Идентификация лукраедки

У нас – это где? А где у нас умеют и любят допрашивать? Да ещё и поучать при этом? Славное, должно быть, местечко.

– А кто не учится – тот не ест. Поэтому я и хотел бы поучиться у вас. Сие возможно?

«Да что ж – учитесь, я не жадный», – хмыкает он – и сразу становится не таким уж и грозным.

А я могу его в ответ научить хокку писать – я ведь ещё тот хоккуист. Но пора звать помощников. Крокодайло, как обычно, не дозовёшься. Ник-Сон! Как будто мысли мои читаешь. Молодец, благодарность в личное дело!

Скажи-ка нам, Ник-Сон, любимец чертей, что станется с сим лукраедкой? Спасибо, мы так и чувствовали: ему идти от победы к победе!

Яркий тип этот Ник-Сон – в пунцово-пурпурной рубашоночке: любит одеваться как попугай.

Старые связи вдохновляют на новые прорицания

Утром опять позабыл отправить в эфир свою страшную, но вдохновляющую клятву-проклятие, ладно хоть сейчас вспомнил. Итак, лукраедки должны быть… засушены и наколоты на булавки, и ещё под стекло засунуты и бетоном залиты, десятиметровым слоем бетона марки М1000, чтоб не прогрызть было.

К концу смены, несмотря на клятву, я ощущаю упадок сил, упадок духа и, более того, упадок веры в свои прогностические сверхспособности. И откуда мне прикажете черпать силы? А зачерпну-ка я их из своих подопечных: я их даром, что ли, подпитывал с детских лет?

Все ко мне! Разобраться по росту! Равняйсь, смирно, вольно!

Вот они мои четыре молодца – все как на подбор, один другого круче!

Правофланговая Канадская Советская Социалистическая Республика (КССР сокращённо) присутствует в виде карты светло-зелёного цвета с городами, надписанными готическим шрифтом. В районе озера Виннипег у неё расположен рот, на месте Большого Невольничьего озера и Гудзонова залива – глаза – соответственно, маленький правый и большой левый. Вблизи островов Королевы Шарлотты прячется её правое ухо, под Ньюфаундлендом схоронено левое. Она всегда является на мой зов, отчеканив: «Йес, сэр!», – протрубив свой знаменитый гимн: «Оле?! Оле?! Оле?! Оле?! Канада! Во мгле!» – и вырубив в целях экономии электричество от Гренландии до Аляски, поэтому лишний раз я стараюсь её не дёргать.

Польская Милиция тоже выглядит грозно: бело-красный – под цвет флага – силуэт человека в форме, в фуражке и с автоматом. Человек в форме, как и польский орёл с герба, обращён влево, к Западу – но это, как я подозреваю, лишь экспортный вариант моего помощника, клон для внешнего, так сказать, употребления. Настоящая Польская Милиция обращена, конечно же, на Восток и немножко вовнутрь.

Главное в портрете Крокодайло – это огромный лоб, незаметно переходящий в лысину, но сзади он почти уравновешивается длинными слипшимися волосами. Лоб оттягивает внимание даже от внушительного носа героя с вывернутыми наружу ноздрями.

С Крокодайло приятно потрепаться, хоть у него и неважная дикция – зато картавит как настоящий вождь, – однако он очень тяжёл на подъём, особенно для вождя. Но главное достоинство Крокодайло – патриотизм. Крокодайло – патриот от мозговых извилин до мозолей на пятках: он не раз при мне хвастался, что даже носки у него – отечественного производства. На что этот язва Ник-Сон не преминул заметить, что производства-то они, может, и отечественного, но сделаны на буржуйских станках и из буржуйской ткани, да ещё и покрашены буржуйским красителем, а «патриот» и «идиот» вовсе не случайно так хорошо рифмуются – как минимум в некоторых, особо запущенных случаях.

Ник-Сон же – это … язва, как только что было сказано и не раз доказано, но у него есть и масса достоинств, среди которых трудно даже выделить главное – настолько это универсальный боец.

Почему именно они стали моими помощниками? Так получилось исторически. Я знаю каждого из них с детства, а с Крокодайло, мне кажется, я познакомился ещё до своего рождения.

Оп-па! А с вами мы уже тоже где-то встречались. И не раз, хотя и давненько.

– Как вас теперь называть? Ваше Превосходительство?

«Для тебя я просто Федя».

Однако, самодовольная улыбка показывает: ему не неприятен мой скромный подхалимаж. И я продолжаю.

– Хочется прям отдать вам честь, Федя, но это невозможно в связи с отсутствием у меня таковой.

«Все мы не без греха».

– Ваша, Федя, правда.

«Да она не моя, а… Ты знаешь, чья. Я, вот, последнее время много про тебя хорошего слышал. Времечко выдалось свободное – и дай, думаю, заеду к старому знакомому, а тут, оказывается, к тебе пока каким-то архаровцам на лапу не дашь – и не попадёшь без записи».

Такие, Федя, как мы с тобой, всегда считались паразитами на шее трудового чиновничества – поэтому, наверное, мы друг другу и нравились. Ты владел и руководил пучком безудержно размножавшихся стройкомпашек, а я, бывало, консультировал тебя и твоих топов о том, как грамотно минимизировать налоги.

– Те, кто говорят про меня хорошее, просто плохо меня знают. Столь же верно и обратное утверждение.

«Не думаю. Такой, говорят, крутой прорицатель стал, что куда там твоему Нострадамусу!»

– Ну вот и посмотрим лет через пятьсот-шестьсот, кто из нас с ним точнее окажется. Ладно, Федя, я понимаю: ваше время ограничено – ещё больше, чем прежде, – а я вас тут в наши тёрки с Нострадамусом погружаю. Давайте ваши вопросы, постараюсь помочь чем смогу по старой и доброй памяти.

Его вопросы были по части бизнеса – с такими мне всегда приятно работалось – как, уверен, и всей моей команде эльфов-проказников.

Но вечер встреч на этом не кончился. Кто эта сногсшибательная женщина? Такая чужая и недоступная и в то же время родная, как блудный кусок меня, вернувшийся из длительной эмиграции.

И по прошествии стольких лет (и скольких же – неужели семи?) они узнали друг друга.

– Здравствуй, Счастье Моё – Недосостоявшееся!

«Да, здравствуй, здравствуй».

Что значит твоё «да»?

Да, мы были знакомы – и нешапочно.

Да, время немилосердно ко многим, а тут выясняется, что и к тебе.

На твоём лице восхищение или жалость? И что, интересно, отражает моё лицо (если это можно назвать лицом)?

Ты соблазнительна в этом своём костюмчике. А я очень соблазнителен в своём нарочито полосатом?

Стала ли ты лукраедкой? Да, стала. Нет, не стала. Скоро узнаем. А может, ты всегда была лукраедкой? А может, ты стала ею автоматически после счастливейшего события твоей жизни – женитьбы на лукраедке? А может… Фу, Гизя, какой же ты любопытный, ты хочешь сразу узнать про неё прям всё, но не начать ли тебе с иного вопроса, волнующего тебя сейчас неизмеримо сильнее:

– Хранила ли ты мне верность все эти годы так же, как хранил её тебе я?

«Вот именно что так же».

Красивая и умная, всегда таких почему-то любил. И самое удивительное – обычно напарывался на ответку! Надеюсь, и в этот раз мы не поломаем традицию. А какие интересные у неё духи! Такие духи – хороший знак. В облачке такого аромата не зарулишь ко всякому там прикованному за ногу фрику. В облачке такого аромата зарулишь только к прикованному за ногу фрику, от которого тебе нужно нечто для тебя важное – не менее важное, чем эти духи.

– Так же активно?

«Ну как ты докатился до жизни такой?» – могла бы она хоть взглядом спросить.

«Вот видишь, чем я стал без тебя, – так же взглядом ответил бы я. – Но так больше не могло продолжаться, и это был осознанный выбор: хотелось увидеть тебя – хотя б и в последний раз, – нестерпимо, до рези в глазах, и я придумал способ заполучить тебя, заманить, наконец, в свою паутину. Так я сделался предсказателем и вершителем судеб мира сего – и всё это, повторяю, ради тебя».

Машка, конечно, не поверила бы ни единому моему слову, но ей всё равно было б приятно.

«Я как узнала про тебя, мне прям плохо стало».

Охотно верю, всё так и было.

Но потом тебе стало хорошо? Как быстро проскочила ты диапазон от «плохо» до «хорошо»? Думаю, что где-то между быстро и очень быстро.