А где-то есть жизнь под № 2

– Извините, конечно, но что за ерунду Вы говорите? – естественным образом заупрямился ничего не понимающий его подчиненный.

В общем, у старика будто произошло внезапное переселение таинственной субстанции под условным названием «альтер эго». Только вот, что стало причиной подобной фантастической метаморфозы, случившейся сейчас с главврачом, пока остается загадкой….

–– «–

– А где теперь тот самый Корнилов? Ведь после совместного короткого застолья в кабинете он по-тихому выскользнул оттуда, оставив Марка Самуиловича, мягко говоря, не в очень здоровом состоянии. Причем там на

журнальном столике стояли лишь два чистых коньячных бокала и вскрытая конфетная упаковка, а вот принесенная гостем бутылка почему-то не наблюдалась…

И, если же на время отвлечься от творящегося сейчас в районной психиатрической лечебнице переполоха и обратить внимание на Дмитрия Терентьевича, то этот господин, в данный момент, каким-то неведомым способом оказывается нигде иначе, как в движущейся трехдверной машине Анны на заднем сиденье (?!). Она была за рулем и одна. Причем ее «Ауди» уже отъехала этак километров на пятьдесят. И, главное, джип Корнилова, при этом, преспокойно оставался у больницы. Такая удивительная телепортация отчего-то совсем не вызвала у дамы и грамма шока или страха, когда тот специально кашлянул, обнаружив себя. Не снижая скорости и даже не обернувшись, водитель просто взглянула в салонное зеркало – там увидела сначала глаза, а потом и широкую улыбку совсем незнакомого ей мужика. Разве что голос, после первой произнесенной им фразы, кого-то вдруг смутно напомнил, но не более того.

– Ну здравствуйте, дорогая Анна Юрьевна, которая отныне моя жена, – было сказано этим непонятным типом с холеным лицом и в неснятых бахилах.

– Откуда Вы знаете мое имя? Вообще-то в палате меня нарекли Клавдией. Смешно, не правда ли? Да и какая я Вам супруга, – ровная, почти бесстрастная интонация и машина продолжает свое движение по практически пустой трассе М8.

Сам же Дмитрий Терентьевич, который пока так и не представился, только хмыкнул в ответ.

После чего:

– Может, хватит врать и пользоваться моей потерей памяти! – теперь уже послышалось неприкрытое недовольство сидящей за рулем.

– Успокойся, пожалуйста, и не культивируй свою исключительность, – вдруг перешел на фамильярное «тыканье» пассажир. И ведь что явилось крайне странным во всем том их коротком диалоге? Прежде всего ее стойкий неинтерес ко всему сейчас происходящему рядом с ней – кто этот проходимец и как он возник здесь?… Впрочем и дядька не особо торопится спросить, например, каким образом красная «Ауди» оказалась у клиники или почему сынтуичила организовать собственный спешный побег из психушки, именно когда там нарисовался данный человек?

– Ладно, давай все же по делу. Попробую ввести тебя в курс некоторых вещей, – его тон становится не терпящим каких-либо возражений, а в зеркале заднего вида на мгновение отразился хищный оскал.

По неидеальному покрытию шоссе кружит декабрьская поземка, и белый далекий горизонт сливается с небом…

–Разворачивай машину, едем обратно, – это Корнилов вдруг командует Анне.

Та никак не реагирует, будто не слышит, продолжая вести автомобиль прямо. Тогда случается не очень предвиденное – на дорогу из кустов стремительно выбегает силуэт какой-то задрипанной собаки. Следует резкое, с визгом, торможение, после которого оба сильно ударились – дама о руль, а кто о спинку переднего кресла.

– И долго ли мы не будем подчиняться? – потирая ушибленный лоб, посетовал непрошенный попутчик.

«Анюта-Клава», чуть придя в себя, наконец обернулась к этому, более чем непонятному типу, со словами:

– Может все-таки, а я теперь требую, поясните мне, что за фантасмагория здесь устроена? – она еще полностью не потеряла ощущение действительности.

– Давай-ка, возвращайся к небезизвестному тебе Марку Самуиловичу, там и поговорим. Но будь готова – предстоит серьезнейший экзамен! А все подробности далее, по пути в больницу, – его взгляд становится слегка бешенным.

И Заболотная, как бы заинтригованная, уже беспрекословно меняет курс на противоположный. Но оба сейчас почему-то замолчали, словно отложили свой дальнейший невразумительный разговор до какого-то, видимо, часа «Х». Наверное тут следует отметить и то, что сама Анна с момента побега из психиатрички действовала по совершенно зомбическому наитию. А по поводу появления у нее в руках руля, аккуратного воровства собственной верхней одежды из хозблока больницы, и главное – эта полная внутренняя уверенность, куда ей теперь направиться – здесь царит полный объяснительный хаос. Явно, с некоторых пор, женщиной продолжают руководить некие внешние «силы» или чужой «разум». И другие варианты в этих наших рассуждениях вряд ли приемлемы.

Довольно быстро, правда уже в ранние сумерки, добрались до клиники, так ничего существенного и не сказав по дороге друг другу. Каждый ограничился лишь односложными отрывочными констатирующими фразами о погоде, про незадавленную, к счастью, псину и больше, пожалуй, ни о чем.

Автомобиль без подсказок паркуется у Корниловского джипа, а его хозяин, выйдя из «Ауди», галантно берет даму под ручку, и они, будто семейный дуэт, размеренным шагом идут к центральному входу.

В психушке их никто не встречает. По крайней мере до самого кабинета Марка Самуиловича не увидели никого из медперсонала или больных. Только везде горел свет и было ощущение, что все куда-то делись буквально с минуту назад по какой-то вынужденной причине. И такая пустота здания отзывалась гулкими шагами пришедших сюда. Но ни госпожу Заболотную, ни Дмитрия Терентьевича эта обстановка похоже совсем не смущает, раз они никак не реагируют на данную картину с отсутствием людей. А открыв дверь в мизерную приемную главврача, тоже никто не обнаружился. Правда из кабинета доносились чьи-то едва слышные стоны. Корнилов уверенно направился туда, но там оказалось заперто. Тогда он, отступив на пару шагов, с разбегу плечом ломает замок и, не заглядывая внутрь, кивком головы приглашает Анну пройти.

Там в смирительной рубашке на полу лежит бедный Марк Самуилович, который с закрытыми глазами издавал нечленораздельные страдательные звуки. Не обращая внимания на старика, находящегося сейчас в некоем полуобморочном состоянии, этот самый Дмитрий прерывает свое несколько торжественное молчание:

– А теперь, уважаемая Анна Юрьевна, я приступаю к вопросам.

– Но это, надеюсь, не является допросом? – вдруг начинает противиться женщина такому тону, не сводя взгляда с укутанного в успокоительную спецодежду тела.

– Не стоит беспокоиться, давай-ка лучше присядем, – и указывает на диван.

– Может в первую очередь надо помочь человеку? – говорит она, продолжая стоять.

– Хорошо, но как-нибудь потом. И только после нашего с тобой разговора, – последовал холодный ответ того, чей тембр голоса продолжал оставаться ей знакомым. Но пока никаких расспросов по этому поводу от нее не будет.

И вот они усаживаются рядом, а тот, кто у них в ногах, наконец-то притих – словно приготовился подслушивать, притворившись спящим. Причем, до сих пор на всем втором этаже царит полное безмолвие, а из коридора тянет невыветриваемым запахом чего-то прокисшего от больничной столовки.

– Скажи, пожалуйста. Тебе жалко этого старикана?– и указывает на Марка Самуиловича.

– Несомненно, а что все-таки с ним? Да и куда народ пропал? – в свою очередь спросила Заболотная, постепенно начиная понимать всю неестественность происходящего вокруг. Правда это осознание еще какое-то размытое, нечеткое, будто граница между реальностью и себе придуманным, чуть приблизившись, снова удаляется.

И тогда вместо ответа Дмитрий Терентьевич выуживает из коричневого портфеля, с которым так и не расставался (и откуда доставалась бутылка для главврача), маленький бархатный футляр под ювелирное изделие и передает Анне. Та с недоумением открывает крышку и видит женское обручальное колечко желтого металла. -Мужчина (она пока ни разу не спросила его имени), Вы что ли делаете мне предложение?! – похоже на иронию, – сами же недавно уже определились моим мужем? -Я знаю, ты не в курсе последних событий, произошедших с тобой, поскольку память твоя почти с месяц не имеет обратного отсчета. А ведь именно на меня возложен контроль над нынешним «маршрутом» госпожи Заболотной, чтобы решить ее будущее, – здесь Корнилов интонационно как бы отстранился от главной героини.

– Чье же это задание и зачем? И назовитесь наконец, – женский пристальный взгляд вызывает у таинственного собеседника лишь кривую улыбку.

– Об этом несколько позже. А сейчас нам, дорогая, предстоит сложная дилемма – определить дальнейшую судьбу этого уважаемого человека, – и показывает на спеленатого.

Сделав многозначительную паузу, он начинает, подбирая слова, не слишком спешно, рассказывать о великом грехе, когда-то сотворенном Марком Самуиловичем…

––«– Повествование его оказалось достаточно недолгим. Анна же только молча внимала, не прерывая беспристрастный голос Корнилова, словно нечаянно боясь спугнуть чужие откровения.

А в чем же они выражались?

Если отбросить некоторые несущественные подробности и прямую речь, то ею услышалось вот что…

Сколько- то лет назад, очень давно, у еврейского мальчика Марка был брат-близнец Гриша. Пацаны росли в меру правильными и, как им и положено, дружными. Окончив школу, вместе поступили на один факультет мединститута. И тут на втором курсе к ним из другого города переводится девушка, в которую тотчас оба влюбляются. Дальше история развивается по классическим канонам мужского соперничества за благосклонность дамы сердца. В общем, у них дошло до определенной «точки кипения» – это когда нормальные братские отношения вдруг превращаются в плохо скрываемую взаимонеприязнь, поскольку та девица активно флиртовала, крутя мозги тому и другому. Ну, а потом случилось преступление – Марик аккуратно и безнаказанно отравил Григория.

Как такое гадское дело могло сотвориться? На подобный вопрос у убийцы так и не нашлось тогда, даже для себя, сколь-нибудь вразумительного ответа. Да, конечно, его потом жестоко мучила совесть и по ночам к нему еще долгое время приходили страшные видения. Но он продолжал более менее полноценно жить, в отличии от его родного брата, лежавшего на кладбище под звездой Давида.

Теперь кратко о некоторых деталях того внезапного для многих ужаса.

Яд был адресно и незаметно подсыпан в водку, когда веселой студенческой группой они отмечали Новый год. Здесь юноша Марк действовал по какому-то бесовскому наитию, хотя заранее и продумал в общих чертах план, морально подготовившись к тому дню.

После же вскрытия патологоанатомы остановились на версии – острая сердечная недостаточность. А о причине этого, якобы случившегося недуга, особо никаких комментариев ни от кого не последовало. Касаемо чего-то

другого возможного, приведшее к смерти Григория, никому и в голову не пришло не согласиться с мнением специалистов.

На тех похоронах и последующих за ними поминках Марк отлично изобразил свою безутешность. И все эти траурные дни та самая девушка находилась рядом с братом умершего, всячески оказывая ему поддержку, вроде как единственному, на сегодня, своему воздыхателю.

Но так оказалось, что не суждено, пусть уже и в отсутствии прямого конкурента, сбыться любовной мечте братоубийцы. Да, дело у них почти дошло до загса. Только вот перед самым походом будущих молодоженов туда, невеста, ничего не объяснив жениху, вдруг выскакивает замуж совсем за другого. Кто аж на целых пятнадцать лет старше ее и занимает перспективную должность в областном здравотделе.

В общем, похоже девица сделала тогда свой выбор в пользу чего-то более комфортного или все же почувствовала в ровеснике Марке скрытую дьяволиаду, а возможно и стала смутно догадываться о первопричине смерти Гриши.

Но как ни странно, этот поступок той, ради которой он сынициировал такую жуть по поводу родного брата, не вызвал у него почему-то особой личной трагедии. Видимо вся страсть влечения к данной особе женского пола как бы растворилась в том кошмарном преступлении, подготовленного и содеянного им. То есть, совершив убийство, у человека не осталось сил, чтобы даже пожинать плоды того собственного мерзкого коварства. И у студента Марика, получается, случился кризис – когда возлелеянный внутри себя оптимизм начинает медленно превращаться в жесточайшую депрессию, доводящую порой до амебной апатии. Потому-то в дальнейшем, эта сбежавшая почти из-под венца женщина, обозначилась, однозначно, зловеще-знаковой фигурой в его биографии. Потом с бывшей невестой он ни разу по жизни не пересекся, поскольку та, сыграв свадьбу, быстренько вслед за карьеристом-мужем перевелась в столичный мединститут. А у Марка Самуиловича в душе поселилась могильная пустота и безразличие ко всем этим фактам, окончательно разлучивших их судьбы.