Миссия в Париже

Председатель Красного Креста Вениамин Михайлович Свердлов, тощенький, суетливый, с глубокими залысинами на курчавой голове (младшенький в семье Свердловых) уже ждал Кольцова. Герсон, видимо, его предупредил.

Свердлов встретил Кольцова у двери, бережно подхватил его под локоть и повел через сумеречную прихожую в свой кабинет. Основное место здесь занимал канцелярский стол, размерами с бильярдный. Рядом стояли такие же громоздкие кожаные кресла.

– Рад! Очень рад вас видеть! Вчера приехали? Сегодня? Отдохнули с дороги? – сыпал словами Вениамин Михайлович, вовсе не ожидая ответа. – Мне о вас как-то рассказывал Феликс Эдмундович. И я сразу понял: вы – тот человек, который нам нужен! Да-да!.. Вот, присаживайтесь!

Он бережно усадил Кольцова в кресло, сам же обогнул стол и занял свое начальственное место. Кресло, в котором сидел Кольцов, было крайне неудобным. Такие кресла, вероятно, предназначались для респектабельных курительных комнат. Оно было очень глубокое и мягко облегало тело. Взгляд Кольцова упирался в столешницу и в роскошный нефритовый чернильный прибор, украшенный бронзовыми вензелями «Метрополя».

Вениамин Михайлович в своем, специально изготовленном под его небольшой рост, кресле возвышался над Кольцовым. И Кольцова это очень раздражало.

– Зачем же я вам понадобился? – не очень дружелюбно спросил Кольцов. – Какие такие мои качества вам так приглянулись?

– Именно. Качества! – радостно произнес Вениамин Михайлович, словно давно искал и все никак не мог найти это слово. – Находчивость, смелость, хладнокровие – разве не благодаря этим качествам вы сумели победить в поединке с Ковалевским и Щукиным?

– Не знаю, никогда не думал об этом, – Кольцову все больше не нравился этот пафосный стиль беседы. – Если честно, так сложились обстоятельства. Цепочка различных ситуаций. И я их интуитивно расшифровывал по мере, так сказать, поступления, и случайно попадал на наиболее выгодные для меня варианты. Иными словами, мне просто везло. А могло и не повезти.

– Вот! К тому же, еще и скромность! – вновь радостно сказал Свердлов, и нравоучительно пожурил: – Зачем же вы так уничижительно? Это, несомненно, героизм. А один, два, пять раз скажете, что это слепое везение, и все поверят. И скоро забудут и о вас и обо всем, вами свершенном.

– Я обдумаю ваш совет, – с легкой иронией сказал Павел, и раздраженно добавил: – Полагаю, вы пригласили меня вовсе не для того, чтобы выказать мне свой восторг по поводу моих подвигов?

Свердлов почувствовал, что переборщил с елеем и поэтому стер с лица излишнее дружелюбие и плавно перешел на официальный тон, но вместе с тем сохраняя в голосе и некое расположение.

– Я пригласил вас, чтобы предложить поучаствовать в одном не очень легком, но крайне важном для нас деле.

– Для Красного Креста?

– Для нашей республики. Я уверен: вам это дело по плечу.

Свердлов надолго замолчал, как бы давая Кольцову время осознать всю важность этого предложения. Он верил в то, что Кольцов не сможет отказаться от него.

Кольцов не нарушал затянувшуюся паузу. Поворочавшись в кресле, он приподнялся, хотел лучше видеть лицо Свердлова, когда тот наконец конкретно заговорит о деле. Но эта маячившая перед глазами чертова чернильница отвлекала его, не давала сосредоточиться на предстоящем и, судя по всему, довольно серьезном разговоре. И тогда он решительно поднялся с этого обволакивающего тело сиденья и присел на его подлокотник. Теперь их глаза были на одном уровне.

– Вы позволите, – сказал Кольцов. Не спросил разрешения, а именно сказал, твердо и упрямо.

Свердлов вновь обежал вокруг стола.

– Да-да! Не совсем уютно, – по-своему понял Свердлов и повел Кольцова в угол кабинета. – Вот сюда. Здесь нам будет удобнее разговаривать. Тем более что разговор предстоит длинный.

На круглом инкрустированном столике между двумя креслами стояла пепельница, возле нее – красивая деревянная коробка.

– Курите? Угощайтесь! – Свердлов указал глазами на коробку. – Восхитительные гаванские сигары. Привез из Америки. Держу для друзей.

– Не курю. И потом, как я понимаю, мы пока еще не успели стать друзьями, – не преминул съязвить Кольцов. Ему уже определенно перестал нравиться этот нижегородский пролетарий, довольно быстро переродившийся в барина. Недолго пожил в Америке – и такая метаморфоза. Его брат Яков был проще и понятнее.

– Вот именно: «не успели»! Надеюсь, подружимся. Дело, которое я вам предлагаю, обяжет нас к этому.

– Я пока еще ни слова не услышал о деле, – положил конец затянувшемуся политесу Кольцов.

– Да! Так вот… – Свердлов замялся, обдумывая, с чего начать, как доходчиво объяснить то дело, которое он предполагал предложить Кольцову. – Надеюсь, вы уже слышали такое выражение: «бриллиантовая дипломатия»?

– Первый раз слышу, – чистосердечно признался Кольцов. – У нас там, в окопах, речь все больше ведут о патронах, снарядах, калибрах.

– Понимаю, – согласился Свердлов. – А у нас здесь все больше говорят о том, как бы быстрее и достойнее завершить эту самую войну, на которой главным образом говорят о патронах и снарядах. Поговорим о «Бриллиантовой дипломатии». Надеюсь, вы понимаете, что деньги в нашем мире – реальная и могучая сила. В первые месяцы войны мы тратили огромные деньги на мировую революцию. Верили, что сумеем поднять на борьбу за коммунизм рабочих и крестьян всего земного шара. К сожалению, пока это не получилось. Приходится менять тактику. Сделаем все для того, чтобы сохранить пока единственное коммунистическое государство – Советскую Россию. А уж потом, не торопясь, собравшись с силами, заготовим дровишек и запалим коммунистическими идеями весь земной шар.

– «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»? – улыбнулся Кольцов. – Стало быть, пока что «мировой пожар» отменяется?

– Пока. Временно. Так вот о «Бриллиантовой дипломатии». Бриллианты – это деньги. Благодаря бриллиантам, превращенным в деньги, Англия проявляет все большую лояльность к нашей республике. Она заметно уменьшила поставки вооружения белой армии. Многие газеты социал-демократического толка посвящают целые полосы с требованием положить конец войне с Советской Россией. Английское правительство пребывает в нерешительности. Дожмем!

– Взятками? – прямолинейно и не по-доброму спросил Кольцов.

Свердлов ответил не сразу.

– Франция пока все еще безусловно поддерживает Врангеля. А это – продолжающаяся война. Это гибель новых тысяч и тысяч здоровых, трудоспособных людей. Так стоит ли жалеть деньги ради спасения людей, ради мира? Если вам так нравится, называйте это взятками. Мы называем интеллигентнее: «бриллиантовая дипломатия». В этой кровавой схватке с капитализмом мы решительно отказываемся от чистоплюйства. Не мои слова. Ленина. Да, мы везем в Англию, Францию бриллианты, которые не нужны и бесполезны нашим рабочим и крестьянам. Там с помощью преданных нам людей превращаем их в деньги. За деньги покупаем высокопоставленных чиновников, чтобы они оказывали нужное нам влияние на свое правительство. Если хотите, мы пытаемся купить перемирие, мир. Это ведь тоже – товар, умозрительный, условный, но товар. И как всякий товар, он стоит денег. Можно было бы вывозить золото, его у нас очень много. Но, не в пример бриллиантам, оно имеет большой объем и вес. А всякий тяжелый и громоздкий товар привлекает внимание таможенных служб, что нас совершенно не устраивает.

Кольцов с интересом слушал пространную речь Вениамина Михайловича, и теперь он ему стал все больше напоминать брата Якова. Та же убежденность, энергия, напор. И слова его показались Кольцову разумными, и логика безупречная. Все так. И все же его ни на минуту не покидала одна-единственная мысль: «А при чем тут я?». Он так и сказал Свердлову:

– Все, что вы сейчас рассказали, крайне интересно. Но какое отношение имеет все это ко мне?

Вениамин Михайлович словно не услышал вопрос. Он продолжил:

– Переправляя бриллианты за границы Советской России, мы каждый раз очень рискуем. И уже не один раз теряли деньги. Очень большие деньги. Случалось, перевозимые курьерами бриллианты обнаруживали таможенники и, естественно, они уходили в доход чужого, враждебного нам государства. Дважды наших курьеров обворовывали…

Прошелестела портьера, и из внутренних покоев в кабинет впорхнуло (именно, впорхнуло) почти бесплотное изящное создание.

– Боже, какая у вас здесь тоска! Сидят двое милых мужчин и ведут долгую беседу, как я догадываюсь, о каких-то скучных политических материях, – проворковало создание. – Я могу хоть немного отвлечь вас от беседы? Ну, хотя бы чашкой чая?

Кольцов при появлении в кабинете этой воздушной, в развевающихся тонких одеждах, феи вскочил.

Поднялся и Вениамин Михайлович.

– Моя жена… Верочка Делевская, – представил супругу Свердлов, и с гордостью добавил. – Ведущая актриса Художественного театра.

Кольцов не без труда вспомнил правила этикета, которые наравне с военными дисциплинами преподавали в офицерском училище и которые однажды ему очень пригодились – в штабе у генерала Ковалевского. Он слегка прищелкнул каблуками и учтиво склонил голову:

– Очень приятно!

Верочка пристально взглянула на Кольцова и чуть-чуть дольше, чем это принято, задержала на нем свой взгляд. Ровно настолько, чтобы Кольцов почувствовал ее интерес к себе.

– Ты чудо, какая умница, – похвалил жену Вениамин Михайлович. – Это именно то, что нам сейчас надо: по чашке крепкозаваренного горячего чая.

И тотчас же, словно она только и ждала сигнала, молоденькая горничная бесшумно вошла в кабинет, внесла поднос с дымящимся черным чаем в больших «семейных» чашках. Рядом с чашками поставила серебряную сахарницу, хрустальную вазочку с бисквитом, и так же бесшумно удалилась.

– Верочка, ты, пожалуй, тоже оставь нас. Разговор не для нежных женских ушей.

– Я понимаю, – кивнула вышколенная Верочка и, еще раз пристально взглянув на Кольцова, не очень охотно, уже не выпорхнула, а медленно, лениво, всем своим видом показывая нежелание и обиду, вышла из кабинета.

Кольцов восхитился этим коротким спектаклем, поставленным блестящим режиссером, каким оказался Вениамин Михайлович. Окончилась прелюдия в их разговоре, предстояло главное. И Свердлов, должно быть, решил, что короткая «артиллерийская подготовка» поспособствует сговорчивости собеседника.

– Ну-с, продолжим! – едва за Верочкой тонко пропела дверь, ведущая во внутренние покои, Свердлов перешел на деловой тон. – Вы спрашиваете, какое отношение имеет этот разговор к вам. Попытаюсь ответить. Я уже говорил вам: дважды наших курьеров обворовывали. Груз исчезал.