценивают мою работу. Расстраивался, когда видел в репортажах какие-то насмешки, бесконечные подсчеты неудачных матчей. Особенно болезненно он воспринимал, когда чуть ли не в каждой публикации СМИ стали писать о моем антирекорде в Лиге чемпионов.

Помню, журналисты насчитали 43 матча, в которых я пропускал голы, хотя этих игр на самом деле было 39.

Еще одна дико неприятная история произошла в 2006-м. Это был сезон, в котором итальянский судья Массимо Де Сантис удалил меня с поля в матче со «Спартаком» за то, что, отбив мяч грудью, я якобы сыграл рукой. Это был очень спорный момент, но итальянец даже не стал ничего слушать. Нам сразу после моего удаления забили со штрафного, в итоге сыграли вничью, но дискуссия в прессе была нешуточная.

История имела продолжение. Как раз в тот год я получил звание лучшего вратаря сезона и был приглашен на организованную по этому поводу церемонию. Поднялся на сцену, получил награду, и в этот самый момент на экране запустили видеоролик, подготовленный, как потом выяснилось, спартаковскими болельщиками.

В этом ролике были тщательнейшим образом подобраны все мои ошибки, которые когда-либо случались. Одна за другой. Сейчас-то я давно все это пережил, а тогда был просто в шоке. Все моральные силы ушли на то, чтобы, стоя на сцене, ничем не проявить собственных эмоций. Хотя на самом деле просто не знал, куда деваться от унижения и обиды. Полный зал людей, сидят игроки и тренеры всех команд, журналисты…

История была настолько некрасивой, что ее даже не стали продвигать в прессу – все понимали, насколько мерзко все было сделано.

В плане эмоций футбол – это реально как жизнь и смерть. И происходит в нем все точно так же, как в обычной жизни. Иногда всем своим существом чувствуешь, что матч не сложится. Это угадывается даже по тому, как двигается на разминке команда, как двигаешься ты сам. Стоишь молишь Бога, чтобы твои предчувствия оказались ошибочными, не оправдались, но они, как правило, оправдываются. Никому и никогда не рассказывал, но много раз в ходе упомянутой антирекордной серии я думал о том, чтобы попросить замену и таким образом прервать эту затянувшуюся черную полосу, переломить ход событий. Чтобы эта дурацкая серия закончилась, чтобы все от меня отстали.

Очень тяжело на самом деле идти на поле, когда все внутри противится этому. Понимаешь, что не можешь выдать свой максимум, не складывается игра, не слишком получается, но тренер все равно делает на тебя ставку. Вот, стиснув зубы, и идешь в ворота. Я только спустя 15 лет пришел к тому, что иногда стоит настоять на том, что мне нужны выходные, нужна семья, нужны дети.

С другой стороны, во всех сложных ситуациях меня не оставляло чувство, что я обязан все это пройти, раз уж мне выпал такой жизненный сценарий.

Да и как отказаться? Когда мы играли дома с тем же «Манчестером» в Лиге чемпионов, на трибунах было 32 тысячи зрителей. Ты для них – как актер на сцене в театре. И что, извинишься и уйдешь, потому что у тебя нет настроения сегодня играть этот спектакль? В конце концов, люди пришли на стадион за зрелищем, за голами. Мы проиграли «Манчестеру» со счетом 1:4, и, как бы парадоксально это ни прозвучало, содержание игры было более чем достойным. У меня так вообще в том матче было рекордное количество сейвов, самая высокая оценка, но при этом четыре гола я пропустил. А де Хеа, который играл в воротах «Манчестера», пропустил нелепейший гол от Кучаева. Костя в жизни не бил с левой ноги, а тут на 95-й минуте ковырнул мяч, и тот залетел де Хеа между ног. В результате полмира смеется над де Хеа, а вторая половина – над теми четырьмя голами, что пропустил я.

Поражения учат нас больше, чем победы. Они учат нас быть сильнее и стремиться к большему.

Мой первый чемпионат Европы случился в 2004-м. Впервые в национальную сборную меня вызвал еще Газзаев, но вскоре он оставил пост главного тренера, его сменил Георгий Александрович Ярцев. Первым вратарем тогда безоговорочно считался Сергей Овчинников, вторым – Слава Малафеев, а третьим стал я. Семнадцать с чем-то лет, по-моему, мне на тот момент было.

Ни о какой конкуренции с Овчинниковым и Малафеевым речи тогда вообще не шло – меня взяли на тот чемпионат, что называется, понюхать пороху.

Первым я стал значительно позже, когда в сборную пришел Семин. Интересно, что такой вариант Юрию Павловичу предложил сам Овчинников – потом он сам рассказывал мне об этом, так что всю историю я знаю из первых уст. Сергей понимал, что его уже поджимает возраст, накапливается усталость, какие-то травмы, вот и сказал Семину: «Делайте первым вратарем Игоря».

Наверное, это нормально – понимать, что рано или поздно ты должен отойти в сторону, дать дорогу более молодым игрокам. Но красоту жеста я оценил. Даже поблагодарил Овчинникова, когда мы с ним общались, за то, что он чисто профессионально дал мне пинка, образно говоря. Не знаю, как могла бы развиваться моя личная история в футболе, если бы Сергей продолжал играть. Но в тот момент, когда мне дали возможность встать в ворота сборной, у меня реально поперло. Если посмотреть на сетку того сезона, почти половину матчей «на ноль» отстоял.

А в 2004-м, когда шел просмотр игроков перед чемпионатом Европы, мне дали сыграть только один раз – за сборную свободных легионеров на старом стадионе «Локомотива». Один гол мне тогда забил Дима Кириченко, который, как и я, играл за ЦСКА, но в самой игре реально случилась какая-то феерия у моих ворот. Моментов пять или шесть было точно, но мне везло: я реально все отбивал. Наверное, этим и убедил Ярцева меня взять. Вполне мог и не поехать при ином раскладе – сильных вратарей тогда в России хватало.

Поездка в Португалию стала колоссальным опытом, пусть я и остался единственным в команде, кто ни разу не вышел на поле. За сборную Испании тогда играл мой любимый вратарь Сантьяго Каньисарес. Он считался запасным после Касильяса, и я смотрел на обоих во все глаза.

Там вообще было на кого посмотреть: Рауль, молодой Криштиану Роналду, Манише… Сидишь, открыв рот, смотришь, как португальцы с испанцами крутят соперникам позвонки, наслаждаешься классным футболом, а потом прокручиваешь в голове какие-то моменты и думаешь: как сам бы сыграл в том или ином эпизоде?

Если бы я вышел в том чемпионате хоть на одну минуту, мог бы стать самым молодым игроком за всю историю чемпионатов Европы. Более того, такая возможность была. Когда мы играли с греками, выигрывая со счетом 2:1, этот матч уже ничего не решал, и теоретически тренеры вообще ничем не рисковали, если бы дали мне поиграть в концовке. Но, как потом выяснилось, в команде был человек, который высказался резко против.

Результат сборной России на чемпионате Европы, как мне казалось, должен был оказаться иным. Я видел, как у ребят глаза горели, как все они рвались хорошо сыграть. И искренне верил, что это получится. Даже в первом матче с Испанией нам ведь только на 60-й минуте забили, а до этого, в первом тайме, у ребят были моменты, которые вполне можно было бы реализовать. И все тогда могло бы пойти по-другому. Да и матч с греками показал, что мы не слабее были.

С другой стороны, я ничего и никогда не считаю случайным. Греки выиграли закономерно – я видел, как они играли, как хотели этого. И вполне логично, что добились победы.

На том чемпионате я поменялся майками с Канисаресом, через год он мне даже написал, что будет болеть за меня в Кубке УЕФА и что в таком возрасте стать известным в Европе дорогого стоит, да и дано не каждому. Мне было очень приятно это прочитать.

Касильяс появился в большом футболе позже. А вот за Канисаресом я следил чуть ли не с самого своего детства. У «Валенсии» была знаменитая команда, в которой играли Рубен Бараха, Давид Альбельда, Карлос Марчена, позже Фернандо Морьентес пришел, Давид Вилья, а Канисарес стоял в воротах. Эта команда два раза доходила до финала Лиги чемпионов, правда, так ни разу его и не выиграла. Но я очень за них болел. Мне нравился стиль Канисареса, манера его игры. Тем более что он такого же роста, как и я, даже пониже на один сантиметр, как потом выяснилось. Поэтому и в 2004-м этот вратарь стоял для меня особняком.

Понятно, что в истории футбола были и более великие вратари. Те же Джанлуиджи Буффон, Мануэль Нойер. В моем личном рейтинге Буффон все-таки повыше будет, потому что в его игре сложилось все: и сейвы, и пластика, и та феноменальная игра, которую он выдавал. Жаль, что Буффон так и не стал победителем Лиги чемпионов – Матвею Сафонову в этом плане повезло больше.

Но главное впечатление Евро-2004 осталось у меня от футбола. Невероятного, очень скоростного. Совсем не такого, как тот, в который в России играли мы. Наверное, в какой-то степени это было объяснимо. Уровень ведь не берется на пустом месте. Он начинается с детских лет. У детских школ той же «Барселоны» или «Реала» по тем временам было по 20 натуральных полей – а что представляли собой наши школы? Я как вратарь, возможно, чувствовал эту разницу в меньшей степени. Мне главное – отбить.

Как раз на том чемпионате я впервые увидел, как обильно поливают поля перед играми. У нас в России никогда не поливали поля. У нас и травы-то не было. А если и была, газон всегда оставался сухим. Мяч порой приходилось откуда-то выковыривать, он все время застревал.

В Португалии поля заливали от души. Даже сейчас по некоторым видеозаписям видно, что на газоне стоит вода. Смысл подобной подготовки поля был в том, чтобы мяч быстро ходил, чтобы правильно ложился в ногу, чтобы, когда бьешь по воротам, от газона получался более мощный отскок. Чтобы таким образом максимально осложнить задачу соперникам, не привыкшим к быстрой игре. То есть уже тогда португальцы с испанцами все это знали и вовсю пользовались, а мы не понимали: зачем?

Не говорю уже о том, что мокрый мяч совершенно иначе ловится. А точнее, большей частью вообще не ловится. Молодец, конечно, тот, кто это придумал, но мокрый мяч – это проклятие для вратарей. Есть модели, которые специально разрабатываются так, чтобы они виляли в воздухе, ускорялись. Такой мяч очень тяжело брать, даже когда он сухой. Очень такие не люблю.

По мере того как я играл в клубе и сборной, понимал, что вратарь должен не только иметь собственное лицо, но и уметь надевать своего рода маску, выходя на поле. Без разницы, сколько именно зрителей окажется на стадионе – десять человек или 20 тысяч. Тот же Газзаев мне всегда говорил: «Даже если ошибаешься, надо ошибаться уверенно. Ни на кого не смотри. Пропустил, выбил в аут – наплевать, кто в этот момент на тебя смотрит и что потом скажет». Я и по сей день пользуюсь на поле этим приемом. Могу думать о голах, о каких-то своих ошибках, но лицо останется непроницаемым и, как мне иногда говорили, даже злым. Но я давно уже не обращаю на это внимания.

Для меня действительно не имеет значения, кто возьмет приз лучшего игрока по итогу сезона, получит ту или иную статуэтку или что-то еще. Иногда даже прошу в клубе, чтобы меня вообще не ставили в те или иные голосования. Когда постоянно находишься в центре чужого внимания, от этого невероятно устаешь. Но в этом меня могут понять, наверное, только те, кто сам с этим сталкивался. Поэтому я зачастую не могу позволить себе поехать куда-то на метро, пройтись по магазинам или просто погулять по улицам, не привлекая к себе внимания. Если бы подобные вещи меня привлекали всерьез, наверное, я бы никогда не поселился за городом.

Проиграв финал, можно остаться лучшей командой в мире. Но только выиграв его, можно стать частью вечности.

Жаловаться на свою футбольную судьбу мне никогда не приходило в голову. Скорее, наоборот, она сложилась таким образом, о котором можно только мечтать. В ней было все: и совершенно фантастическая любовь болельщиков, и два десятка самых разнообразных трофеев, которые у меня уже никто не отнимет, и матчи, которые навсегда останутся в памяти. Даже слов не надо лишних на эту тему говорить, с кем-то спорить, кому-то что-то доказывать. Это просто было бы глупо.

Одним из таких запавших в душу моментов стал легендарный матч ЦСКА с «Арсеналом» в 2006-м. Кто-то, возможно, запомнил его как обычную игру в Лиге чемпионов, в которой нам повезло выстоять, – у нас же долго была эйфория: мало того что сыграли с «Арсеналом» два раза, так дома их победили, а в гостях не проиграли.

В ответном матче, помню, с трудом верилось, что мяч не залетает в наши ворота, но некоторые тогдашние промахи англичан я как вратарь вполне могу объяснить. Например, когда меня обыграл Сеск Фабрегас, а потом не попал в пустые ворота, он во время обыгрыша наступил мне на колено – немножко сбился, потерял равновесие и начал заваливаться, поэтому и сложнее было ударить. Мне он колено прилично тогда шипами разодрал, врачи выбегали даже. А у Томаша Росицки мяч вылетал из гущи – игрок вовремя не сориентировался и ударил пяткой. Поэтому мяч и полетел мне в руки.

В перерыве, помню, Серега Игнашевич сказал: «Может, пропустим? Полегче будет». Я ответил: «Серый, боюсь, если мы один пропустим, сразу еще пяток залетит».

Еще одна очень памятная игра была с «Рейнджерс» в 2004-м. Первый матч мы играли на «Локомотиве» и выиграли 2:1. На второй поехали в Глазго, вышли на поле, и тут все 50 тысяч зрителей вдруг запели. Представляете, какая это психологическая нагрузка на игрока, тем более на молодого? Один гол я все-таки пропустил, но в целом осталось ощущение, что все получилось.

Когда говорю, что ни секунды ни о чем в собственной карьере не сожалею, это не отговорка, я много раз думал на эту тему. Хотел быть вратарем – со второй тренировки добился этого. Хотел играть в основе ЦСКА – заиграл. Ну да, каждый футболист мечтает выиграть Лигу чемпионов, попасть в «команду мечты». Но меня, например, всегда внутренне задевает, когда наши ребята на просьбу составить такую команду начинают перечислять: Роналду, Месси… Для меня моя команда мечты – это ЦСКА образца 2005 года. И Кубок УЕФА, который мы выиграли все вместе.

В этом плане мой Кубок УЕФА, равно как и полученное за тот турнир звание заслуженного мастера спорта России, – это более честный проход к успеху, потому что ты реально играл, тебе доверяли, ты своими ногами и руками этот кубок добывал. Для меня такие вещи всегда имели принципиальную важность. Даже если вспоминать самую первую победу в составе ЦСКА в чемпионате страны в 2003-м, когда мне было всего 17 лет, я думал не о том, что в моем возрасте подобный титул не завоевывал ни один голкипер, а о том, что, хоть и считался в клубе вторым вратарем, провел в том сезоне в составе клуба 13 игр. Не на халяву выиграл трофей, иначе говоря.

В мае 2025-го в Москве отмечалось 20-летие нашей победы в Кубке УЕФА, и я часто вспоминал все то, что осталось за кадром нашего великого финального матча. Принято считать, что, пока ты молодой, безбашенный, тебе все равно, кто против тебя играет, но мысли-то никуда не убегали из головы.

Вся моя ночь перед финалом в Лиссабоне получилась бессонной. Мы жили в каком-то отеле, стилизованном под старинный замок, с красивыми окнами, выходящими в порядком запущенный, темный сад, с большими подоконниками. Бóльшую часть ночи я просидел на одном из этих подоконников. Думал, как оно все сложится, кто куда ударит. Две мысли на самом деле было: выиграем или проиграем? Накидает нам «Спортинг» у себя дома полную кошелку или же у нас получится как-то это переломить?

Подобные мысли, которые приходят в голову перед каждой важной для команды игрой, обычно никогда не озвучиваются. До игры об этом просто никто не станет рассказывать, а после уже вроде как и незачем. Но потряхивает всех. Бывает, даже по ходу игры видно, что человек струсил, что чувствует себя не в своей тарелке, убирает ноги, боится принимать мяч.

В том матче мне почему-то больше всего запомнилось отсутствие какого бы то ни было единства у португальских болельщиков на трибунах. Дело было в том, что половина Лиссабона исторически болела за «Спортинг», а другая половина – за «Бенфику». И болельщики «Бенфики» просто-таки жаждали, чтобы в финале Кубка УЕФА мы надрали их заклятого соперника. Радовались победе ЦСКА не передать как – фотографировались с нашими болельщиками, в фонтаны вместе с ними ныряли.

Когда мы приехали в аэропорт, чтобы улетать в Москву, выяснилось, что все сотрудники аэропорта тоже являются фанатами «Бенфики». В итоге мы вообще не проходили никакой паспортный контроль – офицеры пограничной службы запустили нас на автобусе прямо на взлетную полосу, туда же быстро подъехал человек со специальным оборудованием, чтобы проштамповать паспорта, быстро все оформил, попутно наговорив нам кучу слов благодарности.

Интересно, что в той игре наш клубный оператор практически ничего не снял, потому что сам безумно радовался вместе с игроками. Камеру где-то бросил, помчался в раздевалку, прыгал вместе с нами от переизбытка чувств, в кубок пиво наливал.

Уже гораздо позже, размышляя о том, насколько вообще был закономерен тот наш триумф, я думал, что нам неимоверно повезло. Мы приехали в Португалию заранее, разместились не в самом Лиссабоне, а в небольшом отельчике на берегу океана. На протяжении нескольких дней привыкали к мячу, к погоде, сами начали поливать перед тренировками газон так же, как это делали португальцы, чтобы максимально хорошо прочувствовать специфику игры в таких условиях. Финал предстояло играть ненавистным для меня пластиковым мячом Roteiro, который совсем по-другому летел, крутился в воздухе – словом, вел себя совсем не так, как все мячи, которыми до этого нам приходилось играть.

Да и других сложностей хватало. Поэтому, собственно, Валерий Георгиевич и принял решение привезти команду в Португалию заранее. Ходил к президенту ЦСКА Евгению Гинеру, объяснял ему необходимость своих действий. И все это с лихвой сработало на результат.

Мы реально ждали этого результата, психологически были к нему готовы. Когда в декабре 2004-го ЦСКА выиграл в Париже у ПСЖ со счетом 3:1 и мы прошли дальше, в раздевалку, помню, зашли Газзаев и Гинер. По-моему, как раз там мы впервые от них услышали, что перед командой стоит задача выиграть Кубок УЕФА. На протяжении всех последующих месяцев это постоянно повторялось: «Надо, надо, надо…»

Хотя, наверное, я все-таки ошибаюсь. Валерий Георгиевич начал говорить об этом еще раньше – на сборах. Он вообще любил проводить собрания с командой, и ни одно из них, неважно, по какому именно поводу тренер нас собирал, не обходилось без напоминания о том, что мы должны выиграть свой первый международный трофей.

Между собой все хихикали, когда Газзаев раз за разом поднимал эту тему, но сейчас понимаю, что, наверное, именно это и сыграло главную роль. Мы еще толком не сознавали, с кем будем играть, что должны сделать, но сама мысль, что мы можем и должны выиграть, уже прочно засела в подсознании, стала привычной, что ли. Не знаю, о чем думали другие игроки, но сам я каждый раз, когда выходил на поле в очередном матче, думал: «Ну и почему мы не можем выиграть у этой команды?»

В самом Лиссабоне на наше уже подготовленное сознание легли слова тренера, сказанные в раздевалке после первого тайма. О том, что все мы – как тренеры, так и игроки – впервые в жизни играем в грандиозном финале, который раньше в лучшем случае смотрели с трибун или по телевизору; что выход в заключительную стадию турнира сам по себе является колоссальным успехом, о котором мы столько времени мечтали, но именно сейчас нам выдался шанс по-настоящему войти в историю.

Спустя 20 лет, когда в честь той исторической победы мы играли на «ВЭБ Арене», нашем домашнем стадионе ЦСКА, я даже жалел, что не сумел остаться на матче до конца – провел на поле всего 15 минут и вынужден был уехать, поскольку на следующий день команде предстояло играть в чемпионате страны с «Локомотивом». Но эмоций на этом празднике было точно больше, чем в 2005-м в Лиссабоне. Понятно, что они были и тогда, но сразу после победы все происходило как-то скоротечно: ладони отбили друг другу, обнялись, майки нам на поле вынесли.

При этом никто до конца не осознавал значимости момента. Выиграли и выиграли, даже шампанского в раздевалке не оказалось. Заказывать его заранее было нельзя – Валерий Георгиевич всегда оставался в этом отношении дико суеверным человеком. Поэтому Михаил Николаевич Насибов, наш дядя Миша, царство ему небесное, помчался в ВИП-ложу к президенту УЕФА Леннарту Юханссону. Тот растерялся: шампанского даже у них не нашлось. Миша спрашивает: «А что есть? Пиво? Давайте сюда все, что у вас осталось!»

Он притащил в раздевалку это пиво, и мы пили его прямо из кубка. Уже потом Насибов куда-то поехал ночью и где-то все-таки раздобыл шампанское.

Мы очень близко с ним общались, дружили, он действительно постоянно что-то для нас придумывал, спонтанно организовывал какие-то вещи. Когда в ЦСКА появились Вагнер Лав и Карвалью, дядя Миша стал привозить на победные матчи хорошие кубинские сигары – бразильцы очень любили это дело. Когда в первый раз после какой-то победы Газзаев увидел клубы сигарного дыма в раздевалке, повернулся, помню, к Насибову: «Миша, ты, что ли, опять за свое?» – «Валерий Георгиевич, ну мы же выиграли!»

Другой вопрос, что настоящие, глубокие эмоции редко проявляются в тот момент, когда ты одержал какую-то большую победу, – они всегда работают в спорте как бы с задержкой. Например, на чемпионате мира в 2018-м мы играли с Испанией в четвертьфинале, и этот матч стал для меня самым тяжелым во всех отношениях: серия пенальти, победа, дикое опустошение. Открываешь телефон – там все эти мемы, эмодзи, 800 сообщений, число которых все растет и растет, а ты сам заторможен настолько, что смотришь на экран и думаешь: «Господи, как бы сейчас на другую планету улететь, чтобы ничего этого не видеть и не слышать».

Меня тогда забрали на допинг-контроль, я сидел там до четырех часов утра, смотрел на растущее количество сообщений и думал: «Ну почему, когда мы проигрывали в группе, мне что-то писали папа, мама, жена, от силы пять или шесть человек. Я что, был тогда каким-то другим?»

И вот ты гонишь, гонишь от себя эти эмоции, потому что впереди у тебя еще важные матчи, на каждый из которых снова надо выходить, как на последний.

Так же было, когда мы играли с «Реалом» в Лиге чемпионов и дважды у него выиграли. Тогда началось: «ЦСКА два раза подряд обыграл “Реал”! Акинфеев – четвертый вратарь в мире, который дважды сыграл с “Реалом” “на ноль”!»

Я, помнится, даже спросить захотел у тех, кто меня тогда всячески превозносил: «И что теперь?» Ну да, сыграл два раза «на ноль». Это как-то меня меняет? Играть-то все равно нужно здесь и сейчас. Неважно, Кубок УЕФА это или Кубок России. Ты должен выйти и постараться выиграть. В раздевалке потом можно плакать от отчаяния или пить шампанское на радостях – любые эмоции выдавай. Но то, к чему ты идешь всю свою жизнь начиная с четырех или пяти лет, происходит только на поле.