Оценить:
 Рейтинг: 0

ДухСо пробы "Ф" за №55-12. Ледник

Год написания книги
2019
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 17 >>
На страницу:
7 из 17
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Мы как в глаза друг другу глянули, так и поняли один другого навечно. Тут он меня и очаровал, как красная девица.

Виртуоз, а не автор!

Так вот мы и познакомились.

«Ф» -акт съёмный, второго класса

(Комната. Ванная обычная – вместе с унитазом. Есть два тазика с ободранной эмалью. Стены в ржавых подтёках. Штукатурка облупливается. Трубы коричневые от ржавчины. Наблюдается вздутие краски. Голые веревки, ветошь в углу. В раковине две бутылки из-под низкосортного вина и окурки. Есть резиновый коврик.)

А Вячеслав Арнольдович Нихилов уже поднялся с чуть обжитого дивана и теперь пребывал в обшарпанном кресле, оставшемся после прежних хозяев квартиры, посасывал сигарету. Не спеша, упорно взирая прямо перед собой на голую белую стену. Курить он начал недавно, после развода с женой, из-за всех этих треволнений и делёжек, потому и сигарету держал неумело, слишком деловито прогонял дым через обе ноздри и забавлялся пусканием пухлых колечек.

Ему было хорошо и покойно. Он ценил одиночество. А в такие минуты, когда в следующем этапе предстояло вкусить более крупное удовольствие, он особенно искренне ценил самою жизнь, ее маленькие и большие радости, сюрпризы и надежды.

В данном благодатном самоуглубленном состоянии он пребывал ровно столько, сколько требуется болгарской сигарете типа «Стюардесса» истлеть до кромки нежно-коричневого фильтра. Затем, переходя к любимому процессу, Нихилов активизировался, аккуратно ткнул бычок в пустую, но пахучую консервную банку типа «Окунь-терпуг в томатном соусе», пружинисто покинул кресло, снял пиджак, брюки, галстук, рубашку, майку, и в белых хлопчатобумажных трусах решительным шагом двинулся в ванную комнату, куда двадцать минут назад снёс всевозможные банные принадлежности и откуда теперь привычно доносился пленительный шум низвергающейся воды.

Мыться Нихилов любил страстно, как может любить пылкий юноша голубую Незнакомку Блока, как любят все новенькое, аккуратное и молодое.

В купании у него свои ритуалы, свои традиции.

В воду он входит осторожно, предвкушая и чуть дыша: сначала опустит большой палец левой ноги, потом постепенно и медленно-медленно всю ногу. Постоит в аистичном положении, поребячествует, всматриваясь в увеличенный объем пузырчатой ноги под водой, и за вторую ногу примется, а затем уж, когда тепло пробьет твердую кожу на пятках, и истома обдаст теплом обмякший живот, Вячеслав Арнольдович, дрожа и, словно погибая, стремительно рушится всем весом в прозрачную пучину, испуская при этом замечательном падении чудесный победно-сладостный вопль:

– У-у-х-а-х-а-а!!

И начинается! И длится! И бурлит!

Брызги серебристой пены, мириады пузырьков всех цветов радуги-дуги, розовое, гладкое и телесное, мочалки и запахи активнейшей парфюмерии, и чернота слипшихся волос сливаются воедино в подвижный брызжущий комок, и среди всего этого очистительного великолепия мелькает восторженная, испуганно-ликующая физиономия Вячеслава Арнольдовича, излучающего в эти минуты детский несказанный трепет.

Проходят шумные минуты, и наступает сравнительное затишье. Страсти улеглись, поры раскрылись. В голове чистота.

Пора за дело.

Трется Вячеслав Арнольдович основательно. Ухает и покряхтывает. Намыливает голову, натирает верхнюю часть туловища, откладывает мочалку.

Пора! Пришла долгожданная минута! С Богом!

Растопыренными пальцами затыкает Вячеслав Арнольдович нос и уши, жмурится, делает глубокий вдох и, сморщась до неузнаваемости, погружается с головой в мыльную радость, оставляет на поверхности не вошедшие розовые выпуклости. Выбыл Вячеслав Арнольдович из этого мира. Всё!

На дне ванны он затихает, замирает, наслаждается несказанными ощущениями и начинает думать, постепенно выпуская воздух. Выпускает и каким-то третьим ухом слушает глухую, щекотливую воркотню отработанных воздушных пузырьков, серьезно и пристально вглядывается в кромешную черноту, улыбается.

Здесь, на дне, ему очень и очень хорошо, здесь он всегда ощущает себя вернувшимся в первобытный океан, к началу всех начал, к основе всех основ, и потому понятна ему и эволюция, и цивилизация, и прошлое, и настоящее, и будущее. Да, да, вероятно, в воде жизнь материалистичнее и ощутимее, чем на суше – это, прислушавшись к мыслям Вячеслава Арнольдовича, всякий поймет и признает.

«А если кто-то звонит в дверь? Интересно, услышу я здесь или пег? Нет, не услышу. Хотя…»

…Долго мылил розовое тело Вячеслав Арнольдович. Душу и сердце вкладывал. Всячески изгибался, принимал самые невероятные позы, бездумно мурлыкал привязавшийся мотивчик, типа «я больше не ревную, но я тебя хочу». И думал, думал, думал…

Думал он как побыстрее и без лишних затрат хоть как-то обставить квартиру, как взять на первое время в прокате телевизор и холодильник, с какой стороны приступить к исполнению своих обязанностей в новой должности заместителя директора здешнего Дворца культуры и отдыха. Прикидывал с кем завести знакомства в первую очередь, с кем в последнюю. Вспоминал, анализировал, обобщал, исследовал, суммировал, взвешивал, оценивал, соотносил и многое другое, так что постепенно выстраивались в его мокрой голове стройные планы и схемы, варианты и способы, графики и сроки.

Что ж, забот у Нихилова действительно хватало. Город небольшой, восточный, несколько на отшибе. Сюда едут с неохотой и с охотой, в погоне за заработком, в поисках романтики и острых ощущений или же с бухты-барахты после разводов, скандалов и ЧП, но есть и такие, кто едет сюда не по собственной воле. Как Нихилов, например.

На старом месте он числился в издательстве, имел массу свободного времени, которое использовал с чувством, с тактом, с расстановкой, а именно: писал рассказы (любовь, тема большого человека, в защиту природы и окружающей среды, очень много о жизни первобытных племен), ездил за город, организовывал встречи тружеников с писателями, занимался собирательством, рыбачил, писал стихи, посещал различные совещания, подрабатывал на полставки литсотрудником в театре, нес общественные нагрузки, читал доклады – типа «Фольклор и диалектика диалектов современного языка», посещал знакомых мужчин и женщин, пел в интеллигентном хоре художественной самодеятельности, при удобном случае и в подходящей обстановке беседовал на животрепещущие темы, значился экспрессивным рассказчиком некоторой категории странных анекдотов (в хороших и перспективных кругах) … Всего и не перескажешь.

Но вот устоявшаяся жизнь, намеченные планы и перспективы были коварно перечеркнуты нелепыми взмахами дотошного и гнусного пера. Партия была проиграна. Но всегда можно начать другую, вращалась бы голова на плечах.

Документы, характеристики, чемоданы, самолет, небольшие, но утомительные хлопоты, и вот он здесь, полон перемен, решает новые, важные проблемы, и ничего – здоров, жизнелюбив, упитан – что, по мнению многих, является неплохим задатком для видной судьбы, для формирования успехов, счастья в семейной жизни, и вообще…

Пошарил Вячеслав Арнольдович в мутной, грязной воде, обнаружил пробку, открыл, пошла вода помаленьку, забулькала, а в коридоре звонок заверещал.

Раз – дзинь! Два – дзинь!

А потом снова – дзинь! дзинь! дзинь!

«Ф» -акт съёмно-видовой, 1 класса

(Улицы города. Лето, жара. Часто встречаются бочки с пивом, реже – с квасом. Людей не густо. Население по случаю погоды – за городом, нежится, потеет, питается, купается. Что-то невиданное для этих мест. Ветерок гоняет разную мелочь – как-то – спички, фантики, клочки порванных записок и писем, листья, газеты, резиновые предметы, парашютики одуванчиков и проч. Скамеек нет, и потому люди в движении, редко стоят по двое. Запахи пыли, вспотевшего асфальта, мусорных ящиков и всего прочего, что сопутствует знойной погоде в маленьком городе. Время послеобеденное.)

В кои веки она может располагать воскресным днем по собственному усмотрению и самое приятное – фантазировать как его использовать – сама, единолично, без маминых подсказок, без шаблонных папиных уроков, без назойливых инициатив приятельниц и подруг.

Вот она – эта желанная подруга-свобода! Когда она так ощутима и так близка, то словно легкие прозрачные крылья вырастают за спиной, и тогда само пространство доверху заполнено восторгом и нежностью необъяснимого чувства – этого сладостного волшебства, этого незримого чуда, этого дара жизни. И тогда всё можно объять, всё можно принять, и всё впереди – будет, обязательно будет! – радостным, полным, желанным…

Быть молодой и вечно чувствовать, как из крепкого тела медленно струится энергия познания и любви и сила, первозданная неудержимая сила, и все это грандиозное изобилие молодости – кому-то, кому-то!..

Ах, как много несуразных слов, но и они беспомощны выразить смысл клокочущего предчувствием сердца!

«Надежда только на глаза,
на алость губ,
блеск туалета,
и ваша песенка, сэр, спета!
Вот это да!
А что?
Ха-ха!..»

А было именно так.

В прошлое воскресенье у нее (подающей не такие уж маленькие надежды) – актрисы театра, распределенной в родной город год назад после окончания театрального училища, умчались турбореактивным самолётом жить-поживать в кооперативную квартиру пристоличного города престарелые, но еще крепкие родители папа и мама. Оксане перешли в вечное пользование приличная мебель, кое-какие книги и посуда. Но главное Оксане осталась-досталась сама квартира – значительное событие, серьёзное!

Провожая родителей, Оксана плакала, но, что греха таить, была и рада их отъезду. Давно, ах как давно хотелось ей пожить одной, быть свободной в своих прихотях и порывах хотя бы дома на кухне за столом или на диванах в любой из двух комнат. Двух – это вам не тяп-ляп!

Конечно, не только в диванах и кухонных столах дело. Как долго мечталось о собственном уюте, тишине в доме, так хотелось чувствовать себя полноправной и единовластной хозяйкой, иметь человеческое место, где можно, закрыв двери, отключиться от всего и дать волю любым чувствам, принять естественное выражение лица, «быть самим собой!» и прочее, прочее. Нет, она и раньше могла запереться в «своей комнате», но эти постоянные полукомпромиссные стуки в дверь: «Оксаночка, помоги мне», «иди ешь», «не забудь то или это», «Оксана, сходи туда, иди сюда», «Оксана, ты не забыла?..» Наболело! Всё-таки мировой квартирный вопрос! Да, жила Оксана с родителями дружно, маму очень и очень любила, папу уважала и чтила, но всё-таки…

В театре у нее пока ладилось. Сразу задействовали в трех спектаклях. Не первые роли, но и не последние. По красоте и молодости она вне конкуренции, и если это кого-то задевало, так одну единственную женщину, взбалмошную и нагловатую актрису Беллу Леопольдовну Эдигей, ту самую, что до сего дня жестоко и мучительно мечтает перебраться в столицу, а здесь ведёт себя временщицей, презирает всех и вся вокруг.

Белла Леопольдовна бесспорно талантлива, величина в краевом масштабе, но всё же зря она заводит быстрые знакомства с приезжими лидерами искусства, так как всегда после отъезда нового многообещающего кумира подолгу ждет чего-то, страдает, злится на всех и плачет украдкой, но и действительно, их (лидеров) молчание и поведение можно легко объяснить хотя бы тем, что загадочная и элегантная Эдигей при всех своих достоинствах вряд ли бы потянула передовые нагрузки, так полагала не только Оксана, все сведущие театралы так же считали.

И все как нельзя лучше относились к Оксане. Разумеется – ухаживания, намеки и уже три полноценных признания. И еще один показатель: довольно скоро за ней укрепилось лестное прозвище «Осанна», произносимое скорее не насмешливо, а высокопарно, искренне и восхищенно, и теперь Оксана без былого волнения просто и мило отзывалась на него. Приятно. А однажды на репетиции седовласый подтянутый строгий режиссер на полном серьёзе назвал ее этим высоким именем, чего сам даже не заметил, чем и вызвал взрыв всеобщего веселья и хмурое настроение у Беллы Леопольдовны.

Друзей в этом городе у Оксаны предостаточно. Пять лет она проучилась в одной из здешних школ, и приятно теперь хотя бы изредка посещать те памятные места, любимые дома и дорогие сердцу скамейки. Порой идет она по городу, а память – стук! – и целый мир из ушедшего детства вновь оживает и волнует, нахлынет чувственным океаном при виде какой-нибудь облезшей оградки или уютного дворика. Иногда мечтает Оксана обойти своих бывших учителей, да опять же недосуг как-то – всё вечеринки, репетиции, домашние хлопоты.

А ее звали. Марья Ивановна, эта вечная старушка с классическим школьным именем, была на ее спектакле, дождалась Оксану у входа, но душевного разговора тогда не вышло. Голова болела, не терпелось смыть пот и усталость, да и поздно было, оттого и осадок нехороший, умышленно нагнетенная радость, ничего не значащие вопросы, попытка детского восторга и понимающие глаза Марьи Ивановны, усталые, без укора, с думой о чем-то.

<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 17 >>
На страницу:
7 из 17