Человек и собака. Взаимная дрессировка

Вот, наконец, и город. Едем в Мурманск, к собачьему доктору. Крупный «специалист» от ветеринарии осматривает глаз и уверенно даёт печальный прогноз: «Глаз надо удалять! И немедленно, иначе может быть загноение!» Я поворачиваюсь и молча ухожу, не веря в ужасный приговор. Возвратившись, посещаю «человеческого» окулиста, которому и выкладываю нашу печальную историю. Врач советует капать альбуцид и закладывать глазную мазь. Через неделю помутнение хрусталика почти полностью проходит, остаётся крошечное белёсое пятнышко, которое вскоре вовсе исчезает. Роговица восстанавливается. Заживает, как на собаке! А таких «специалистов» от ветеринарии гнать надо поганой метлой по ж…!

…

Вега вдруг с ворчанием настораживается: слышится отдалённый разговор. Точно там же, где недавно проходили олени, идут двое. У одного, постарше, связка удочек, у молодого – ружьё на ремне. За спинами объёмистые рюкзаки. Увидев нас, приветственно машут руками. Отвечаю тем же. Мужики спускаются со склона, переходят ручей и тяжело карабкаются вверх. Подходят, с некоторой опаской посматривая на Вегу. Натужно дышат, но улыбаются. Здороваемся и знакомимся. Старший сообщает: «Чуть было не прошли землянку-то. Хорошо, что вас увидели!» Отец с сыном. Виктор и Николай. Из нашего города, с улицы Кирова. Отец – мичман, сын – строитель. Несколько дней в сопках. Поймали прилично рыбы, но куропатку молодому Коле удалось подстрелить только одну, да и ту съели.

Идём в землянку. Гости, заметив подвешенную у входа добычу, делают круглые глаза: «Вот так да! Как тебе удалось?» Гордо показываю на Вегу: «С таким Мастером по-другому невозможно!» И рассказываю, как собака работает. Удивлённо слушают, открыв рты: никогда не видели раньше работу легавой собаки, только слышали, да не особо верили. После рассказав и пояснений вижу, как меняется их отношение к собаке: с осторожно-прохладного на восхищённо-уважительное.

Совместно обедаем. Виктор поджаривает на сковородке несколько кусков свежей оленины. «Неужели сбраконьерили?» – напрашивается мысль. Виктор улыбается: «Лопарей встретили – они и угостили, а вернее – махнули у них на шило (спирт), была у нас взята бутылочка». Пока мясо жарится, распространяя по землянке завлекательные ароматы, заставляющие Вегу пускать длинные клейкие слюни, мужики рассказывают про встречу с двумя лопарями, вернее – с саамами: так правильно называется этот северный народ Кольского полуострова. Большинство саамов живёт за границей, в северной Финляндии и Норвегии. Это олений народ, кочующий. «Как только лопари получили бутылку, так тут же и высосали её всю, - заливисто смеётся Виктор, – а потом хрясь на землю и захрапели! Когда проспались, долго пили крепкий чай и жаловались, как им надоедают падлы-браконьеры, стреляя в любое время года их совхозных олеников». Коля дополняет: «У каждого из них мелкашка для защиты от браконьеров. Так они говорят, да я думаю, просто для пропитания: прямо при нас один из лопарей, далеко увидав сидящую на сопке куропатку, тут же и сбил её метким выстрелом».

Сытно обедаем, от души набивая желудок вкуснейшей олениной. Веге тоже перепадает прилично. За рассказами обед незаметно переходит в ужин. Распахнутая дверь землянки позволяет видеть дальние сопки, желтеющие березняками. К вечеру холодает. Ночь звёздно-осенняя, но сияния в эту ночь нет. А может, было, да мы не видели: спалось с устатку удивительно сладко…

Обратный путь

Рано утром, ещё в темноте, мужики пьют чай, собираются и двигают к городу, оставив в землянке все несъеденные консервы. Мы с Вегой пока остаёмся: надо свалить несколько сухостоин и наколоть дров. Так принято среди охотников и рыбаков. Это – закон!

Часа через два уходим и мы. Прощай, гостеприимное жильё! Спасибо тебе! И пусть не тронет тебя рука нехорошего человека.

Будем держать путь по водораздельным сопкам с курсом на посёлок Щук-озеро, до которого по прямой около пятнадцати километров, а это значит – все двадцать, а то и двадцать пять. Придётся хорошо пошагать, если хотим успеть на вечерний автобус.

Обратная дорога проходит спокойно, размеренно-монотонно. Стараясь не терять высоты, чтобы потом не взбираться с грузом в гору, спускаемся только по необходимости, попутно обследуя лесистые распадки. После двух морозных ночей лист сильно облетел, золотые берёзовые колки поредели и побурели, а редкие осинки выставились покрасоваться оранжево-малиновыми листьями.

Отъевшаяся за вчерашний вечер и хорошо отдохнувшая Вега с привычным профессионализмом обыскивает перспективные места, время от времени делая чёткие работы, из-под которых сбиваю несколько птиц. Примерно в километре от посёлка, уже ступая по торной тропе, удаётся взять из-под собаки удивительную куропатку, гораздо больше весом, чем обычная. Куропатка (не куропач!) тянет на неразлучном безмене почти полтора кило! Явная «работа» тетерева, который создаёт пары и с глухаркой, и даже с рябчихой – вот какой умелец по женской части! Ожидая в течение получаса последнего автобуса, подсчитываем трофеи. Окончательный итог: пятнадцать куропаток и три чирка-трескунка, взятых двадцатью одним патроном. Неплохой результат.

Вспоминаются только две мысли, возникшие тогда в голове и заставившие шевелить мозгами, настроенными поначалу на созерцательное восприятие окружающего мира.

Первая мысль: продолжение обдумывания иллюзорности реальности. И основным доказательством наличия этой самой иллюзорности служит несколько раз проявившееся состояние своеобразного смещения реальности. Ну, к примеру, пять минут назад я перешёл по скользким камням ручей. Однако ощущение этого перехода – как я прыгал с камня на камень с тяжёлым рюкзаком, как, поскользнувшись, чуть не плюхнулся в воду, как переносил Вегу на закорках – настигает меня спустя эти самые пять минут, именно сейчас заставляя по-настоящему пережить переправу… Вот и получается иллюзорность реальности, как не крути! И только когда пропустишь это переживание через себя, реальность становится настоящей.

Вторая мысль: о страсти к добыче охотничьих животных. Прекрасный натуралист, профессиональный топограф, охотник и писатель Григорий Федосеев описывал свою охотничью страсть, бурно проявляющуюся в нём, пока происходило преследование зверя. Тогда он «…становился рабом этой страсти, мог ползти сотни метров на животе, спускаться по опасным обрывам, переходить топкие болота…». Но после взятого выстрелом животного страсть его угасала: мёртвое его больше не интересовало. Обдумывая эти его умозаключения, прихожу к выводу, что охотничья страсть несколько по-иному захватывает меня. Во-первых, охота на крупных зверей меня почти не интересует. Во-вторых, моя теперешняя охота во многом связана с охотящейся рядом легавой собакой, Мастером Вегой, поэтому даже после взятия животного страсть моя не затухает: надо же записать и оценить работу собаки, свой выстрел, осмотреть взятую птицу, записать все сопутствующие параметры и мысли в дневник, отобрать экземпляр для чучела, сфотографировать…

…

Поздно вечером отношу правильному старпому трёх куропаток. Он расспрашивает об охоте, работе собаки, что видел… Отвечаю ему несколько скованно: всё-таки усталость сказывается, неожиданно наваливаясь на меня в атмосфере тёплой квартиры, пахнущей свежими пирогами… «Иди домой, отдыхай! Завтра не проспи службу, капитан-лейтенант!» - слышу его прощальное напутствие.

На Паше. Последние охоты с Вегой

Отпуск 1975 года проводим всем семейством на даче родителей Татьяны, на востоке Ленинградской области, на реке Паше, с третьего по пятнадцатое сентября.

За эти две недели, охотясь с Вегой, беру из-под неё девять крякв, по паре тетеревов и рябчиков, а также молодого глухаря. Большинство крякв стреляем вдоль реки и стариц, в кустах ивняка и ольшаника, где их Вега находит и поднимает на крыло, я стреляю над водой, а потом, если глубоко, раздеваюсь и плыву доставать, иногда зажимая утиную шею в зубах… своих зубах… Картина потрясающая! Вега в это время, как ни в чём не бывало, спокойно сидит и, улыбаясь, ждёт меня на берегу с добычей… её добычей!

В отпуске происходит несколько случаев, достойных описания. Первый – ещё на Кольском, во время ожидания посадки на самолёт. Стоим всей семьёй в зале ожидания аэропорта, а вернее – военного аэродрома, расположенного далеко от Мурманска. Сесть некуда: все скамейки забиты людьми. Залом ожидания служит огромное «сараеобразное» здание, утеплённое недавно установленными батареями центрального отопления. Батареи только что покрашены ядовито-зелёной масляной краской. И тут Вега замечает сидящего неподалёку от батареи огромного рыжего кота. Кошек Вега не любит, определив их, после своих беспризорных скитаний по городским свалкам, как своих конкурентов в борьбе за выживание. Рыжий кот из-под прикрытых век внимательно отслеживает природного врага. Вега, внезапно рванувшись, выдёргивает из руки пятилетней Маринки поводок и с лаем бросается на рыжую бестию. Кот прыгает за батарею. Вега лезет под батарею, за ним. Рыжий с воплем вылетает из-за батареи, оставшись совершенно чистым. Собака выползает из-под батареи, сверкая по всей спине, холке и голове зелёными разводами… Через полчаса грядёт посадка в чистый салон Ту-134… Что делать?! Привязываю собаку к какому-то поручню, ставлю всю семью охранять зелено-крапчатое чудище, и начинаю метаться в поисках решения. Метания мои заканчиваются приветливым отношением аэродромного техника, который за небольшую мзду приносит канистру авиационного топлива и ворох ветоши. Складываю всё в неприметный угол и мчусь за Вегой. Техник открывает канистру. Всё близкое и средне-близкое пространство заполняется воняющей жутью… Намочив кусок ветоши правой рукой, одновременно удерживая собаку за ошейник левой, пытаюсь поднести воняющую ветошь к собачьей спине. Вега, пряча нос и сделав бешеные глаза, пытается вывернуться из ошейника и удрать, скорее всего, обратно под батарею… Нас обступают сердобольные тётки, рассказывающие своим детям, какие бывают некультурные флотские офицеры (я, естественно, в форме капитан-лейтенанта), и как они порой мучают милых собачек… Я свирепею, ставлю Вегу по стойке «Смирно!» и оттираю зелёную вонищу с бывшей оранжево-крапчатой шкуры. В суматохе у меня получается только равномерно размазать зелень… С тем и выхожу из тёмного угла. Объявляется посадка. Обречённо иду, накинув на собаку чистое полотенце. На входе предъявляю собачий билет. «Что у вас с собакой?» - ожидаемо звучит законный вопрос. Бодро отвечаю: «Собака побаивается летать, приходится накрывать её с головой». Сотрудник аэропорта, принюхиваясь, проверяет ветеринарную справку и… пропускает. Надо ли рассказывать про все мытарства, которые нам приходится испытать в салоне самолёта?..

Зелёная краска, высохнув за время полёта, въедается в собачью шерсть настолько, что не отмывается в течение всего отпуска…

Другой случай связан с приездом на дачу родственников и знакомых. Вечером сидим за столом, выпиваем и закусываем, готовясь, по тогдашнему хорошему обычаю, исполнить хором пару-тройку народных песен. Заходит разговор об охоте с Вегой. Володя Озеров жалуется на малое количество боровой дичи: «Ходил за грибами, брал ружьё. Ни одной птицы не встретил». В ответ на это показываю на Вегу, спящую под столом, и говорю, что с мастеровитой легавой добуду дичь за час. Короче, хвастаюсь. И приходится тут же ответить за свои слова: мне предлагается, взяв Вегу и ружьё, немедленно убыть за дичью, а время они сами засекут. Дааа… прокололся… Но марку надо держать: собираюсь и топаю за дом, на клюквенное болото. Потихоньку смеркается. Подойдя к болоту, иду его ближним краем. И тут нам несказанно везёт: через двадцать минут Мастер Вега срабатывает на брусничной полянке старого косача. Птица летит правым боком ко мне, довольно низко, мелькая между частыми сосновыми стволами. Успеваю подумать о дроби, которая может разлететься, ударив в сосну, и… палю из правого ствола, скорее наудачу, чем выцелив. Тетерев валится в брусничник, битый наповал. Довольная Вега бежит к нему, долго обнюхивает, воткнув нос в перья, потом с улыбкой садится рядом. Конец охоте! Сомневающиеся достойно посрамлены. Мне наливается победная стопка, Веге выдаётся мозговая кость. Заслужили!

Когда начинаются высыпки дупелей, несколько раз показываю Веге этих замечательных птиц, пытаюсь увлечь поиском, но тщетно – собака не хочет работать по этим куликам, да и по прочей красной дичи: бекасам, коростелям, гаршнепам… Единственный раз заинтересовалась было собака струйкой запаха от крепко сидящего бекаса, да мазанул я бездарно по взлетевшей птичке…

На самой высокой сопке…

Возвращаемся на Север в середине октября. А там уже лежит снег. Больше мы с Вегой на куропаток не охотимся. Никогда…

Я уже писал в начале настоящей главы, что Вега, привыкнув подбирать куски на улице, частенько травилась. И мы ничего с этим поделать не могли. Кончилось это кусочничество трагически.

Вега, Вежка, собачка… как же мы все тебя любили…

4 марта 1976 года Веге исполняется восемь лет. А через несколько дней, сразу после праздника, на вечерней прогулке Вега что-то ухитряется подобрать на тротуаре около дома. Ночью её тошнит, рвёт кровью… Мне, как назло, не удаётся уйти со службы, чтобы отвезти собаку в Мурманск, да и что может сделать тамошний «специалист», к которому у нас нет доверия? Лечим собаку народными средствами. Но, очевидно, отравление заходит уже очень глубоко. Собака ничего не ест, только пьёт воду, которая тут же выливается обратно. Организм обезвоживается. Вега на глазах худеет. Стонет. Так проходит день, ночь и ещё день. На третью ночь мы вообще не спим, постоянно находясь с собакой. Наконец нам кажется, что наступает облегчение: Вега с трудом перебирается на своё место, глубоко вздыхает и успокоенно засыпает. Устало засыпаем и мы…

Часто просыпаясь, я вслушиваюсь в прерывистое дыхание Веги. Сильно надеюсь, что её организм поборет болезнь.

Однако Собачьи Боги решают по-своему и забирают Вегу к себе, направив её верную Собачью Душу по небесной тропе в леса вечной охоты… Тяжело переживаем всей семьёй уход любимой Вежки. Дети и Таня плачут. У меня тоже слёзы на глазах. Завернув друга в одеяло, уношу на вершину сопки, возвышающейся тут же, у соседнего дома. Там, наверху, зарываю Вегу глубоко в снег между огромными скальными обломками: «Полежи пока, дружок, завтра я найду тебе достойное место. А сейчас надо идти на службу».

Назавтра воскресенье. Одеваюсь для охоты по-зимнему, беру ружьё в чехле, патронташ, рюкзак и небольшую лопату на короткой ручке. И широкие охотничьи лыжи. Поднимаюсь к Веге. Осторожно укладываю друга в рюкзак, взваливаю на спину и медленно схожу вниз, во двор. Вышедшие провожать нас Таня и ребята просятся со мной, но нельзя: собираюсь схоронить Вегу на самой высокой сопке над городом, а как идти туда, не знаю, да и метёт сильно позёмка, и на вершинах, наверное, ветрюган совсем с ног сшибает.

Ухожу один. Вернее, вдвоём. В последний раз.

Молча, стиснув зубы, шагаю по улицам, выбираясь на окраину. Ветер бьёт в лицо мелкой колючей крупой. На улице Восточной ко мне неожиданно присоединяются два охотника, с ружьями за плечами и лыжами в руках. Это два Олега: мой дружище Осипов и его сослуживец Есаков. Улыбаются, но, узнав о смерти Веги, Осипов расстраивается. Всё-таки много похожено нами с Вегой… много взято дичи из-под её стоек… А вот Есаков, молодецки сдвигая шапку на затылок, закуривает и вдруг такое произносит, что я сперва и не врубаюсь: «Я тут капканы на волков и лис собираюсь ставить, так давай собаку употребим на приваду. Что добру пропадать!» Когда до меня доходит вся мерзость его слов, я сдёргиваю рюкзак с ружьём, бросаю лыжи, и… дружище Олег Осипов в самый последний момент перехватывает мой кулак, летящий в морду Есакову.

Весь покрывшись нервной дрожью, молча поворачиваюсь к ним спиной, взваливаю рюкзак на спину, подхватываю ружьё, лыжи и ухожу в крутящуюся снеговерть. По моим щекам текут слёзы… слёзы обиды… Не вытираю: всё равно никого рядом нет.

На каменистой сопке высотой 168,4 метра, откуда и город виден, а особенно хорошо озеро Нижнее Ваенгское, воздвигаю над могилой Веги пирамиду из валунов. Высокую. Работаю долго, часа три. В конце работы пот брызжет из меня во все стороны. Потом сажусь рядом, собираю ружьё и достаю небольшую фляжку. С водкой. Помянуть верного друга. Заряжаю ружьё, и… гремят выстрелы. Восемь раз, по количеству лет. Салют в честь прекрасной охотничьей собаки, всю себя отдавшей любимому другу-охотнику и его семье.

Долго сижу, совершенно без сил. Как физических, так и душевных…

Примерно через час, когда чувствую, что коченею, что даже пот начинает замерзать под одеждой, встаю, надеваю шапку, пристёгиваю лыжи и, не разбирая дороги, мчу вниз, к Тане и ребятам…

Место вечного покоя Веги. Высота 168,4 метра. Хорошо видно озеро Нижнее Ваенгское

В начале мая, выбрав хорошую погоду, мы всей семьёй идём навещать нашу Вежку. По склонам сопок взбираемся без лыж, солнечными угревами, где стаял снег. Глядя на прекрасную панораму, раскинувшуюся вокруг каменной пирамиды, печально молчавшая до этого Таня произносит: «Хорошее место ты выбрал для Веги…». Ребятишки затевают игру у камней, под которыми спит Вега, так сильно любившая их…

Повесть вторая. Чёрно-крапчатый цветочек

Соколовы и их Донька

Наша семья тяжело переживает уход Веги. Не хватает её умного, всё понимающего взгляда, привычного подсовывания головы под руку, прогулок по городу и парку, замечательных охот… Однако заполнить душевную пустоту только воспоминаниями невозможно: тоска по любимой собаке набирает силу, служба не радует, работа валится из рук, мне постоянно снятся сны про наши с Вегой охоты, где собака снова бежит рядом по осенним сопкам, и снова я взваливаю её на плечи, перенося через очередную водную преграду.

Воспоминания о Веге…Фото Александра Сильса

Почти три месяца проходят в печали. Наконец, Великие Собачьи Боги, разобравшись в неподдельности нашей Тоски, посылают нам Утешение. И снова их посланником оказывается дружище Олег Осипов, который сообщает нам потрясающую новость: на днях он встречает во дворе своего дома (надо же!) английского сеттера, чёрно-крапчатую суку по кличке Донни. Собака живёт в семье полковника медицинской службы Соколова Виктора Ивановича и его жены Розалии Исааковны. Сука классная, с родословной и дипломом. Более того, Донька три недели назад, 8 мая, ощенилась аж четырнадцатью (!) щенками.

Это Судьба!

Вечером того же дня мы с Таней и Олегом стучимся в дверь к Соколовым. Нас встречают гостеприимная Розалия Исааковна и – с лаем и шумом – довольно рослая чёрно-крапчатая сука с курчавой по бокам и спине шерстью. Собака весьма энергично пытается не допустить нас до щенков. Представляемся, объясняем цель визита и, раздевшись и тщательно вымыв руки, входим в комнату со щенками. Перед нашими глазами предстаёт нечто удивительно-невообразимое: посреди комнаты на полу сидит счастливый Виктор Иванович в тужурке с полковничьими погонами, а вокруг него и на нём хулиганят белые толстенькие щенки с чёрными пятнами на ушах, головах и мордах. Россыпь мелкого крапа на лапах только-только проступает. Щенки бесятся, взлаивают тонкими голосками, виснут на разных частях обмундирования Виктора Иваныча… Кррасотища!

Виктор Иваныч осторожно снимает гроздья щенков, поднимается и здоровается. Знакомимся. Полковнику надо ехать в госпиталь, на службу, поэтому основной вопрос решается быстро: нам предлагается выбрать любого щенка. Так сказать, «застолбить» за собой приглянувшегося. А уже через неделю, когда щенкам исполнится месяц, можно будет забирать. Виктор Иваныч, попрощавшись, удаляется чистить обмундировку. А мы ползаем на коленках и выбираем щенка. Конечно же, суку. Олег, посмотрев на симпатичных малышей, совершенно неожиданно решается на кобелька.

Мы с Таней сразу «кладём глаз» на маленькую юркую сучёнку, очень живую, уже пропорционально сложенную, любопытную, обнюхивающую всё подряд, с удовольствием играющую с однопомётниками и не дающую себя никому в обиду. «Столбим» её и сообщаем Розалии Исааковне. Для Олега выбор не труден: остаются не разобранными всего два кобелишки. Довольная Розалия Исааковна помечает отобранных щенков химическим карандашом, ставя на их животиках метки «Ф» и «О».

Выпив по чашке чаю и поговорив о собаках, довольные и радостные уходим домой сообщать ребятам о будущем великом событии.