Когда возвращался, всё не мог избавиться от ощущения некоторой обиды на короткую память моего небольшого народа по поводу нашего семейного горя. Ведь такое совсем не свойственной нам – исландцам, которым издревле присущ общинный дух. Наверное, во мне просто говорил юношеский эгоцентризм, не более.
Оказавшись дома, наталкиваюсь на вопросительные взгляды родителей. Они же в курсе – куда сын по собственной инициативе ездил. Но что ответить им в оправдание два дня назад неожиданно вспыхнувшей надежды – Стефаун жив? Так как рассказанное отцом и матерью, в мой день рождения, мало претерпело чего-либо кардинального, если рассуждать о новых, узнанных сегодня фактах, которые позволили бы пролить свет на почти двадцатилетней давности произошедшее.
Нулевой результат вполне объясним, поскольку по их же словам дело не закрывалось аж три года. Но тщетно – оно упёрлось в глухую стену и сдано в архив, несмотря на всю тщательность проведённого расследования.
Зато, когда показалось – посвятив меня в эту семейную тайну и свято уверовав (а здесь никаких сомнений) в материализацию общего сна, я как бы получил негласный родительский наказ – всеми правдами и неправдами найти Стефауна.
_________________________________//____________________________
И вот, исходя из всего этого, поступаю в институт Арни Магнуссона при университете Рейкьявика на факультет туризма. К такому шагу в выборе будущей профессии отчасти сподвигло, следует понимать, весьма наивное представление папы с мамой и о том, что полученная специальность каким-то образом сможет расширить, якобы, мои возможности по поиску брата. С неменьшим успехом, наверное, было мне стать и дипломатом, сыщиком или даже лётчиком.
Но почему-то легко согласился именно на родительские, робкие и ничем не аргументированные, но дружные доводы. Помимо прочего, у меня с довольно ранних лет развита тяга к путешествиям. И для исполнения подобного желания, казалось, учёба здесь в большей степени будет способствовать моим запросам во взрослой жизни.
В тех радужных планах рисовалось: – вот Йон Йогурдссон заканчивает университет и организует турфирму с разбросанной по континентам сетью филиалов.
А уж по поводу Стефауна, если честно, слепая вера, с того самого дня, домашних отыскать его следы, да тогда ещё в Советском Союзе со своим «железным занавесом» рассматривалась их сыном вроде блажи, не более. Но и подавать вид, что так думаю, не собирался – пусть надежда, для них умрёт последней.
Они и вправду, после синхронного сновидения, накануне моего совершеннолетия, словно зомбированы идеей обречь меня на пожизненное искание фантома в лице брата-близнеца.
И только много позже было понято – почему отец с матерью замкнулись в своих страдательных чаяниях по пропавшему грудному младенцу, не подпуская к ним даже дядюшку Олафа.
_____________________________________________________________
Бытие
22.10, 12-13. И простёр Авраам руку свою, и взял нож, чтобы заколоть сына своего.
Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего для Меня.
И возвёл Авраам очи свои, и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошёл, взял овна, и принёс его во всесожжение вместо сына своего.
_____________________________________________________________
Неочевидное «уравнение»
Логическое мышление = изощрённая хитрость + трезвый расчёт
_____________________________________________________________
_________________________________//____________________________
Теперь моё полное имя Агния Адамсдоттир – это на исландский манер, а так, если по-польски, Агнешка Яцкевич, которая сегодня получила паспорт, где и вписана новая фамилия с окончанием «доттир».
И время от времени хочется заглянуть в первый взрослый документ, чтобы полюбоваться каллиграфическим почерком паспортистки и личной подписью под удачной фотографией.
А ещё, я давно неравнодушна к Йону. Он же, похоже, относится ко мне пока никак. Но, уверена, что рано или поздно, этот парень будет моим. Конечно сейчас, когда Йонис заканчивает институт, ему не до кого, хотя у него уже и есть девушка из сокурсниц. Просто наберусь терпения и дождусь своего шанса, поскольку пару раз видела с ним эту девицу – ничего особенного (они приезжали к нам на выходные) – столичная пустышка со способностью не уметь стесняться (при первом же знакомстве она успела рассказать, совсем не подруге, что у неё наличествует интимная стрижка).
Пятнадцать лет назад мы переехали из далёкой Польши сюда – в эту названную первооткрывателем Арнарсоном «ледяную страну». Причина эмиграции моих родителей до сих пор для меня остаётся тайной за семью печатями.
Когда начинала спрашивать – кто у нас там из родных остался? Или зачем уехали? – постоянно наталкивалась на какие-то невнятные повторяющиеся ответы, без должной конкретики. И мать и отец в один голос – мол, нелегально бежали в Швецию от ненавистного социализма в трюме небольшого контрабандистского судна. А было таких на нём, включая меня трёхлетнюю, (ещё незнакомая семья с мальчиком – подростком – это и сама помню).
В итоге те решили выбрать на жительство Норвегию, тогда как нам предстоял 4-х часовой перелёт из Стокгольма в Кефлавик – главный аэропорт Исландии.
Объяснение – почему занесло, всё же, в такую глушь, пусть и Европы? – не имело, как поняла, сколь-нибудь логических доводов – будто с закрытыми глазами пальцем ткнули в крутящийся глобус.
Если пыталась узнать, еще, будучи школьницей, о деталях побега и чем их, обыкновенных работников сельхозкооператива не устраивал тот, существующий на родине строй? И словно кто-то табу наложил.
Чаще словесно отмахивались, раздражаясь:
– Тебе уже рассказывали, а для остального ты пока мала.
И, конечно, я догадывалась – главной фигурой здесь является моя сестрёнка-близнец Ева, после исчезновения которой мы и рванули из страны. Но папа с мамой тщательно и довольно угрюмо обходили эту тему.
Такая скрытность перед собственной дочерью не могла не обижать. А история семьи, их ребёнка, интриговала донельзя.
Будучи начитанной и в меру, от природы, любознательной, её так и не удалось в полной мере воссоздать в своём детском воображении основную версию скоропалительного побега через границу.
И стало казаться – они и сами-то не очень чётко представляют – зачем? Но тогда получается – всё делалось и творилось по какому-то никем неведомому наитию. Правда эта мысль возникла позже, где-то к шестнадцати. В общем, желание выпытывать у них о нашем доисландском прошлом постепенно пропало.
Нет, немного лукавлю – сильно смущал ещё тот факт, что во всей Польше у нас отсутствуют родственники или хотя бы знакомые. А про своих матерей лишь – те давно умерли, когда оба, мои, были младенцами и находились в одном родильном доме. Отцов же никогда не видели.
Субъективность незнания о собственных корнях, безусловно, меня напрягало и делало маловеркой в реальность этого мира….