Калуга Первая. Книга-спектр

– Спасибо.

Шелушили и нюхали аромат, надкусывали и пили сладкую кислоту, морщили носы и утирали подбородки. Говорили, будто бы во всем мире людей излечили от высокомерия и власти. Если бы знала Ксения, кто съел принесенный ею апельсин!

– Вас ищут, наверное.

– Конечно, такой переполох.

– Если вы сегодня действительно сбежали, вы на многое способны.

– Спасибо.

– Хотите еще чаю?

– Мне пора.

Встали. В эту минуту захотелось всецело поверить этому человеку, отмести то, что было, довериться тому, что будет. И не отталкивала вновь появившаяся на его лице решимость. Захотелось ему помочь, принять участие, поддержать, включиться всей энергией и всем существом. Это желание было и раньше, но были сомнения на счет этого человека, кто его знает, кому это царство справедливости, сколько веры было растрачено впустую, а тут вдруг – такая мощь, всеувлекающий поток, и от каждого зависит, что и как будет.

– Спасибо вам, – хрипло сказал.

Гость не улыбнулся. Он был уже не здесь, мысли его вошли в привычный ритм. Он стоял у порога.

– Надеюсь прочитать вашу книгу, – сказал он быстро и улыбнулся, как с экрана. Это был прежний, уверенный и деловой человек.

Когда за ним закрылась дверь, то неожиданно ярко представилось, как этот пришелец задержался на минуту с той стороны двери и, рассмеявшись перезревшим смехом, снял маску лидера.

«Ну да! – хлопнул себя по лбу, – Маска! Маскарад! Ряженый!»

Открыл дверь и увидел, как за угол забора шагнула фигура, и больше никого. Стало обидно и пусто. Падал последний в этом году снег.

Прошел к столу, подумал: «Когда же кончится сон?» Увидел две кружки, бумажки от карамелей, и нет двух рыжих солнечных шаров, в мусорном ведре расхлестались обнаженные корки и обсосанные лохмотья желтых долек.

«Кошмар какой-то! Сон или явь? Верю или нет?»

Мучился с час, пока не задремал на кожаном диване под гул жаркой печи.

Сказ о Раджике и Зинаиде

Есть на планете такой торговой город, куда одно время не заходили корабли иноземных государств. Город романтический и дурманный, многоликий, как и все большие приморские города. Там даже частые гадкие туманы вызывают редкие ощущения. Там – и чайки, и фигурные девчонки, и наглые рожи продавал. Притягательнейшее на свете место!

В этот самый город, в райский солнечный сезон, пробрался среднеобразованный и кареглазый парень Радж. Объявился он запросто, желал мир посмотреть, подумывал заняться чем-нибудь таким – швартовым.

Резкий парень был Радж. Учиться дальше не желал. С восьмого класса учителя считали его конченным малым. Но сочувствовали, зная, что последние два года жил Радж сиротой на бабушкином с дедушкиным содержании. А отец-беглец пропадал где-то в средних широтах России. И бабушка, и давно глухой дедушка этого отца знать не хотели, алименты мизерные получали, на книжку Раджику складывали. Любили старые внука, души не чаяли. Вот только старались не показывать вида, потому что и без вида Радж вытворял и куролесил, так что краснеть не раз перед учителями приходилось. Что за огонь парень!

Покинул стариков внук лихо. Как сбежал. Письмо оставил – записку неназойливую. Что, мол, живите – не тужите, пейте и ешьте, как и бывало, ухожу в моря, не пропаду зазря, будут уловы – петь будем снова. А что на это возразишь? Человек с паспортом – вольная птица.

Как-нибудь всё же ушел бы Радж Кузьмич в море, устроился бы на судно металлическое, научился бы труду соленому, поблевал бы втихомолку, расширилась бы его грудь, посуровели ноздри и заиграли бы под тельняшкой тугие бицепсы, кабы не встретилась на его пути крепкая морячка Зинка.

Поплавала она тогда не на шутку. Чуть ли не в северных и южных широтах. Походку ей море подарило: словно при качке в восемь баллов от камбуза до кают-компании с подносом в руках – ах! – по скользкому металлу. «Зинка-картинка» – прозвище корабельное.

Сохли в море соленом по ней плечистые парни. Говорила Зинаида, рассказывала, выбросился в бурных просторах из-за любви один за борт. Не мог жить так больше. Но не выдержал искушения, доплыл отчаянный. Рассмеялась в глаза и хранила-берегла достоинство женское, мечту девичью – за что и любили ее флотийцы.

Поплавала, сколько надо, и на берег сошла – учебу продолжать заочную, судьбу творить, искусствами заниматься, благо типов насмотрелась – не оторви да брось.

Устроилась человеком-дворником, квартиру выделили кем-то брошенную, но зато трехкомнатушечную. В подвальном помещении дома номер пять при улице Привокзальной. Одна комнатка – коридор с трубами в теплой изоляции, кухонька есть с водой только холодной, чуланчик, выводящей в низкий тупичок и что-то бывшее проходное. Благодать! Хотя и без всякой там мещанской мебели.

Зажила Зинаида царицей. Ела и спала, когда хотела. Остатки друзей-соратников собрала, разговоры возобновила, участок мела, пиво с чаем пила, морем бредила. Свободной была.

Веселая девушка Зина. Энергия из нее так и била. Унывать не любила и не могла. К искусствам всегда у нее тяга была. Картины рисовала, на гитаре играла, стихи сочиняла, замыслы прозаические вынашивала. Да что там! Иронией и сарказмом мужчин подкашивала. И один из таких подкошенных, совершеннейший блондин, подступил и сказал: «Зин, выходи за меня, вот я весь – таковский!» Но Зина бровью не вела – ждала.

Были дела! Кого только ей судьба не подбрасывала – изредка, но зато надолго запоминались. И ее забыть не могли, если и порывались. Девочек разных, суть-дорогу потерявших, честь девичью растрепавших, Зина к красоте призывала, по жизни с шутками вела, с собой в искусство увлекала. Была одна прибаутка: «Маразм крепчал!» – и жутко не было уже, и пела Зина в неглиже: «Вседержатель моей души!» – хоть плачь, хоть смейся, хошь – пляши.

И пронесся обманщик он – «гроза мужей», «Наполеон». Что тут творилось! Зине всё снилось: едут двое, смотрят лихо, детки, кресла, чисто, тихо…

Как у прочих – закруглилось дело ночью. Растворился идеал и умчался «гад», «нахал» жизни и сердца курочить Машам, Аням и всем прочим.

Но не очень тосковала долго Зина. Появилася картина, где лукавит Магдалина. Ну и Саша. Был Евгений. Чтобы Зина на колени перед скукой и тоской встала бы? Нет, мир людской! Зина крыс, вон, не боится. У нее их там роится двести штук, а, может, триста – под звучанье Баха, Листа, переборы гитаристы Димки-лирика и Шуры – впечатлительной натуры.

«Муры-муры» – завела она котят. Плохо, что везде лежат, гадят, лазают и просят кушать. Ну а в остальном – очень милый Зинин дом.

Вот Радж ворвался в жизнь ее, как море в жадную душу поэта, как песня, как раннее лето. Так все говорили про это.

Шла Зина с участка, где, как могла, вымела квартал, перекусить надумала, к лоточку подошла, взяла любимый свой беляш с начинкой океанскою, зубами белоснежными – раз – и челюсти задвигались, и сок желудочный опасный для женщины аппетит отгонял. А молодость, а город, а море близкое!

Не видела – не слышала – в замыслах романных утопала. Дерзко мечтала. Истину знала. Любому излагала. За два часа – «только вдвоем!» – ее бы на блюдечке поднесла без всяких интимных намеков. Философская душа, хоть в кармане ни шиша. Что за природа!..

Так шла, лиц не различая, весь мир вбирая, осмысляя, беляш дожевывая.

Вдруг рядом кто-то: «Теть, а, теть, дай рубль песенку спою!» – и дергал Зину за полу юбчонки дворничьей, простой. Она взглянула и ей «ой!» – сказала мысль одна, и – «мой!» – воскликнула вторая. И вмиг вскипела кровь младая.

Он был точь-в-точь похожий на мечту, что тайно душу по ночам терзала. Все беляши ему отдала. Он ел их, юный, чернобровый, вот роста только… Ничего! Она давно уж не жар-птица, чтоб из-за этого рядиться. Он – покорится!

Ему в два счета доказала и показала, что млада, как море, песни и звезда. Да как умна! А как нежна! И зацвела. Отшельник-женщина, еще б! – тут устоять никто б не смог. Философ-женщина – мечта! Был Радж повержен, потрясен. Ему казалось – Зинка – сон! Он был обласкан, вознесен, ел беляши и пил бульон куриный из рук румяной, мудрой Зины. Кто здесь не скажет: «Я влюблен», к тому же, если беден он?

В пещеру из слоновой кости на свадьбу съехались к ним гости. Так погуляли-поплясали, что не запомнили, с кем спали. Счастливый Раджик в ту же ночь лишился двух зубов бесплатных при обстоятельствах понятных. А Зина – женственна, невинна – все хохотала, все цвела, супружней жизнью зажила.

Ну а когда зима прошла, на время истину оставив, святые поиски ее, она мальчишку родила, Любимым миром назвала. Друзья поздравили: «Ура!»

Вот год прошел, жизнь не менялась, друзья умчались – кто куда, и не писалось, но смеялось, и планы строились. Всегда сыночка Раджу поручала, чтоб рос мужчиной, а потом – она сама его научит, как жить по истине, с умом.

Маразм крепчал!

А Радж серчал, когда пил пиво и другое. За что, конечно, получал. Не мог покоиться в покое. И как-то зубы постепенно исчезли все – до одного. А так – все тот же – ничего!

Но день пришел!

Они в надежде, в одежде броской и простой

решили новых впечатлений и ощущений поднабрать,