Театральная сказка

Ворон летел медленно, еле поднимая крылья, поддерживаемый потоками горячего воздуха, поднимающегося от пожарища.

Мыш шёл и каждую секунду боялся, что он, или, хуже того, Ветка, увидит мёртвого человека.

Ветка вскрикнула жалобно и протяжно. Мыш повернулся к ней, уверенный, что его опасения оправдались, но нет, Ветка стояла, подняв ногу, и из подошвы её башмачка торчал гвоздь с куском сгоревшей доски.

Мальчик вытащил гвоздь, снял башмак, кровь со ступни девочки закапала на чёрное дерево и лёгкий прах золы.

Мыш аккуратно очистил ранку, высосал черноту, то и дело сплёвывая красную слюну.

– Больно? Больно? – спрашивал он девочку в перерывах.

– Нет-нет, – морщась, отвечала она, стоя на одной ноге и держась за его плечо. – Даже приятно. Мне ещё никто и никогда не целовал пятки.

Мыш вздохнул, продолжая работать.

– Сплёвывай лучше. Во мне знаешь сколько яда…

– Ничего, в малых дозах даже яд кобры полезен.

Ветка тронула его волосы.

– Мыш, ты святой.

Ворон кружил над ними всё такой же спокойный и медлительный.

Мальчик надел на ступню Ветки башмак, и взгляд его зацепился за обгорелую доску с гвоздём, на которую пролилась кровь девочки. Гарь меняла цвет, светлела и на глазах снова становилась деревом.

Время словно бы повернуло вспять.

Через полчаса, когда дети оставили пожарище далеко позади, они оглянулись и увидели стоящую посреди гари совершенно целую избу и стены других домов, на глазах вырастающие вокруг неё.

…В театре они швыряли в зрительный зал пригоршни пепла, и дующий из-за сцены ветер нёс его в лица зрителям, набивался в карманы, путался в волосах, скапливался в уголках глаз, вызывая внезапные непрошеные слёзы.

«Дети – жертвы пороков взрослых»

Они много гуляли по Москве. Альберт не возражал и даже поддерживал:

– Конечно, не стоит целыми днями сидеть в пыльных стенах. Дети – существа вольные, так наслаждайтесь. Как там было у Хлебникова…

Двинемся, дружные, к песням!
Все за свободой – вперёд!
Станем землёю – воскреснем,
Каждый потом оживёт!

Двинемся в путь очарованный,
Гулким внимая шагам.
Если же боги закованы,
Волю дадим и богам!

И дети, вволю нагулявшись по коридорам театра, отправились исследовать Москву и её окрестности. Ездили на Воробьёвы горы, в парк Горького, выбирались в Кусково, Царицыно, доехали до Архангельского. Катались в Переделкино на могилу Пастернака, отметились на стене подъезда булгаковской «нехорошей квартиры». Побывали в домах-музеях Брюсова, Пушкина, Цветаевой. Там, впрочем, не особо понравилось – скучно.

Как-то само собой придумалось развлечение – разыгрывать сцены из пьес в самых неподходящих для этого местах: в метро, посреди ГУМа, на Красной площади, в автобусе… Играли «Обыкновенное чудо», «Пигмалиона», «Кошку на раскалённой крыше». Но больше всего, что неудивительно, полюбили «Ромео и Джульетту».

Обычно это бывало так. Повинуясь некоему внезапному импульсу, они останавливались, допустим, посреди станции метро в час пик и в полный голос, не обращая внимания на идущие мимо толпы, принимались декламировать:

…Там брезжит свет. Джульетта, ты, как день!
Стань у окна. Убей луну соседством.
Она и так от зависти больна,
Что ты её затмила белизною… —

взывал Мыш.

…Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца, да имя измени… —

отвечала Ветка.

Некоторые прохожие шарахались от странных детей, декламирующих Шекспира, кто-то проходил мимо, делая вид, будто ничего не видит. Но чаще встречались такие, кто с одобрением выставлял вверх большой палец, а отдельные даже, не стесняясь, аплодировали и уважительно прикладывали руку к груди.

Гудело перегруженное людьми метро. Шаркали по граниту бесчисленные подошвы, ревели поезда, вырываясь из тоннелей и давя все звуки. Но дети не умолкали, таковы были правила игры – ничто не может остановить спектакль.

…А если нет, меня женою сделай,
Чтоб Капулетти больше мне не быть… —

просила Ветка-Джульетта, силясь прорваться сквозь рёв моторов и стук колёс.

…О, по рукам! Теперь я твой избранник.
Я новое крещение приму,
Чтоб только называться по-другому… —

отвечал Мыш-Ромео в наступившем спокойствии в преддверии прибытия нового состава.

…Десятка слов не сказано у нас,
А как уже знаком мне этот голос!
Ты не Ромео? Не Монтекки ты?… —

голосом, наполненным затаённым счастьем, громко, на весь зал, говорила Ветка.

…Моё лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне…

На станцию, заглушая все звуки, снова врывался поезд…

Они часто гуляли в окрестностях Кремля. Ведь всё-таки как ни посмотри, а именно Кремль – сердце Москвы, центр её истории и силы. Вокруг каждой башни, каждого зубца на крепостной стене обвивается целый кокон энергий, оставивших след в истории России и всего мира.

Как-то они блуждали в Репинском сквере рядом с Болотной площадью, и их занесло к памятнику «Дети – жертвы пороков взрослых». Тринадцать демонов-пороков, уродливых чёрно-зелёных фигур, перед которыми замерли с завязанными глазами мальчик и девочка золотистого цвета: «Наркомания» и «Война» с крыльями-косами за плечами, «Нищета» с клюкой и в обносках, «Проституция», растянувшая в улыбке лягушачьи губы, «Невежество» с ослиной головой и погремушкой в руке, «Равнодушие» с закрытыми глазами и четырьмя руками, «Садизм» – вставший на задние лапы носорог…

– Красавцы какие, – заметила Ветка, подбрасывая в руке снежок, слепленный из первого снега, которому, как известно, долго не лежать.