Калуга Первая. Книга-спектр

– Да что приятного порхать да подслушивать!

– Это у тебя с непривычки. Давай, проводим Тамарочку, а потом что-нибудь наврем.

– Ладно, давай!

Но проводить им не удалось – в конце аллеи появилась фигура и засвистела в свисток.

– Черт возьми, – сказал тот, что у входа, – разгалделись, так что сторож проснулся. Все из-за тебя!

– От обиды тот, что в глубине, не смог возражать, он лишь поцеловал Тамару в щеку и сказал:

– Беги, мы тебя прикроем!

И Тамарочка чмокнув в щеку того, что у входа, побежала что есть сил, задыхаясь от опасности и восторга.

– К.Б.Т.! – прокричали ей вслед.

Она повторяла на бегу эти три буквы и желала только одного – быстрей записать заветные инициалы. Она так разволновалась, что забыла об опасности и не заметила, что у ворот стоит человек.

– Ну-ка, милая, иди сюда! – сказал этот человек и схватил ее за руку. – С кем ты была? Где они?

– Дяденька, я одна! Я на скамеечке уснула, я домой!

– А кто кричал! Кто песни пел? Кто на могилах пакостил? Пойдем-ка о своих сообщниках расскажешь. Сейчас милиция приедет, всех переловят.

– Отпустите! – хныкала Тамара. – Я не хочу, мне домой нужно.

– Пойдем, пойдем! – тянула ее волосатая рука.

Тамара подумала о буквах и не смогла их вспомнить. Отчаянье охватило ее, и она громко и дико закричала:

– Пустите! Я не хочу! Мама! Мама!

– Что, что, Тамарочка?! Что случилось?

Зажегся свет, и Тамара, соскочив с постели, подбежала к матери.

– Пусть уберет свою руку! Что он ко мне привязался!

– Кто, доченька?

– Человек с повязкой! – прошептала Тамара и, хлопнув глазами, поняла, что стоит в своей комнате.

– Сон приснился? Плохой сон, да, Тамарочка? – спрашивала испуганная мама.

Растерянная Тамара отошла от нее, села на стул, обхватила голову руками и горько заплакала.

– Обманули, обманули! – повторяла она рыдая.

Мать побежала за водой. Она принесла ей в большой кружке, разрисованной корабликами. Тамара взяла, выпила и, передавая матери кружку, увидела на своих пальцах два колечка. Они были те самые, оттуда, из сна!

– Ручка! Где ручка, мама? Ручку!

– Да что с тобой? У тебя, наверное, жар!

Она протянула руку, но Тамара подбежала к столу, выдвинула ящик. Через мгновение она написала на первой попавшейся книге: К.Г.Б.

– Что ты делаешь! – в ужасе воскликнула мать. – Я же тебе тысячу раз говорила – не пиши на книгах!

* * *

Веефомит сомневался: стоит ли включать главы из «Прыжка» в свою книгу. Он кое-что выписал и теперь остановился на Х1 главе, где описывается сам прыжок, где:

«… Пашка, словно заявляя всему свету о своей исключительной состоятельности, вакханируя и бунтуя против этого огненного и красивого корабля, медленно движущегося в ночи по течению, посмотрел в изумленные глаза подбегающего Ивана и, криво усмехнувшись, спружинил от белого ограждения, и неостановимо и навсегда полетел белым стремительным телом в кошмарный, но такой притягательный забортный мир…»

– Кто же из них прыгал? – подумал Веефомит, – И если один к себе, то другой от себя или оба – к себе? Нет, не буду включать.

И он перечеркнул уже выписанное, посмотрел тираж.

Ого! Леониду Павловичу когда-то здорово везло. Если, впрочем, это можно назвать везением.

Веефомит думал:

«Сильный слабого вытесняет. Умный глупого не всегда. Но у всех есть голова для притязаний проявить себя. Ты способен на это, и я способен на такое же, на высоту чувств. Бац – и прыгнул. Безо всякой необходимости. Теплоход останавливают, спускают шлюпку, шторм, никого не находят, друг сходит с ума. Зато доказал – героизм без необходимости опасная вещь. Из всей этой истории можно сделать вывод, что один из них уел другого. Прыжок – элементарная потребность в действии.»

Он так подумал и записал эти мысли, а потом и их перечеркнул, закурил. Вдруг возмечтал, что сейчас дойдет до истины и поймет простоту Кузьмы. Вновь открыл «Прыжок».

Дальше шли противоалкогольные диалоги, о наркомании, про уличную девку, лирика, поганое прошлое, есть и налеты на стариков-консерваторов… И как оригинально, безо всяких штампов выполнено.

– Нет, – вслух сказал Веефомит, – он тогда не мог знать, что эти темы станут модными, они были в самом зародыше, и нет ни слова о власти и системе. Как мистически удачно он уложился в новое русло! Интуиция выживает? Да, здесь какая-то загадка.

Он перелистнул страницу и прочел прекрасный отрывок:

«И самое-то главное – его не отличишь в массе, его и подозревать неэтично. За что! Он такой же, как все, даже чаще других добивается справедливости, умнее многих, логичнее и напористее, это и ставится в заслугу. И никто не станет подозревать в грязном и мерзком, потому что он за новое, в числе первых, быть может, он и сам прячет от себя это главное за ширмой благородных иллюзий. Его еще светлейшие люди-соратники похлопают по плечу и представят: „Вернейший друг. За дело себя положит!“ А что, и положит, и спать-есть не будет, не добирать прелестей жизни, а своего добьется; но когда уж добьется, то тут-то из него выползет…»

Дальше было написано «змей», но Веефомит сказал вслух:

– Природа, – и перелистнул страничку, бегло пробежался по строчкам:

«… Эти бабочки облепили весь теплоход, когда в три часа ночи они вышли провожать девушек…

– Они живут всего один день, – грустно повторял Пашка…

Просто уму непостижимо, как это они не остались вместе с ними на этом пустынном ночном причале, где тускло светили… где лай деревенских…

– Господи, неужели мы всё это забудем!»

– Ну, это лирика, – сказал мудрый Веефомит, – а вот дальше он рассказывает Пашке, как сам когда-то выпрыгнул из лодки, в которой скоморошничал пьяный отец, как плыл и чуть не утонул, и была истерика. Иван расчувствовался, слезы на глазах, ему удалось приблизить, оживить те давние ощущения, и тогда наркоман Пашка, возжелав испытать то же самое, выпрыгивает. Вот оно это место перед прыжком: