Телефон не умолкал. Вениамин нажал кнопку «Принять вызов» и приготовился выслушивать очередные плохие новости или угрозы бандюков.
– Чего так долго трубку не берёшь? – услышал он голос знакомого медиаагента Шкловского.
– Наум, ты, что ли? Не до тебя…
– И ты, Веня, что ли, вляпался? – почему-то радостно спросил Шкловский.
Терновый представил себе, как бегают масленые глазки у лысого проныры.
– Не то слово – уже вижу, как моими яйцами в бильярд играют!
– Неужели так серьёзно?
– Какие, на хрен, шутки! Вот сижу думаю, где взять триста тысяч баксов – ну, помнишь, на тот проект люди одни дали? Сучий потрох, через три дня собирались выходить из этих грёбаных ГКО! Три дня, Наумчик, не могли, козлы, подождать! Три дня!
– Веня, тогда у меня для тебя… только для тебя и только у меня… хорошие новости. Можешь временно повесить свои шары на место. И прошу: больше с нашим государством в рулетку не играй и ручонки свои к колоде, к бюджету то есть, не тяни!
– Сам не тяни! Что у тебя? – заволновался Вениамин.
Но Шкловский только сопел и молчал, что-то обдумывая.
– Моих двадцать пять процентов, раз ты в дерьме. Десять вперёд по получению, остальные – по мере освоения. И ещё один процент с прокатных. Договорились? – произнёс Наум.
– О чём? – ничего не понимал Терновый.
– Люди тебя авторитетные разыскивают. Давно не видели.
– Нашли уже! – мрачно бросил Терновый.
– Это я тебя, слава богу, нашёл… живым!
– Шуточки у тебя, Шкловский!
– Не шуточки, а жизнь такая. Про тебя Битюг спрашивал – мол, как ты. Намекал, что долг платежом красен. Старик, он о чём?
– Твою мать, как не вовремя…
– А кредиторы, они такие, несвоевременные! – снова пошутил Шкловский. – Ну я не хочу лезть в ваши с ним дела. У него к тебе предложение. Приехали одни французы. Хотят снимать кино про русскую мафию. Питерское телевидение им не нравится. Говорят, что деньги дадут только под федеральный канал. Я и вспомнил про ЦТВ. Ты же всё ещё генеральный директор?
– Что дальше?
– Допивай свой коньяк, бери билет и дуй в родной город. Ждут тебя там! Остальное не по телефону. И мой тебе совет: не будь дураком, и вылезешь из любой задницы, а когда поумнеешь, то и попадать туда перестанешь! Да, давно хотел спросить: Терновый – это настоящая фамилия или псевдоним?
– А тебе-то какая разница?
– Действительно, никакой! Но в любом случае лучше поменяй. Венец на нём терновый сидел всегда дерьмово. Не фень… шуйно как-то. Весь твой геморрой через него, – стебался агент. – Или ты хочешь вечно страдать от мук творчества?
– Да пошёл ты! Чтоб тебе самому вечно штукатурить Стену плача!
Последнюю фразу Вениамин произносил в пустоту: в телефоне звучали короткие гудки.
«Подкалывает, морда одесская! Битюг объявился ни с того ни с сего. Эстет, наверное, подослал про долг напомнить. Как всё некстати навалилось! И при чём тут французы?» – недоумевал Терновый, снова набирая номер секретаря.
– Света, заказала билет до Питера? К чёрту поезд. Полечу самолётом, ближайшим рейсом. Пусть привезут прямо в Шереметьево. Я выезжаю туда через полчаса!
Вениамин посмотрел на часы. Они показывали начало второго.
«А что я теряю? Во всяком случае, уже сегодня вечером всё станет ясно, а других вариантов найти за неделю триста тысяч долларов у меня нет, – размышлял Вениамин по дороге в аэропорт. – И больше не пить».
С унылым видом он уставился в окно. Автомобиль наконец выбрался из убаюкивающей тесноты Ленинского проспекта на МКАД, перестроился в крайний левый ряд и начал набирать нормальную скорость. Кольцевая, как говорят москвичи, ехала. Если обойдётся без пробок на развязках с Рублёвским и Волоколамским шоссе и не будет длинного хвоста на съезде на Ленинградку, то можно будет успеть перед посадкой на рейс опохмелиться. Тревожные мысли не хотели покидать и без того тяжёлую голову Тернового.
Глава 3. Бебутом интересуется атташе по культуре
Градов вошёл в «Пушкарь»[6 - Пивной бар на Петроградской стороне в Петербурге.] и, хотя отлично знал, где его ждёт Ломов, остановился перед барной стойкой. Василий Петрович, привыкший к тому, что его друг говорит загадками, тем не менее волновался. Тревожные интонации явно пробивались в голосе Ломова, когда тот пригласил его встретиться в любимом баре. Выйдя из метро, Градов ловил себя на том, что непроизвольно ускоряет шаг, подсознательно спеша на встречу.
«Ни слова не сказал про пиво, мол, давай посидим, выпьем, а именно так: „Нужно поговорить!“ Интересно, о чём? Почти два года не виделись», – запыхавшийся Градов задержал дыхание, мысленно досчитал до пяти и только тогда направился в дальний зал.
Столик в углу, как всегда, занял Дмитрий, но был он не один. Некто в кожаной куртке, сидевший спиной к Градову, всем мощным телом навалился на стол, выдавая очевидный интерес к рассказу Ломова. Третий, незнакомый пожилой мужчина, переводил взгляд то на рассказчика, то на здоровяка в куртке. Его полное добродушное лицо выглядело растерянным. Стоявшая перед ним кружка пива была наполнена до краёв, даже пена не успела осесть.
«Ну хоть ничего не пропустил», – подумал Градов, подходя к столику.
– О, Василий Петрович, ты как раз вовремя! – эмоционально, но без радостных интонаций пивного фестиваля в голосе воскликнул Ломов.
– Мог бы и предупредить, что встреча выпускников, которых я не знаю, – Градов сел на свободное место напротив пожилого мужчины. – Познакомишь?
– Да ты и так должен всех знать. Но я подумал, что настал момент всем встретиться лично, – с паузой произнёс Ломов, – не помешает! Юра… Битюг, а это – Семён Семёнович.
– Горбунков[7 - Герой, которого в кинокомедии «Бриллиантовая рука» сыграл Юрий Никулин.]? – не удержался от шутки Градов, пытаясь справиться с нервным ознобом.
– Почти, – ухмыльнулся Дмитрий. – Ночной сторож в Артиллерийском музее. Если не забыл, то в той нашей истории тоже хватало драгоценностей.
– Неужели ты нашёл «Слышащего сердце»?
– Я нет, а вот кто-то снова начал его поиски. Послушай. Юра, давай сначала ты, а потом Семёныч.
Битюг откашлялся, нахмурил брови, подвигал небритой челюстью-утюгом и отхлебнул пива. Ломов же знаками показал официанту, чтобы тот принёс кружку и Градову. Рассказ бандита относился к эпизоду, когда в аварии погибли Овсепяны. Он подробно описал, как его банда пасла Эдуарда от банка до дачи и ждала в засаде, но так и не дождалась.
– Улетел на полной скорости в песчаный карьер за Медным озером. Мы спускаться к машине не стали, чтобы не наследить. Хотя деньги терять было очень жалко: всё-таки квартиру на Невском – не в каком-то Купчино – продали!
– Никаких следов не заметили? – спросил Ломов.
– Темно уже было. К тому же, как я сказал, к жигулям мы не подходили, постояли минуты две на краю обрыва и смотались. Но показалось, что к ним тянулись две полосы по песку, словно кто-то на лыжах спускался.
– Так и бросили людей?! – вырвалось нечаянное замечание у Семёныча.
– А ты, папаша, думаешь, что мы их там ждали капучино попить? В тот раз нас кто-то опередил, и Эстет приказал найти киллера и по возможности деньги. Мы вышли на армянскую диаспору – ничего. Потом ты, Дмитрий, подбросил тему с Баку. К азерам трудно было пробиться: сидят у себя на рынках, якобы кроме мандаринов их ничего не интересует. Но мы припугнули, что если разговаривать с нами не хотят, то есть много способов развязать языки. Короче, встречались на самом высшем уровне, в Москве. Их главный… ну, знаете его… под ним Черкизон[8 - Рынок, когда-то существовавший в Москве.] и много чего ещё. Так вот он сказал, что его люди ни при чём, типа готов даже бабки возместить за квартиру, чтобы доказать непричастность. Но Эстет денег не взял. На том и разошлись, не отыскав концов. Что-то случилось? Чего вдруг кипеш три года спустя?
– Неужели три года прошло? – удивился Градов, выжидательно глядя на Ломова, заметив, что его тёмные волосы стали почти седыми, а лицо почти везде было изрезано глубокими морщинами.